— Как ты думаешь, эта штуковина, о которой Майя говорил Ингольду, — Цилиндр, который он нашел в подземельях Пенамбры, — сможет чем-то помочь нам против сланча? — спросила Альда, державшаяся чуть поодаль. Она куталась в плащ, пошитый из старых платьев и занавесок.
— Возможно. — Руди вернулся к ней, на ходу стряхивая пыль со штанов и сапог. — До сих пор Ингольду и Джил не удалось найти ни слова про сланч ни в одном из архивов. Но как знать... Возможно, до первого появления дарков он рос повсюду, как маки и маргаритки. В один прекрасный день Тир заглянет в свои воспоминания, потом посмотрит на меня и воскликнет: «А, так мы же поливали его апельсиновым соком — и он сразу съеживался и рассыпался в прах». Вот и все.
Альда засмеялась, а Руди покосился назад, на холодную жирную массу сланча у себя за спиной. Увы, до праха было еще далеко...
— Вряд ли на это стоит рассчитывать, — промолвил он.
Солнце медленно опускалось за три пика, охранявших перевал Сарда: Антир, Мамонт и Молотобоец. Воздух над ледником по-прежнему был пронизан светом, а закат окаймлял облака багрянцем, охрой и янтарем, и, отражая это великолепие, снежные поля сверкали точно залитые жидким золотом. Огненные отражения играли и на стенах Убежища Дейра, видневшегося за деревьями, — этой цитадели, выстроенной, чтобы сохранить остатки человеческой расы и помочь им пережить темные времена, покуда вновь не выглянет солнце.
Однако сейчас, глядя на жидкие побеги на полях у реки, испещренных белесыми пятнами сланча, и на стылые рощи, где деревья никак не желали зацветать, Руди вдруг усомнился, окажутся ли древние стены Убежища надежной защитой.
«Вечно мне не везет. Я сумел попасть в мир, где мне нравится жить, где я владею магией, где я нашел любимую женщину, — и теперь мы все тут умрем от голода.
Этого и следовало ожидать».
* * *
— Владения моего племени лежат у подножия Зачарованной Горы, между Ночной Рекой и рощами Проклятых Земель, а к северу — до Большого Льда. — Ледяной Сокол снял перевязь с мечом в ножнах, ни на миг не выпуская оружие из виду, и скинул плащ, куртку и длинный серый башлык, при этом все время держа правую руку свободной. — И никогда на этих землях за все те годы я ничего не слышал о сланче.
Комната гвардейцев была освещена лишь несколькими световыми кристаллами. Большую часть этих молочно-белых полиэдров Гнифт установил в тренировочном зале, где в свободное время могли заниматься как гвардейцы, так и телохранители вельмож и их сыновья.
Новая смена готовилась заступать на дежурство, и свет поблескивал на стальных пряжках и амуниции; жутковатые тени таились во тьме, а на другом конце длинной комнаты кто-то захохотал, слушая, как капитал Мелантрис зло и точно изображает Фаргина Гроува.
Со вздохом Руди привалился к стене рядом с очагом.
— А ты когда-нибудь ездил на Север, в Земли Льда?
Юный воин недоуменно приподнял снежно-белые брови.
— Жизнь в племенах и без того трудна, — промолвил он. — К чему усложнять ее еще больше, путешествуя в те края?
— Некоторые бывали там, — неожиданно заметила Сейя, пожилая женщина с коротко подстриженными седыми волосами.
— Никогда о таком не слышал.
— Хм, — пробормотал Руди. — Сланч явно арктического происхождения... По крайней мере, он появился, только когда похолодало.
— Но ведь его никогда не видели близ Земель Льда, — резонно указал Белый Всадник. Его длинные косы цвета слоновой кости с вплетенными в них высохшими костяшками пальцев с негромким перестуком упали воину на грудь, когда он пересел ближе к огню, чтобы погреть руки. Как и у прочих гвардейцев, его ладони были в мозолях, а лицо и руки — в синяках после тяжелых тренировок. Это было таким же привычным явлением, как скрип потертой кожаной перевязи или запах дыма, исходивший от одежды. — Кроме того, наши шаманы и песнопевцы никогда не упоминали ни о чем подобном. Может, сланч создал какой-нибудь злобный шаман?
— Какой еще шаман? — устало спросил Руди. — Маги Геттлсенда говорят, что эта дрянь на равнинах распространилась уже на целые мили до Зубчатых Гор. К чему какому-нибудь шаману накладывать столь... безграничные чары?
Ледяной Сокол пожал плечами. Как и все Белые Всадники, он был параноиком с рождения.
— Что до еды в холодное время, — продолжил он, счищая грязь со своего черного кожаного плаща, — когда дичь уходит, мы ели траву и корешки, насекомых и даже ящериц, если придет нужда.
Лицо Ледяного Сокола обветрилось на холодном ветру. Глаза и волосы его казались ослепительно белыми. Руди часто замечал, что даже когда Ледяной Сокол был чем-нибудь занят, правая рука его всегда была готова схватиться за меч. Конечно, то же самое можно было сказать и о прочих гвардейцах, но даже они не переставали удивляться Белому Всаднику: Джил рассказывала, что между собой они держат пари, закрывает ли Ледяной Сокол глаза, когда спит.
— Порой, во времена великого голода, мы даже выкапывали луковицы тигровых лилий, запекали их в земле с корневищами граплы, чтобы вытянуть яд, а потом съедали.
— Жуть какая.
— Молись своим предкам, чтобы тебе никогда не узнать, какая это на самом деле жуть.
— Мы ели такие штуковины навроде камней... — Руди и не слышал, как Тир подошел ближе. Мальчик казался очень маленьким и хрупким для своего возраста, а также довольно молчаливым, но не столько из застенчивости, сколько из задумчивости, вызванной гнетом чужих воспоминаний и страхов.
— Они были жесткие, как камни, пока их не сваришь, а потом становились мягкими. Мама... Мама того, другого мальчика толкла их с чесноком.
Ледяной Сокол поднял брови. Он слышал о наследственной памяти, — по его словам, такими воспоминаниями обладал старый шаман в его племени, — и, конечно, не собирался задавать вопросы, которые могли бы смутить ребенка.
— Похоже на... — Руди задумался. Такого слова на языке Вейта он не знал. — Похоже на то, что мы называем картошкой. А как это называл твой мальчик?
Тир нахмурился, копаясь в чужих воспоминаниях.
— Земляные яблоки. — Он заговорил медленно, произнося слово, которое Руди никогда ни от кого не слышал за все пять лет своего пребывания в этом мире. — Но они выращивали их в воде, там, в цистернах в подземелье. Их было очень, очень много. Целые комнаты. Они их показывали мальчику, — добавил он, задумчиво глядя куда-то вдаль.
— Кто ему показывал, малыш?
Мелантрис, изящная фигуристая блондинка с волчьим сердцем, тем временем, перебирала причины, на которые может сослаться Гроув, чтобы не присылать в июле Убежищу положенные запасы сена; она держала пари на завязки для рубахи, — обычная валюта в эти дни, поскольку проклятые шнурки постоянно рвались, — и с другого конца комнаты тотчас же послышались радостные вопли и смех. Руди заговорил еще тише, чтобы никто, кроме Тира, не смог его услышать.
