…Минутная стрелка крутанулась вдоль циферблата уже трижды и теперь карабкалась на четвертый заход, а от Нэльвё не было ни слуху ни духу. Меня это начинало раздражать. Поглядывая на часы, я тихо злился и уже подумывал отправиться по его душу без приглашения, как вдруг в дверь постучали.
Я звучно захлопнул книгу — о чем, впрочем, тут же пожалел, закашлявшись от взвившейся в воздух пыли — и пристроил ее между чашкой и вазочкой с вареньем.
Обещанная провожатая — или?..
Побарабанив по столешнице в напряженной задумчивости, я нехотя встал.
«Надеюсь, это не пациенты и не недоброжелатели», — мрачно подумал я, свернув в коридор — и с разгону врезался в висящие у двери колокольчики.
Дом сотряс многоголосый перезвон, а я безнадежно выдал свое присутствие.
Да чтоб вам всем!
— Господин Мио, это вы? — тут же донеслось из-за двери, приглушенное.
Я молчал, не собираясь отвечать, пока непрошеный гость не изволит сообщить причину своего визита.
И он не заставил себя долго ждать:
— Меня отправил мастер Нэльвё, чтобы сопроводить вас в Академию!
Услышав причину ее прихода (голос все же был отчетливо женским), я успокоился, даже слегка подобрел и, немного поколебавшись, соизволил открыть дверь.
На пороге стояла совсем юная девушка. В платье просто кроя, с ниткой речного жемчуга вкруг изящной шеи и собранными в высокий хвост золотисто-медовыми волосами, она казалась особенно хрупкой, почти невесомой; будто fae. Застенчивая улыбка и нежно-розовый румянец смягчали утонченные, чуть резковатые черты лица, а лучистые светло-голубые глаза озаряли весь ее облик ласковым светом. Так, что я невольно улыбнулся в ответ.
— Здравствуйте! — звонко поприветствовала она меня.
Я спохватился и смерил ее строгим взглядом — вести разговор на равных мне не хотелось.
— Почему так долго? — с деланным неудовольствием спросил я. Камелия смутилась. Улыбка погасла.
— Я… но… — растерянно начала девушка. — Мастер Нэльвё задержался: очень сложное растяжение…
Вот болтушка! С таким «доверенным лицом» шпионы не нужны! Я ведь даже не спрашивал еще — а она уже все как на духу выложила!
Искреннее негодование по этому поводу, вероятно, отразились на моем лице, и Камелия окончательно стушевалась, начав нервно теребить край платья и опустив взгляд.
— Простите, пожалуйста, за задержку! — пискнула она, так и не придумав достойного оправдания «промаху» и окончательно уверовав в значимость моей скромной персоны.
Я важно кивнул и «величественно» (чуть, при этом, не споткнувшись и не пробороздив носом мостовую) шагнул за порог.
— Веди!
Девушка вспорхнула с места вспугнутой пташкой и полетела впереди, не отдаляясь больше чем на несколько шагов.
…Я шел не спеша, наслаждаясь шумом и привычной суетой столь родного и столь далекого теперь города. От неожиданно хорошего настроения хотелось приплясывать на каждом шагу и улыбаться случайным прохожим.
И юным купеческим дочкам, хихикающим и толкающим друг друга локоточками, как только завидят что-нибудь интересное. И хмурым стражникам, сцеживающим зевоту в кулак. И знатным дамам, прячущим за распахнутыми веерами непозволительные улыбки. И кривляющимся шутам, и взрывающейся хохотом толпе, и важным, надутым купцам…
И даже недоумкам, мчащимся по оживленным улицам во весь опор. Впрочем, с последними я погорячился.
Не прекращая мило улыбаться, я пожелал всадникам, чуть не зашибившим меня, провалиться в бездну. Прекрасный и красочный мир немного поблек, но настроение не подпортилось ни на чуточку. Я сам себе диву давался. «Варенья, что ли, объелся?» — шутливо подумалось мне.
Но дело, конечно же, было в другом: меня переполняла уверенность в грядущих переменах. В воздухе витало почти осязаемое радостное ожидание, и от этого тело, как по волшебству, преисполнялось какой-то неописуемой легкости.
Горечь первой встречи ушла, оставив после себя светлую грусть ностальгии. Знакомые улицы я приветствовал теперь как старых приятелей, с улыбкой принимая их новые причуды — смешные фасады; не «неправильные», а просто другие вывески, сады и ограды… Да, они изменились — и остались прежними. И эта «прежнесть» была вовсе не в тех же запахах и звуках, не в тех же вывесках и фасадах. А в чем-то неуловимом, непостижимом; в чем-то, что безошибочно позволяло угадать, по какой улице я иду.
В чем-то, что заставляло сказать, что это — мой город. Мой любимый город.
Время, казалось, повернулось вспять. Будто не было этих лет разлуки… будто бы я — прежний.
…Я шел не спеша, вовсю наслаждаясь музыкой, льющейся с площадей и утопающих в зелени скверов, и улыбаясь прохожим. Ветер, по-южному легкомысленный и игривый, кружил голову сладостью цветущих яблонь, ласково перебирал волосы и нашептывал, что совсем скоро все переменится к лучшему.
И я, пожалуй, уже готов был поверить в чудо, которое вот-вот должно произойти.
* * *
Острые шпили некоего широко известного учебного заведения замаячили впереди, выдернув меня из мечтаний. Сама Академия вынырнула из-за следующего поворота, и мы нос к носу столкнулись с ее кованой оградой.
Оценить великолепие работы мастеров — а она была, поверьте, выше всяких похвал! — мне помешал плакат, наспех приклеенный к тому месте, где чугунные прутья ограды причудливо изгибались и сплетались причудливым цветком, в который изящно вписывался герб Академии.
Некоторое время я отрешенно созерцал изображение с вежливой (и, что удивительно, грамотной!) надписью: «Разыскивается за вознаграждение». И созерцал бы и дальше, если бы моя проводница с совершенно недостойным благородной леди негодованием и восклицанием:
— Это еще что за безобразие?! — не сорвала плакат.
— Да тут их целая дюжина! — выдохнула девушка мгновением позже. Плакат выпал из ее ослабевших пальцев, и, покачиваясь, грациозно спланировал на мостовую. Я лениво проследил за ним взглядом… и осекся. Глаза удивленно расширились. Кое-что в проскрипциях показалось мне странным.
Воспользовавшись тем, что возмущенная подобным пренебрежением к Академии девушка увлеченно сдирает плакаты, я, воровато оглядевшись, присел и подхватил один из них. Мазнул отрывистым взглядом, коротко выругался и, сложив лист вчетверо, торопливо запихнул его в карман.
Все это заняло не более двух вдохов. Камелия уже разделалась с половиной проскрипций и почти добралась до ворот. Я нагнал ее в три размашистых шага и пошел рядом.
Увиденное никак не шло из головы. И не мудрено, ведь на копировальной бумаге красовался, безупречно выполненный, мой детальный портрет.
