— Это уловка!
— Ты потерял не только лицо, Туран из Кхарна, — медленно произнес Бельт. — Ты потерял веру в людей. Но чего еще ждать от убийцы Ырхыза?
— Я не убийца!
— А я — не предатель.
— Как ты узнал меня?
— Я ел с тобой благословенную лепешку, кхарнец. Позабыл?
В лицо снова пахнуло вонью.
— Ты зря спустился. Это только помешает вернуть твою Ласку.
— Я хочу не только вернуть её, но и уйти вместе с тобой и скланой, — сказал Бельт.
— Уйти?! Ополоумел?
— Ну если ты не собираешься бежать из столицы — тогда ополоумел именно ты.
— Уйти с нами — об это не может быть и речи! Никак.
Сбоку задвигались тени.
— Ну почему, Туран? — произнес некто совсем новый, чуть визгливый. — Это может быть очень занятно. Уж если ак-найрум и наир выбирают бегство из Наирта, это что-то да значит.
Брызнули искры, и свет фонаря коснулся людей и нелюдей.
Я иду к тебе, Белый город.
Все делали вид, что не замечают Турана: стошенский палач ворковал над безглазой подругой; Аттонио возился у костра; склана прилепилась к стене пещеры, притворяясь спящей.
Лжецы! Наблюдают ведь! Даже слепая. И все ненавидят. Невыносимо душно от этого, а еще — от невысказанных обвинений. Будто есть у них такое право, будто каждый из них стократ лучше Турана. А чем?! Кто здесь ни разу не лгал, не предавал и не бил спину? Есть такие?! А?!
— Ты хочешь что-то сказать, Туран? — Аттонио раздавил в ладони змейку дыма.
— Нет.
— Тогда ешь. — В лицо горячим копьецом ткнулся прутик с кусками хлеба и сала. — Скоро пойдем.
— Куда? — спросила склана, не открывая глаз.
— В Кхарн. В благословенный Кхарн…
Домой! Всевидящего ради, неужели Туран таки доживет до возвращения? Светлая Байшарра на ладонях гор, разноголосица колоколов и ветер с запахом моря. Мир.
— …где нет ни кагана, ни камов, ни…
— Эмана.
Аттонио разворошил угли. Что ответит? Правду? Тогда серошкурая откажется идти. Зачем ей умирать за чьи-то надежды?
— Человек, я правильно поняла, что ты зовешь меня туда, где нет эмана?
— Абсолютно правильно.
Зашипел огонь, слизнув еще несколько капель жира. Под сапогами Бельта заскрипели камни: пересел, так, чтобы подругу полностью заслонить. Руки у пояса держит, но меч доставать не торопится. И Туран не спешит. Устал он рубиться.
И склана, наверное, тоже устала, если разговаривает так спокойно, будто не о ней речь.
— Ты знаешь, что без эмана я умру. И все равно предлагаешь идти?
— Да.
— И почему я пойду?
— Пришло время отдавать долги. — Аттонио снял еще один прутик и протянул его крылане. — Это ведь ты убила Куварда?
Ее передернуло.
— Ешь, склана, набирайся сил. И ты, Туран. И вы, многоуважаемый Бельт Стошенский, не побрезгуйте. Признаться, я даже рад нашей встрече и премного сожалею о тех неудобствах, которые пришлось испытать Ярнаре.
Бельт нахмурился. Его тянет рубить и резать, а нельзя.
Он еще не понимает, что чужая смерть не решит его проблем.
— Я надеюсь, разногласия останутся в прошлом. — Мэтр Аттонио ловко снимал горячие кусочки и проглатывал, не жуя, однако говорить ему это не мешало. — У нас не было другого способа. Понимания не прошу, просто не усугубляйте происходящее.
Ошрамленный кивнул вроде, но ясный взгляд был слишком красноречив — не забудет он причиненного Тураном. Что ж, будет время — сочтемся. Кивнула и склана. Как-то слишком быстро и охотно.
— Великолепно. Если выберемся из подземелий…
Дальше Туран слушать не стал. Ничего внятного Аттонио всё равно не скажет: помянет какую-то безымянную деревеньку, где их уже якобы ждут, потом намекнет про хитрые тропы — и снова без лишних названий — каковые должны вывести к приграничью, ловко обойдет неприятную тему разъездов. Зато долго и со вкусом будет рассказывать о Кхарне.
От этого-то рассказа Туран и сбежал в глубокую нишу, отгородившись искрошенными каменными клыками от слов, от взглядов, от мыслей…
…о Байшарре, в которой его назовут отступником.
…о бескрылой, что собирается без страха идти на смерть.
…о шрамолицем, лишившемся всего, но сумевшем оставить себе больше, чем когда-либо было у Турана.
…о Шинтре. Небось, она и не вспомнит. А если вспомнит — проклянет, как и другие.
…о себе, никчемном шпионе, убийце-неудачнике. Мечтателе кривых мечтаний.
— Среди зеркал, — начал Туран, и темнота отозвалась:
— Асс!
— Я не найду такого…
— Асс!
— Чтоб душу рассмотреть.
— Аджа, — произнес кто-то совсем рядом и протянул руку. — Вставай, предатель. Я обещаю пока тебя не трогать.
Шли долго. Масла в лампе осталось на донышке, и огонек увядал, позволяя темноте прикоснуться к людям. Те не боялись. Привыкли. Только чутко поводили головами, прислушиваясь к творившемуся вокруг.
Всхлипывает капля, срываясь со сталактита. Стонет гранит, готовый разродиться новой трещиной. Рассыпаясь пылью, шуршит бледный папоротник.
Мечутся по стенам тени, людей передразнивая. Самая первая из них — низенькая, длиннорукая — вдруг распласталась на слюдяных валунах, закупоривших коридор. Застыла.
— Отдыхаем, — сказал мэтр Аттонио, тяжело опустившись на пол. Достал карту из кошеля и долго двигал по ней притухший фонарь. Слишком долго. Неужели возвращаться? Шли ведь правильно, загодя дорогу прочертив и на каждом повороте выверяя… Но подземным демонам плевать на карты, они обвалы устраивают, как их железным душам угодно. Валуны-то тяжелые и лежат давно, вон как срослись известняковыми корнями.
Все собрались около мэтра и следили, как его кривой мизинец скользит по переплетениям линий. Наконец, он замер около узелка, похожего на цветочный бутон.
— Здесь гробницы. — Склана, присев на корточки, ткнула в один из лепестков. — Через них в бурсу попасть можно. Или рядом.
Даже жидкий свет фонаря не смог скрыть удивления, отразившегося на лице Аттонио. Впрочем, голосом мэтр владел лучше:
— Недурное знание священных подземелий. Бывала с Ырхызом? — И не дождавшись ответа: — Через гробницы опасно… А если вот так? Свернуть и…
— Нет! — она даже шарахнулась. — Там хода нет.
— По карте — есть.
— Там хода нет, — упрямо повторила Элья.
Спорить Аттонио не стал, выбрал другой путь. Правда, Туран совсем не удивился, когда за очередным поворотом нужный коридор сузился до размеров крысиного лаза.
Судьба?
— Таки придется…
— Нет! Нужно найти другой проход. А в том — стена. Была. И сейчас должна быть. Я знаю.
