- Дефектный! – констатировал Морак.
- Как и они все, - пожал плечами Морк. – Такие здоровенные камни без дефекта не бывают. Мулиартех бы тебе сразу отсоветовала его брать. Она суеверная. Считает, что порченные камни сами порчу наводят.
Марк оглядел нас с веселой сумасшедшинкой в глазах и вдруг, разинув рот, оглушительно захохотал. Все остолбенели.
* * *
- Вы, ребята, меня, конечно, извините, - вытирая слезы и отдуваясь, наконец произношу я. – Но вся эта ситуация… как-то она на меня удручающе подействовала. Выходят из ванной синие люди с живыми волосами, волокут за собой центнер старинных украшений и золотых монет, рассказывают, что им никакая твердь не преграда, одаривают кольцом, которое стоит дороже всего, что нажил непосильным трудом… А потом объясняют, что их бабуля, правнучка морского змея, суеверная очень! Верит в порчу и не любит камней с дефектами. Вы хоть понимаете, какой сюр тут развели?
Но они не понимают. Не понимают, что пришли в мир рутины из мира легенд. Что они и есть подтверждение самых невообразимых суеверий, от которых всякий сколько-нибудь здравомыслящий человек обеими руками открещивается. Сидят вокруг стола, заваленного невероятным (даже для голливудского блокбастера) количеством золота, трут его щетками и фланелью, устало переругиваются, потягиваются всем телом, включая волосы, клянчат у Ады чаю… и, кажется, всерьез верят, что это – повседневность!
Я снова принялся разглядывать подарок. Голубая звезда играла лучами, сияла, будто солнце, увиденное сквозь толщу воды… Я, похоже, начинаю вливаться в славный фоморский народ. Я бы не прочь. Среди этих существ я забываю, что болен. Их лица уже представляются мне неотъемлемой частью моей жизни. Я начинаю понимать, почему Асг считается красавцем, а похожий на него Асгар – нет. У Асга изящные щелевидные ноздри и глаза идеальной формы, овальное лицо и длинная мощная шея. Зато Асгар больше смахивает на человека – ноздри шире, глаза оттянуты к вискам, лоб не круглится, как у дельфина, и подбородок квадратный, выдающийся, совсем как у людей. Одно слово, урод.
Тогда, получается, Ада – одна из самых красивых женщин этой расы, ценящей эргономичность формы. Ни на лице, ни на теле моей суженой нет резких выступов, которые так нравятся роду людскому. Плоская грудь, узкие бедра (когда они вообще есть), все черты сглажены, точно у статуи, над которой изрядно поработало время и волны.
В детстве, приезжая на море, я азартно разыскивал среди морской гальки стеклянные осколки, превращенные в прозрачные круглые бусины. Они выглядели совсем как настоящие драгоценные камни - коричневые, зеленые, белесые. Набрав полную горсть стеклянных алмазов-изумрудов, я спал в палатке, будто опальный принц, завернувшись в пару спальных мешков, пока родители гуляли по пляжу. И видел сны о заветной земле, где надо мной склонялись человеческие лица – добрые, злые, веселые, плачущие… разные.
Лицо моей невесты тоже словно отшлифовано морем и обращено в расплывчатый образ из моих детских снов. Она ускользает от меня, мелькает смутной тенью среди пенных гребней, говорит загадками, смотрит сочувственно, не раскрывает дум своих и целей. Ей нельзя верить. Она уклончива и жестока, она себе на уме, она манипулирует мной, как ее разлюбезное море. И не может иначе.
- Что приуныл, провидец! – Асг хлопает меня по плечу, довольно болезненно. Эти ребятки-фоморы точно из железа сделаны. Хотя какое железо? Железо в их среде обитания рассыпается в рыжую труху. А эти тела живут сотни лет, практически не меняясь. Ада говорит, некоторые из фоморов растут всю жизнь. Как рыбы. И перестают выходить на сушу, когда становятся гигантами, чьи тела не спрячет никакой морок. Зато потом они могут притворяться китами и акулами, играя могучими тушами перед объективами туристов и распугивая пляжников острым парусом плавника, режущего волну.
- Я не приуныл, я задумался, - отвечаю я, сковыривая особенно неподатливую скорлупу с тяжелого резного диска размером со столовую тарелку. Не иначе как у ацтекского жреца вырвали. Из холодеющей руки. Конкистадоры.
- О чем?
- О том, сколько это может продолжаться… А-а-а, ч-ч-черт! – под напором скребка скорлупа разлетается, брызги веером осыпают честную компанию.
- Что продолжаться-то? – не обращая внимания на застрявшие в его шевелюре куски морского желудя, спрашивает Асг. Я завороженно наблюдаю, как пряди аккуратно стряхивают скорлупки на стол. С трудом отвлекаюсь от фантастического зрелища, чтобы ответить как на духу:
- Да нахлебничество мое! Живу здесь, как у Христа… у Лира за пазухой, ем хозяйское, за комнату не плачу, электричество жгу, книжки читаю, место занимаю. А сейчас, как сессия у моих засранцев закончилась, и вообще не знаю, куда себя деть и на фига я вам сдался…
- А ты того… с девушками встречайся! – легко находит мне занятие Асг. – Земные девушки дюже хороши. Червлены губами, бровями союзны. Чего ж тебе еще, собачий сын, надо! – и сборище фоморов разражается хохотом.
Они, оказывается, еще и советское кино смотрят.
- Да я, хороняка, жениться собираюсь! – подыгрываю я.
- А! – отмахивается дурашливый Асг. – Жена не стена, можешь мне поверить. Я восемнадцать раз женат был.
- Сколько?! – не верю я своим ушам. – Это за сколько же лет?
- Ну-у-у… - Асг демонстративно возводит очи горе и шевелит губами, подсчитывая. – Круглым счетом за полтораста.
- Тогда ты еще верный муж, - вздыхаю я. – Можно сказать, профессиональный муж. Небось, на всех своих любовях женат был?
- Хэк! – выдает Асгар и отводит глаза.
- В среднем на каждой пятой, - невозмутимо сообщает Морак. – У него три дюжины официальных детей и дюжины две – внебрачных. Внуков же…
- Да хватит тебе, счетовод! – обрывает родича Асг. – Я люблю детей. И сроду никого из своих не обидел. Алименты платил исправно, приданое давал, связями помогал. Многих схоронил, а до сих пор помню… и скучаю.
- Сердце у тебя человеческое, - сочувственно соглашается Морак. – Тебе дай, ты бы им все свое время раздал, чтоб жили подольше.
- Так ведь войны… - вздыхает как-то сразу постаревший Асг. – Войны, восстания, репрессии эти гадские. Иного разыщешь, а он уж меня не узнает и жить не хочет. Да-а-а…
Я обвожу взглядом компанию фоморов, еще недавно казавшуюся такой беззаботной и понимаю: каждому из них, каждому в свое время пришлось открыть сердце навстречу потерям и тоске. Ни один не избегнул этой участи. И если Ада станет моей женой, ей тоже придется похоронить меня. Плохие из нас, людей, супруги для волшебных долгожителей.
- А есть такие, ну, народы, которые не… - я обрываю фразу, не зная, как закончить. Но они понимают.
