Когда впоследствии Энца вспоминала тот день - если мешанину из этой кучи событий можно назвать воспоминаниями - она никогда не могла выделить то, что было самым главным.
Джек вернулся, и с ним все в порядке?
Она наконец поучаствовала в настоящем турнире?
Донно признался ей?
Или вся та ужасающая суматоха, которая поднялась вечером?
Ведь они так и не получили свои призы, да и награждения никакого не было.
Тем вечером, в семь минут шестого на Большом ристалище раздалось три взрыва - один за другим с небольшим промежутком. Одновременно с ними на стадионе, где заканчивался очередной тур игры "Охотники и утки", кто-то устроил задымление, а рядом с административным холлом два десятка активистов "Справедливой ассамблеи", накинув принесенные с собой белые накидки, взялись за руки и затянули старинный гимн гильдии магов Гражина.
Пока они пели, другие активисты транслировали звук на все громкоговорители, снимали видео и растягивали транспаранты "Магам - свободу выбора", "Дайте нам дышать", "Прекратите угнетение" и тому подобные, давно набившие оскомину лозунги.
От заложенных дымовых шашек, пугачей и жутких хлопушек с осколками стекла, усиленных артефактами, погибли всего четверо, раненых было под сотню. Многие маги - как спортсмены, обслуживающий персонал, так и зрители, - успели растянуть щиты, закрывая себя и оказавшихся рядом людей.
В холле, где проводился подсчет очков, вылетели стекла и взрывной волной людей швырнуло на пол. Старший администратор смогла охватить почти всю собравшуюся толпу крепким защитным куполом, и многие спортсмены, глазевшие на Сагана с Энцей, оперативно среагировали, так что от последовавших двух взрывов никто не пострадал. Джек закрыл собой Анну - они оказались в стороне от всех, и купол до них не дотянулся. Магичка потом нещадно его ругала - уж она-то смогла бы поставить более надежный щит. Джек не обижался: сам виноват, его реакция оказалась слишком человеческой.
Не говоря уж о том, что из плеча у него вытащили пять разнокалиберных осколков стекла - если бы не лез и дал Анне возможность действовать, остался бы цел.
Такие же ранения, разной степени тяжести были у многих: разбитые стекла, осколки из хлопушек посекли немало зазевавшихся.
Протестующим этого не простили.
Они настаивали на том, что безоружны, что взрывы были только для привлечения внимания, но невзирая на это, всех демонстрантов в балахонах повалили и крепко избили еще до прибытия дежурных маг-бригад полиции.
На этот вечер все мероприятия были отменены, и продолжение Алого турнира было под вопросом. Из столицы срочно прилетели директор Института Белавина, заместитель премьер-министра, глава Дисциплинарного комитета и еще столько же крупных шишек, чтобы решить судьбу соревнований. Команды магов собирали подписи под просьбы продолжить, многие вызывались добровольцами в охрану. После четырехчасового совещания было решено продолжать.
Энца так никогда и не узнала, кто из них победил. На тот момент, когда она со своими спутниками вышла из Железного леса, максимальное количество набранных очков среди остальных участников составляло двадцать два. Подсчитать очки Сагана и Энцы полностью не удалось: когда начались взрывы, кучки на столе администратора разметало по холлу. Потом уже было не до них.
У Донно насчитали двадцать четыре, у Сагана - двадцать семь, у Энцы на один меньше... ну, а сколько было на самом деле, эти двое спорили еще долго, по памяти перебирая все стычки и побежденных големов, которые им встретились в Железном лесу. Истину так и не удалось установить: каждый раз выходило другое количество.
Было еще одно событие в тот день, которое для окружающего мира прошло совершенно незамеченным, а несколько жизней все же повернуло.
После того, как окружающее более-менее успокоилось, все друг друга пересчитали и ощупали на предмет целостности, Энца отыскала Донно и Роберта.
- Подожди, ладно? - попросил Донно. - Роберт мне поможет восстановить блокировку и все контуры, и я подойду к тебе.
- Н-нет, - с заминкой сказала Энца. - Как раз лучше, чтобы ты еще чувствовал... можно прямо сейчас поговорить? Я не отниму много времени.
Донно, ощущая непонятную смесь эмоций девушки, напрягся. Чего Энца хочет? Он, нахмурившись, кивнул и подтолкнул Роберта локтем, потому что тот, задумавшись о своем, пошел за ними следом.
- А, миль пардон, - рассеянно отозвался тот. - Позовешь, когда договорите.
Энца взяла Донно за руку, и оглядевшись, увела за поворот в технический коридор, где никого не было. Она сильно нервничала, и Донно с трудом скрывал нарастающую тревогу - ему все меньше нравилась эта ситуация.
Продолжая держать его за руку уже обеими ладонями, Энца, не поднимая головы, заговорила. Донно наклонился ближе, чтобы лучше слышать, и намеренно ослабил контроль, с таким трудом возвращенный на тропах Железного леса.
Кисловатый запах страха, нервозность и неуверенность... страх не перед ним. Опять боится его обидеть.
- Ты поймешь, что я говорю именно то, что думаю, - сказала Энца. - Это даже хорошо, что твою блокировку поломало. Я... ну, я о том, что ты мне тогда сказал...
Она отвернулась, чтобы легче было говорить.
- Понимаешь, Донно... ты мне нравишься.
Она быстро улыбнулась, посмотрев исподлобья - чтобы проверить, услышал ли. И понял ли.
Донно понял. Это мягкое и ласкающе-теплое чувство действительно было. Не такое жгучее и глубокое, как у него, но было.
- Но я тебя не люблю, - тихо завершила Энца.
Теперь сожаление и опять страх: сожаление густое и удушливое, а страх где-то под ним, уже почти угасший, потому что Энца, наконец, сказала, то, что боялась сказать - и усталость и облегчение от этого стали забивать все остальные эмоции.
"И не нужно, главное, что я тебе нравлюсь", - хотел сказать Донно. Или: "Ничего, я подожду". "Я рад, что ты сказала"... варианты теснились в голове, пока он смотрел на нее, а Энца, решив, что он не злится, не расстраивается и вообще, кажется, спокойно это принимает, приободрилась и неуверенно улыбалась ему.
"Давай мы будем встречаться, а там посмотрим". Может, надо: "Зато я тебя люблю, и буду делать это за нас двоих"...
Донно стряхнул ее руки и устало сказал:
- Давай потом поговорим, к бесу все это.
И, не оглядываясь, ушел.
Все же это оказалось больнее, чем он думал.
И, конечно, он тысячу раз пожалел, что ушел, поддавшись идиотскому смятению, и не закончил их разговор.
История девятнадцатая. Долгий август
