В результате, я просто оставил всякие попытки высчитать количество тренировок, а после неожиданно сытного для монастырской трапезы, обеда, ощутив прилив сил, с удовольствием отправился в кабинет Скуратова, куда тот пригласил меня, чтобы «немного разбавить практику теорией», по его собственному выражению. Впрочем, говорили мы не столько об эфирных техниках, сколько об обычаях поединков все тех же эфирников. И для меня не стал большим удивлением факт, что господа эфирники, в дуэлях не чураются стихийных приемов, и даже на кулачках сойтись не стесняются… иногда. Оно и понятно, все-таки, это не соревнование, где победителю достается большая золотая медаль, а проигравшему шанс перещеголять соперника в другой раз. Здесь, «другой раз» случается нечасто. Очень нечасто. Ну, ничего удивительного…
Вообще, Скуратов рассказывал удивительно живо и образно, а уж когда завел речь о слабых и сильных сторонах своего давнего недруга, ценная информация полилась из него потоком… но он довольно скоро иссяк и дед переключился на другие нюансы предстоящего действа. И все бы ничего, но все эти пункты, подпункты, редакции и отдельные изменения… сколько всякой регламентирующей чуши навертели господа бояре и иже с ними вокруг такой простой вещи, как обычный мордобой с использованием подручных средств… это ж рехнуться можно. Я выдержал полтора часа объяснений Скуратова, а потом просто плюнул на все.
— У меня секундант есть? — Спросил я деда, когда тот прервался на миг, чтобы глотнуть чая. Никита Силыч недоуменно кивнул. — Замечательно. И для чего он нужен?
— Он обязан проследить за должным исполнением правил и свидетельствовать о том перед Собранием клуба. Кирилл, ты что, вообще меня не слушал? — Нахмурился дед.
— Слушал-слушал. Только, если у меня есть секундант, в обязанности которого входит наблюдение за «правильностью» нашего с Бельским мордобития, с какой стати я должен запоминать все эти уложения и наставления?!
— Да черт с тобой, неуч! — Неожиданно вспылил Скуратов. — Не хочешь учиться, ходи зверем дремучим! Я тут распинаюсь, дела забросил, тренировки тебе устроил, объясняю все необходимое, чтобы ты на поединок вышел, как ровня именитым, а не голодранец безродный! За победу твою переживаю…
— Да? Но ведь я, по факту, и есть голодранец безродный. Разве нет? — Я растянул губы в широкой ухмылке. — Да и насчет победы, все еще вилами на воде писано. К тому же, есть у меня подозрение, что единственное, чего ты действительно хочешь и за что переживаешь, так это как бы половчее посадить Бельского в лужу. С дерьмом его смешать, выставив на поединок против пятнадцатилетнего юнца. Да тут неважно будет, проиграет он или победит! После такого позора, ему ни на том, ни на этом свете покоя не видать… Что молчим? Чего не кричим, ножками не топаем, во лжи меня не обвиняем? А? Уж не потому ли, что правду услышал?
— Кирилл… шел бы ты к невесте. Отдыхать. — После недолгого молчания, проговорил бледный словно мел Скуратов.
— С превеликим удовольствием. — Кивнул я, поднимаясь с кресла. Открыл «окно» к Ольге и, заметив в небольшом пока разрыве пространства, мелькнувшее невдалеке от невесты, лицо Вербицкой, повернулся к деду и постучал пальцем по браслету коммуникатору. — Номер Вербицкого скинь.
— Зачем он тебе сейчас? — Хмуро спросил дед.
— Хвосты надо подобрать перед поединком. Кто знает, чем он закончится? А так, хоть расскажу союзнику, как его семья поживает. Волнуется же, небось. — Пожал я плечами.
— По браслету лучше ничего не говорить. Есть у меня подозрение, что у городских связистов еще не все сорняки «выпололи». А в Кремль «окном» все равно не пройдешь. Сигналка сработает, прямо у прохода и положат. Без вопросов. — Отрывисто проговорил в ответ Скуратов. Я хмыкнул.
— Ничего, ты номер скинь. А уж как Анатолию Семеновичу весточку передать, я сам придумаю.
— Черт с тобой. Завтра проведу к нему. Сам. А теперь… ты вроде бы уходить собирался? Вот и иди. Там тебя Ольга уже заждалась. — Пробурчал Скуратов. — Завтра к шести вернешься… мне все равно с утра в Кремле быть нужно.
— Спокойной ночи, глубокоуважаемый дед. — Я шутовски поклонился и, автоматически погасив неслабую эфирную атаку Скуратова, рывком развернув «окно» до подходящего размера, исчез из кабинета. Миг и проход схлопнулся без всякого моего участия. Очевидно, дед решил повторить атаку и угодил прямо в канал «окна». Ну и ладно.
Так, программу вспыльчивого юнца отыграли, пора переходить от театра к жизни. Тем более, что как по мне, реальная жизнь, куда увлекательнее.
Ольга обернулась, явно среагировав на возмущение в Эфире, и вмиг оказалась рядом со мной. Все. Не отпустит. Точно говорю.
Вопреки предположениям Скуратова, караван Бестужевых успел не только доплестись до Костромы, но уже добрался до загородных владений Бестужевых и сейчас, огромное поместье стояло на ушах, спешно приводя в порядок все, что не успели подготовить до приезда хозяев дома. Так что, на нас с Ольгой никто даже внимания толком не обратил и мы, миновав добрых полдюжины лестниц и галерей, беспрепятственно добрались до смежных комнат, выделенных нам для проживания. Вот интересно, а вот со стилем палат шестнадцатого столетия, это Бестужевым так повезло с имуществом, или они специально на традиции упирают?
Впрочем, этот вопрос так и остался без ответа. Да и мне очень скоро стало не до того… А утром, написав несколько писем и потревожив лишь Вербицких, я вернулся в Аркажский монастырь. Остальные обитатели дома остались в неведении относительно моего визита в костромские владения Бестужевых. Оно и к лучшему.
После моей вчерашней эскапады, дед все-таки успокоился, хотя и был примерно таким же хмурым, как и перед первой моей тренировкой.
— Готов? — Спросил он, окинув меня долгим взглядом и даже не подумав поздороваться. Хм… я ошибся?
— Да. — Кивнул в ответ. Ну а что? Кое-что из старой одежды, я нашел среди сваленных в «моей» комнате вещей. Чуть коротковаты, может быть, зато штаны не падают. Ну а рюгеры и кхукри, за последнее время вообще стали неотъемлемой частью моего гардероба. Кристалл с записью Вербицких в кармане. Готов.
— Идем. — Дед мотнул головой, открывая «окно» в какой-то тесный закуток. Подъезд какой-то… но явно не Кремль. Не может там быть таких вот… помещений. Точно.
Пока я оглядывался, дед вышел из этого закутка и, громко «процокав» по устилающей пол узорчатой, но изрядно потертой плитке, отпер своим ключом массивную высокую дверь. В уши тут же ворвался городской шум. Тот, от которого я уже, признаться, немного отвык. Гул огромного города живущего своей жизнью. По улице, на которую выходила отпертая дверь, неслись машины, по тротуарам шагали прохожие, работали магазины и лавки. На углу, диковинным снеговиком возвышается наряженный в белую зимнюю бекешу полицейский… он же городовой. И вроде бы и не было в городе мятежа, не взрывались бронеходы, не бесчинствовали наемники и оборзевшие хитрованы… — Волхонка. Отсюда пять минут до Боровицких ворот. — Коротко бросил Скуратов, одним движением скрывая свое лицо за уже знакомой мне неразличимой маской, и уверенно зашагал в сторону показавшихся знакомых красных стен с «ласточкиными хвостами» и характерных зеленых шатровых крыш на башнях.