Ночью, когда я не вижу его, лучше. Как это все-таки странно. Я могу так бесконечно много, и все они — земля и леса, дожди и ветра — прощают мне то, что я делаю с ними. Бесконечная природа прощает мне все, а ни-чтожные люди, малая — и далеко не самая важная — часть природы, они…
В темноте слышен шум крыльев. Это мои вороны, они кружат надо мной в ночном небе. Теперь я могу уйти отсюда. И я ухожу. Невольно я оглядываюсь туда, где, невидимое в темноте, лежит мертвое тело. Я остав-ляю его дождям и ветрам, они справятся с его погребением лучше, чем я.
30 сентября 2000 г.
8. Вторая жизнь.
"Зачем тебе это нужно, Иариалиа?"
"Мне его жалко"
"Ты совершаешь ошибку"
"Пусть"
"Ты раскаешься, Иариалиа"
"Я хочу, чтобы он жил. Я хочу дать ему шанс. Я уже решила, Ауро-ниадиад, не отговаривай меня"
Он пришел в себя от холода. Дождь все еще шел, тихий, неспешный осенний дождь, и воздух наполнен был запахами мокрой листвы и земли. Дождь шел на многие лиги вокруг — над крестьянскими полями у Бругге, над заречными лесами и над изувеченными колдовством землями, равно окропляя все мелкой осенней сыростью. Было очень холодно. И очень больно. От боли путались мысли. А вокруг стояла такая тишина.
Не было сил даже поднять голову. Он лежал навзничь и не мог даже пошевелиться. Глаза его были открыты, но не видели, не различали ниче-го, боль застилала ему глаза. Он ничего не помнил из произошедшего, не помнил даже, кто он и почему он здесь. Для него существовала только боль, вся реальность ограничивалась ее туманными очертаниями. Для того, чтобы он мог чувствовать эту боль и этот холод, властительница неба и земли отдала свою жизнь, но он не знал — и никогда не узнал — об этом.
Долго пролежал он так, на замусоренном каменном полу полуразру-шенного храма, под ледяным осенним дождем, не осознавая ничего вокруг. Но постепенно сознание его прояснилось, или инстинкт самосохранения проснулся в этом изувеченном теле, и он пополз, с трудом, цепляясь гряз-ными, окровавленными пальцами за камни пола, потом — за пожухлую траву. Судорожными своими, жалкими движениями он напоминал, навер-ное, полураздавленного агонизирующего червяка, но никого не было, кто мог бы увидеть его. По телу разливалась боль, он терял сознание и снова приходил в себя и снова полз, но потом — по прошествии долгого времени — над болью стала преобладать страшная, изматывающая жажда. На губах запеклась кровавая корка, во рту все высохло, и сухой распухший язык ка-зался чем-то посторонним и мешающим дышать…
Через пять дней на опушке леса разведывательный патруль наткнул-ся на нечто, издали похожее на кучу тряпья, но вблизи оказавшееся чело-веческим телом, изуродованным и страшно грязным. В двух метрах от опушки росло маленькое корявое ольховое деревце, листья его почти обле-тели, и только на тонкой верхушке трепетали два круглых красных листа. Нижние, кривые и толстые ветви оплетены были зарослями ежевики с красно-бурыми, похожими на кленовые, листьями, и в этих зарослях лежа-ло грязное человеческое тело, почти невидное среди ежевики и похожее на брошенное кем-то тряпье. Только подойдя совсем близко и раздвинув еже-вичные плети, мальчишки из разведпатруля убедились в том, что это чело-веческое тело, наверняка, мертвое и уж больно страшное. Человек этот был совершенно гол, если не считать расплавленной и искореженной кольчуги, кожа на руках и ногах была ободрана и свисала лохмотьями. Мальчишки, только недавно ставшие легионерами, смотрели на него с суе-верным ужасом и дотрагиваться до него не собирались.
— Эй, что там? — окликнул их командир группы, оставшийся на доро-ге.
— Я… я не знаю… — отозвался кто-то дрожащим голосом.
Командир группы подошел и, оттолкнув подчиненных, шагнул к ле-жавшему. Присел рядом и долгим сожалеющим взглядом посмотрел на изуродованное тело. Командир был уже стар, грузен и совсем лыс, только несколько седых вихров торчали над розовой лысиной. Он всегда был объ-ектом насмешек для своих подчиненных, вчерашних школьников, и сейчас он сидел смешно — на корточках, расставив толстые, иссеченные венами ноги и нелепо задрав тунику. И мальчишки, столпившиеся за ним, уже об-менивались улыбочками — дескать, посмотри на старого маразматика. Ис-пуг их постепенно проходил.
Старик осторожно перевернул лежавшего на спину. Лицо все в грязи и крови, глаза закрыты. Но пухлый старческий палец вдруг нащупал на ху-дой шее бьющуюся жилку пульса.
— А ну, живо, поднимайте его! Быстрее! Марл вперед и разыщи Ид-рая!
Мальчишки впервые слышали, чтобы живое божество называли так запросто Идраем.
— Быстрее, я сказал! — прорычал старик, в тот момент абсолютно не смешной, — Парень жив еще…. Давайте…. Давайте…
Сгущались уже сумерки, когда божественный Идрай, последний им-ператор, способный исцелять прикосновением, вышел на улицу из своего шатра, куда после обеда принесли раненного. Божественный повелитель был высоким крупным мужчиной, на вид лет сорока, хотя на самом деле к тому моменту он прожил уже лет четыреста. Выйдя из шатра, он сразу же наткнулся на командира разведчиков. Старик сидел у самого входа, похо-жий на большого раскормленного пса, и по-собачьи вопросительно смот-рел на божественного повелителя.
— Жить будет, — сказал Идрай, — Он очень истощен, но серьезных ран нет, только ожоги… я боялся, как бы не магические, но это, похоже, от сильного жара, даже кольчуга начала плавиться…
— А кольчуга-то наша, — тихо сказал старик.
— Что?
— Наша, говорю, кольчуга. Легионеры такие носят.
— А-а… — Идрай немного помолчал, — Это Гордон. Заместитель Кама-ла.
— Из дворцовой стражи, значит? — старик покивал головой, тихо вздохнул.
Прошло три дня после смерти принца Джуры. На утро была назначе-на казнь его убийцы, и плотники всю ночь спешно возводили помост на площади. Принц Джура был правителем Содденского королевства и прие-хал с визитом к божественному императору; несчастного Джуру зарезали прямо на улице, в двух кварталах от дворца, и это дерзкое убийство просто потрясло столицу. Люди едва на месте не растерзали убийцу. С самого рассвета на площади собирался народ. Ходили слухи, что Джуру прикон-чил знаменитый хоанский шпион по кличке Ястреб, тот самый, о котором рассказывали столько невероятных историй, и народ валом валил на пло-щадь, чтобы хоть одним глазком глянуть на этого демона. Перед самой казнью в правительственной ложе появился божественный Идрай и ма-ленькая хрупкая молодая женщина в ярко-синей тунике, Годри, Страж Ид-рая, его личный телохранитель, богиня-воительница. Годри выглядела ус-талой и недовольной: накануне она просила за Ястреба, но Идрай ей отка-зал.
