Торчать в одной комнате с идиотом, которого именовали Локки, было делом далеко не самым приятным и к тому же мучительным. Мало того, что этот, с позволения сказать, человек без умолка болтал, во всех подробностях расписывая какие страшные пытки грозят пленнику, вздумай он умолчать перед боссом даже самый мелкий, незначительный факт о Шиконе (это как-то можно было стерпеть), так он еще притащил копченый окорок и принялся с аппетитом его поглощать. Как он умудрялся есть и почти не затыкаться — являлось большой загадкой. Вот только голодный Торми не стремился ее разгадать. Истекая слюной, он старался отвлечься. Изучал пожелтевшие стены и потолок с паутинками трещин, старинный стол, покрытый потускневшей эмалью и глазуревый с отбитым носиком чайник на нем, кружку, источающую ароматный пар, краюшку кукурузного хлеба и плетеную солонку, с которой Локки беспрестанно подсаливал свой аппетитный обед. Он и не подумал предложить мальчику подкрепиться. Как можно быть таким бессердечным? Пленник пленником, а кушать как-никак охота. Торми уже не мог припомнить, когда он ел в последний раз, да и ел ли вообще. Страшная пустота, разрастающаяся в животе, грозила поглотить его целиком. Он сумел избежать смерти от неумолимой руки Руд, но маячащая на горизонте гибель с голодухи была как никогда актуальна.
Мысленно моля всех известных и вспоминая подзабытых богов, Торми просил лишь одного — чтобы Руд поскорее потрудилась закончить "приготовления к его выходу". Что она этим хотела сказать? Какой еще там выход? Он вроде бы не подряжался выступать, как какой-нибудь уличный артист со звенящими колокольчиками на колпаке и с бубенцами в руках. Хотя он может чего пропустил? Руд тогда говорила много и быстро, опасаясь не успеть или из боязни, что их подслушают. Она говорила и говорила, излагая план, приводя примеры, перепрыгивая с одного на другое, но в основном угрожала. Мальчик поначалу пытался как-то сосредоточиться на ее болтовне, а потом, в конце концов, запутался и потерял нить рассуждений. Да это было и не важно. Самое главное он ухватил на лету. То, что ему особенно хотелось услышать. Он будет спасен! Он спасен! Жизнь прекрасна и удивительна, чтобы там не говорил сенсей поутру после знатной попойки. А Руд… Что ж, если ей так захотелось поговорить, если она думала, что он способен ее услышать — и это после всего, что он пережил? — мальчику от этого ни холодно, ни жарко. Но и не то чтобы безразлично.
Итак, Руд требовала, чтобы он изобразил жертву, у которой нет выхода, и которую, так или иначе, растерзают (Торми смолчал, что так оно, в общем-то, и есть и притворяться тут не к чему). И ему, конечно же, ни в коем случае нельзя распускать язык и выбалтывать тайну Руд, что, собственно говоря, было и понятно (Торми как-то не горел желанием в очередной раз подставляться под ножи и испытывать удачу). Далее девушка предлагала мальчику сознаться в том, что он сообщник Шиконе, притом им же обманутый. Прикинув, что его ждет в будущем, вздумай он ляпнуть такое, и Торми категорически отказался.
— Ты что дурак? Ты по уши увяз и теперь слушай меня! — звенел приказной тон Руд, и сердитый взгляд буравил насквозь.
Он понимал, что без поддержки Руд ему никак, но насколько он может ей доверять? По большому счету она из той же шайки-лейки, что и не в меру психованный Локки. Зачем ему влезать в авантюру с Шиконе? Всяко лучше честно признаться, что он парня видел впервые и, соответственно, к пропавшему оружию никакого отношения не имеет. А то начнется: так как Шиконе предатель, а его нет, то, как сообщник ответишь за него ты! И что тогда? Сразу в петлю лезть или подождать особых распоряжений Руд и уж тогда…?
Как понял Торми, им нужно вернуть оружие, а голова Шиконе прилагалась, как приятное дополнение или наглядный пример в назидание другим еще не состоявшимся предателям. А если им нужно оружие, то… Торми знал, где его раздобыть.
Наставления Руд закончились на том, что для сохранения жизни ему просто необходимо сознаться в соучастии с Шиконе, а иначе дело не выгорит.
II
Торми сонно потер глаза. День неумолимо клонился к закату, а за сегодня он утомился так, как никогда с тех самых пор, как сенсею втемяшилось в голову наскоро перекрасить дом из ядовито-зеленого в нежно-фиолетовый. Притом что учителю как-то даже в голову не пришло помочь.
— Ты, сопляк, пойми, отсюда тебе только одна дорога, и боюсь назад по ней ты уже не вернешься, — вещал Локки, вольно развалившись на стуле перед обеденным столом, обгрызая кость.
Торми проглотил слюнку. И почему это Руд не подумала его покормить? Сиди тут, смотри на довольную физиономию пожирателя еды. Торми удержался от вертевшегося на языке вопроса: а не треснет ли у него… э-э… лицо? Столько одному слопать!
— Наш босс это тебе не я и даже не Руд. Он не посмотрит сколько тебе лет, и ему наплевать на твои слезы, вздумай ты умолять о пощаде. Если в его лапы… э-э… руки что-то попало, он никогда этого не упустит. Если тебе угодно знать, из Черепов еще никто не уходил в добром здравии, если вообще уходил. Были у нас два мальчугана, два воришки, ничего особенного. Болтались под ногами и никакой пользы. Я все уговаривал босса утопить их, как котят, а он ни в какую. Держал возле себя и все тут. А потом… — Локки перевел дыхание и даже от своей кости оторвался. — А потом они пропали. Мы два дня их искали. Излазили всю Феланду от "Майского жука" до Апельсиновых Ворот, и тут по Темной Части прошлись от первого переулка Сумерек до Южных Потерянных Ворот. Вернулись ни с чем. А босс показал на стену обтянутую новой кожей и сказал… — куриная ножка оказалась забытой, — …и сказал, что эта кожа тех беглецов, что предали банду.
Локки смахнул с ресницы скупую слезу и с остервенением вгрызся в обглоданный окорок.
Вот уж на что Торми не надеялся, так это на то, что у этого чурбана есть какие-то чувства, кроме бесконечной любви к себе любимому. Мальчиков ему, видите ли, стало жаль! Еще неизвестно, чья там шкура натянута на стену — наболтать-то можно всякого, это Торми знал по собственному опыту — а то, что тут рядом умирают с голоду, Локки совсем не волновало.
Внезапно открылась дверь, и в комнату, некогда бывшую кабинетом, вошел уже знакомый детина, которого, как оказалось, зовут Мармарансо. Его меткий и резкий взгляд сразу же пригвоздил мальчика к стулу, на котором тот сидел.
— Шевелись давай! — бросил он без всякого выражения, и снова вышел за дверь.
Опомниться Торми не дали. Локки стряхнул его со стула без снисхождения, хотя бы к его связанным рукам, и чуть ли не на пинках препроводил из кабинета и дальше по зашарпанному темному коридору. Торми на подгибающихся ногах кое-как дотащился до означенного места и в бессилии привалился к стене обшитой деревянными, застарелыми панелями. Жуткий голод мучительно терзал мальчика, выгрызая из него последние силы. Хотелось потерять сознание, но смысла особого не было. Никто не сделает поблажек его бесчувственному телу, и никого сочувствия тут явно не дождешься. А пока он будет в беспамятстве, за него все решат. Та же Руд только порадуется такому положению дел. Нет, Торми необходимо было держаться, во что бы то ни стало и до последнего.
