– Да, – Кэт вцепилась мне в рукав, – мне тоже, мне тоже.
– Поедешь сама? Или что?
– Мне страшно, – Кэт все стискивала мою руку, – мне очень страшно.
– Поехать с тобой?
– Нет, что ты… Не совсем же я…
Я посадил Кэт в троллейбус и пошел к участку. Здесь совсем близко была "столовая", площадь развода, стройки… Я знал, что это совсем не те места, в которых я бродил, сбежав из маминой лаборатории, но странное чувство не покидало меня: все это уже было, было, нужно только вспомнить.
Я миновал троллейбусную остановку.
Две женщины беседовали у витрины замшелого магазинчика. Одна из них держала в руках сумку. Из сумки торчала палка твердокопченой колбасы. Я проходил мимо и услышал обрывок разговора: "…И на тренажер не похож…"
(…Неводом слуха ведешь по чужим разговорам, и попадаются рвущие, режущие сеть осколки чужих бесед…)
Я подошел к женщинам.
– Простите, – поинтересовался я, – вы говорили о каком-то тренажере или о ком-то, кто похож на тренажер?..
– Да, – охотно пояснила женщина с палкой колбасы, – на стройку залетело тут одно чмо болотное, а там – ребята – ну и поработали… Еще, наверное, работают… Что с вами? – обеспокоилась женщина.
– Ничего, – ответил я, – это – мой сын.
***
Степана привезли в санчасть. Я видел его растерзанное, истоптанное, разорванное тело. Я видел его крылья, обвисшие, волочащиеся по земле. Степан тихо поскуливал, постанывал. Он не разрешал себе орать от боли. Я опустился перед ним на колени, я обнял его огромную безобразную голову.
– Степушка, – забормотал я, – если тебе больно – кричи, Степушка…
Я прижимал к себе его голову – и никто из санитаров не мешал мне, потому что сделать ничего было нельзя…
– Папа, – прохрипел Степан, – извини… Извини меня… За что…ненавидят… я… хотел… уйти… тихо…
Он вздрогнул, и я почувствовал, как отяжелело и одеревенело его тело.
– Джек, – меня тронули за плечо, это был Георгий, – Джек… уж все… все… Пойдем…
…На совете ветеранов-"отпетых" меня ждали. Начальник школ пожал мне руку. Джером спросил:
– Что с Кэт?
Но я даже отвечать не стал. С болвана чего спрашивать?.. Совет – скучное дело, но скука порой помогает. Я сидел, откинувшись на стуле, чуть прикрыв глаза. Разбирали дело троих, убивших Степана. Их дело было чистое. Они ведь не знали, что он не ящер. На тренажер Степан никак не походил… Ну и что? В санчасти таких тоже не бывало. А что говорил по-человечески – так еще опаснее, страшнее… Я чуть-чуть приоткрыл глаза. Парней наказывать было не за что… Не за что… Начальник школ нагнулся ко мне:
– Ребята хотят в "отпетые"… Они готовы выдержать экзамен… Любой…
Не открывая глаз, я усмехнулся:
– Так уж и любой… Они что думают… – я помолчал, потом добавил: – Степан мог заклевать десять таких, как они…
– Это конечно, – осторожно согласился начальник школ, – это разумеется… Я только хочу узнать: если ребята выдержат экзамены, ты будешь против?
Я чувствовал, как улыбаюсь, как тянется влево и вверх угол рта.
– Они – здоровые лбы, и с реакцией у них все нормально, и экзамены они выдержат, и я один буду против, но если их примут в "отпетые", – я помолчал, улыбаясь, – если их примут в "отпетые", я постараюсь запомнить их лица и анкетные… данные… И тогда уже я вколочу их в дерьмо, в гибель, в болото…
Начальник школ вздохнул:
– Это не так обязательно… Зря что ли у нас право вето?
***
Меня разбудили, аккуратно тронув за плечо. Я приподнялся на локте, увидел стоящих "псов" и опасной грудой посверкивающее на полу рыцарское обмундирование.
– Вот оно что, – сказал я.
– Так точно, – вежливо, почти подобострастно ответил один из "псов", – требует сам. Я опустил ноги на пол. "Пес", отвечавший мне, был, по всей видимости, старший по званию. Во всяком случае, вел он себя так, а в их знаках различия я так до сих пор и не разобрался.
– Вам помочь облачиться? – поинтересовался "старший".
Я поглядел на него.
– Батюшки, – восхитился я, – сколько лет, сколько зим! Вы же меня в этот комбинат отправили!
– Был грех, – вздохнул "пес".
– Какой же это грех, – я поднялся, прошел в ванную, пустил воду, – это не грех, а исполненный долг.
(Кэт позавчера увезли в санчасть. Я остался один… И скоро-скоро-скоро встречусь с ним. Я знал, что это рано или поздно случится… Я расплачусь с ним за все и всех. Даже если теперь он жует полуживой прозрачный студень – мне-то что за дело до этого?)
Я насухо вытерся, вышел из ванной.
– Я готов, облачайте.
– Зла, – спросил "пес", – вы на меня не держите?
– Зла, – помолчав, ответил я, – не держу. Испытываю благодарность.
Старший из "псов" засмеялся:
– С юмором у вас…
– Я серьезно.
Я стал надевать поножи, шнуровать их. Железка к железке – плотно, и еще прихватить шнурками…Так, так…
"Пес" прыгнул ко мне, пал на колени, схватился сам шнуровать.
Я изумился.
"Пес" развел руками:
– Так принято… Обычай, традиция… Спрашиваем для проформы, мол, согласны? нет? А на самом деле, согласен, нет ли, а облачаем сами. Понимаете? Может быть, обыкновенный обдриставшийся "вонючий", а может быть, и…
Он помолчал.
Меня одевали умело и быстро.
Потом вели по коридору. В коридор высыпали все наши. Я впервые увидел их всех в сборе…
Георгий Алоисович держал за плечи свою жену. Глафира всхлипывала.
Я испугался: "Как бы ее не заколотило…" И этот испуг, несоизмеримый с ужасом, схватившим мою душу, и с ожиданием удачи – насмешил меня.
Меня посадили в грузовик. Я мог бы влезть и сам даже в этом допотопном тяжеленном облачении, но меня подсаживали и подпихивали "псы" с предупредительностью слуг выжившего из ума господина.
Я вспомнил взгляд дракона и то, как бежал, оскальзаясь, воя, бывший "отпетый", просто "вонючий". Я чуть было не подумал: "Вот я", но смирил себя, запретил думать об этом – так.
"На самом деле еще ничего не решено. Еще ничего, ничего не решено".
Я поднял забрало.
Грузовик мчался пока знакомыми улицами.
– Я гремлю, как лавка скобяного товара, – повторил я читанную где-то шутку.
"Псы" молчали – и я понял, что здесь не нужно шутить, лучше молчать.
Молчать, впрочем, всегда лучше…
Грузовик затормозил, остановился.
Я увидел пальцы, схватившиеся за борт грузовика, а потом я увидел начальника школ. Он стоял на колесе и заглядывал в кузов.
– Джекки, – сказал он, – вот какое дело. Я знал, что этим закончится… Не скажу, что тогда знал, когда настоял на том, чтобы исполнили твое мальчишеское желание, но уж когда ты вышел от русалколовов целым, – знал точно.
Он замолчал, и я спросил:
