Хватит!
Я тороплюсь. Я тороплюсь. Я очень тороплюсь. Я должен занять себя делом, чтобы не помнить — забыть! — слова моего несчастного брата:
— Ты сильный.
Вот что сказал мне Нюргун, пока молот кузнеца трудился над ним. Его грудь, глотка, язык, губы. Понятия не имею, как он говорил.
— Ты сильный. Сильный. Очень сильный.
— Молчи!
— Ты сильнее меня. Хочу быть таким, как ты.
— Молчи!!!
— Я буду таким, как ты. Я потерплю.
— Доброй службы!
— Кэр-буу!
— Да расширятся ваши головы!
— Да будет стремителен…
Приветствовать небесных стражей было для Уота — нож острый. С гораздо бо̀льшим удовольствием он померился бы с ними силами, прокладывая путь на Первое небо. К счастью, по дороге я успел предупредить адьярая о заставе. Драться с ними не нужно. «Нужно!» — возразил Уот. Нас пропустят, объяснил я. «Нужно!» Всех, кто едет за конями для перекованных боотуров, пропускают. «Нужно!» Все, разговор окончен. Ты меня понял, адьяраище?
«Ых-быых! Не нужно…»
Это мне Мюльдюн рассказал. Перед тем, как я Зайчика в Кузню повез. Мол, нас, солнечных айыы, по-любому задерживать не станут. Верхних адьяраев — как когда. А нижних пропустят без боя, только если они из Кузни за конями отправились.
— О, Юрюн! Кто это с тобой?
Уот набычился, готовясь обрасти доспехом. Слабака Юрюна, значит, узнали? Приветствуют? А его, Огненного Изверга — нет?! Он, выходит, не сам по себе, а с Юрюном?!
— Это могучий Уот Усутаакы! Сын Арсана Дуолая, главы нижних адьяраев!
Такое представление Уоту понравилось. Он с одобрением хмыкнул и подбоченился. Но Ала Дяргыстай все испортил:
— А он куда? В гости, что ли?
Небесный страж обращался ко мне, будто адьярая рядом и не было.
Уота опередил его арангас. Разинул слюнявую пасть, сверкнул частоколом кривых иззубренных клыков, зашипел кублом разъяренных гадюк. Едва мы покинули Кузню, арангас обратился в восьминогую тварь со скверным характером. Надо сказать, покрытые слизью лапы-щупальца твари оказались проворней скрипучих ног-балок арангаса. Чудище скакало с Мотыльком, что называется, ноздря в ноздрю. Сейчас оно присело на четыре задние лапы, а четверка передних выпустила когти — откуда только взялись? — и давай скрести камни небесной дороги! Лязг, скрежет, хоть уши затыкай.
Шипастым хвостом тварь, ярясь, охаживала себя по бокам.
— Ар-дьаалы! — Уот погрозил стражам кулачищем. — За конем еду, кэр-буу!
— Знак покажи!
— За конем! Кыш отсюда!
— Знак, говорю, покажи.
Кюн Эрбийэ был настроен более миролюбиво. Но пропускать адьярая без подтверждения он не собирался.
— Знак? Вот знак! Гыы-гык!
Уот скрутил корявый кукиш. Из кукиша торчал большой, большой, очень большой палец с грязным обгрызенным когтем. Палец насмешливо шевелился. Лица Ала Дяргыстая и Кюна Эрбийэ и до того не отличались особым радушием, а при виде кукиша помрачнели так, что ветер, продувавший заставу насквозь, умчался прочь, от греха подальше.
— Прекратить!
Это, значит, я. Это, значит, им. И, пока не опомнились:
— Уот, чтоб тебя! Ты здесь зачем?
Адьярай задумался, вспоминая, и усох до приемлемых размеров.
— А вы, боотуры? Вы на службе, или где?!
— На службе, — кивнул Ала Дяргыстай.
В его ответе звучала печаль. Чувствовалось, что Ала тоже не дурак подраться.
— Пропускайте нас! Обоих!
— Пусть он сперва знак покажет, — стоял на своем Кюн Эрбийэ.
— Что за знак?
— От мастера Кытая. Если, конечно, он и впрямь из Кузни.
— За конем! — буянил Уот. — Для брата!
Ну, я на него и напустился:
— Тебе кузнец знак давал?
— Ха!
— Ты мне хахоньки брось! Давал или нет?
— Давал.
— Покажи!
— Давал!
— А я не верю! Показывай!
И случилось чудо. Желая уесть меня недоверчивого, Уот полез за пазуху и, гневно сопя, извлек медную пластинку — вроде уже знакомых мне дядьсарыновых табличек. Кюн Эрбийэ подошел ближе, чтобы лучше видеть. Ала Дяргыстай прищурился, сдвинул брови.
— Ладно, — кивнули стражи. — Проезжайте.
Они расступились, пропуская нас. Арангас прошествовал между боотурами, шипя с невыразимым презрением.
— Легкой службы! Да расширятся…
— Удачной дороги! Да будет стремительным…
Вряд ли это они Уоту. И смотрят на меня одного. Говорить о таком адьяраю я, понятное дело, не рискнул. Я качался в седле, вспоминал нашу ссору и боялся до мокрых штанов. Орать на стражей небесной заставы? На Уота Усутаакы? Белый Владыка, когда я в следующий раз полезу на рожон, шарахни меня молнией по башке! А ведь я полезу, как пить дать…
— Жалко, — нарушил молчание Уот.
— Что тебе жалко?
— Жалко…
Я не стал допытываться. Вскоре мы добрались до ущелья, рассекшего стену Сиэги-Маган-Аартык. Золоченый столб с резьбой — вход на Первое небо. Мы подъехали ближе, и каменный ястреб на верхушке столба распахнул клюв. Глаза птицы вспыхнули алыми угольками.
— Покажи ему знак! — велел я.
Рожа Уота расплылась в ухмылке, и я сразу понял, что̀ он сейчас покажет.
— Пластинку! От кузнеца.
— Кому?
— Ему!
Птица гневно распахнула крылья.
— Ему? Хыы-хыык!
Идея предъявить пропуск ястребу показалась Уоту забавной. При виде пластинки ястреб мигнул. Глаза его позеленели, крылья с хрустом сложились, клюв закрылся.
Ущелье нагоняло тоску. Черный камень справа, серый камень слева. И так до самого облачного днища Второго неба. Впереди туман, в пяти шагах ничего не разглядишь. Лишь на горизонте над морем белесой мути вздымается хребет исполина — цепь заснеженных вершин.
Хребет и есть. Горный. Забыл, как называется.
Из тумана проступил пограничный идол. Сажени четыре высотой, трехрукий клыкач отблескивал мокрой медью. За идолом туман стал быстро редеть, как по приказу. Мотылек по грудь въехал в море сочных трав — угодья лошадиного бога Дьэсегей-тойона, пастбища для его несметных табунов. Ну да, зима, я знаю. Только Дьэсегей-тойону зима — не указ.
Теплый ветер гнал волны зелени и серебра. Я громко восхвалил хозяина, извещая о нашем прибытии, и бок о бок с адьяраем мы въехали на Первые небеса.
— А-а, буйа-буйа-буйакам! Хочу!
На табун мы наткнулись сразу. Вот, видите: лоснятся спины, развеваются гривы. Пегие, вороные, гнедые, каурые; сивки, бурки… Меж обычных коней мелькали бока в чешуе, шипы на горбах, ящеричьи морды. Нарочно для Эсеха чудищ в табун напустили. Что они тут жрут? Кони — траву, ясное дело. А чудища? Коней? Вряд ли, у Дьэсегей-тойона не повольничаешь! Да и лошади тварей совсем не боятся. Мало ли, какая живность тут водится? Зайцы там, косули… Найдут, кого сожрать. Ага, Мотылек заржал, Уотов арангас зашипел. Своих признали, умницы.
