Ознакомительная версия.
— Он настолько ослаб членами, что сам не выедет навстречу посольству, а пошлет свою большую карету! — продолжал Мартини. — А в нее усадит подполковника Пальмштрауха и майора Ранка.
— Погодите, барон, а при чем тут, собственно, вы? — До Данненштерна дошла наконец несообразность положения. — Вы что же, собирались первым рассказать Эрику Дальбергу, что в свите русских послов заметили самого царя? И для этого так спешили?
— Разве я похож на человека, способного оказывать любезности проклятым шведам? — возмутился фон Рекк. — После того, как они отняли у нас наши фамильные владения? Мы, немецкие дворяне, живем здесь пять столетий! И не шведскому королю решать, каким количеством земель должны мы владеть!
— Вы опять затеваете опасную игру, фон Рекк! — одернул его Данненштерн. — Мало вам истории с жалобой?
Барон так глянул на купца — Алена поразилась злости, преобразившей забрызганное грязью, круглое и бледное, как непропеченный блин, лицо фон Рекка.
— Стало быть, мы, дворяне, уже не вправе подать королю жалобу?
— Вправе! Но не удивляйтесь, если вас обвиняют после этого в подстрекательстве к бунту! — резко отвечал Данненштерн. — Я вам истинный друг, барон, и я вам советую оставить всё как есть и не сердить короля Карла. Если ваш корабль в бурю пошел ко дну — надо спасаться на шлюпке, а не пытаться немедленно извлечь его со дна морского! Это может плохо кончиться — спросите хоть у Ганса.
— Сколько раз дворянство жаловалось на реквизиции шведскому королю? — спросил судовладелец. — Сразу же после того, как вас постигло это бедствие, вы посылали делегацию в Стокгольм, и ваша ошибка оказалась в том, что вы слишком доверились фон Паткулю. Вы решили, что раз он — капитан шведской армии, то ему уже и позволена любая дерзость? Вы ошиблись, милостивые господа.
— Errare humanum est, — ехидно вставил Мартини.
— Ошибаться свойственно человеку, но кто упорствует в своих ошибках? — В вопросе судовладельца была непонятная пока Алене насмешка.
— Вы считаете меня дураком, сударь? — вскинулся фон Рекк.
— Пока еще нет, — хладнокровно ответил вместо судовладельца Данненштерн. — Но вам уже тогда следовало отказаться от услуг фон Паткуля. А вы три года спустя снова доверили ему подать жалобу от имени всего лифляндского дворянства. И он столь ловко справился с поручением, что два года назад шведский королевский суд приговорил его к отсечению правой руки и головы. И пришлось ему скрываться в Швейцарии. А на вас в Стокгольме по его милости смотрят как на завтрашних бунтовщиков. Послушайте доброго совета, фон Рекк, отдохните и возвращайтесь домой. Вам нет никакого дела до царя Петра. Пусть фон Паткуль слоняется по всем европейским дворам и пытается собрать в одну коалицию всех врагов шведского короля. Ему терять нечего, его имущество давно конфисковано. А вам есть что терять.
— Мне сообщали, что он сейчас во Франции, — добавил судовладелец. — И пишет письма королю Карлу, умоляет о помиловании. Помяните мое слово — он выхлопочет себе помилование ценой ваших голов, господа дворяне.
— Если бы фон Паткуль знал, что русский царь едет в Ригу, он бы не упустил случая, — возразил барон. — А письма о помиловании — гнусная сплетня.
— Время покажет, — судовладелец не стал спорить, но по его лицу было видно — это всего лишь разумное нежелание взрослого человека дразнить обиженное дитя.
— Однако вы так и не поели! — спохватился Данненштерн. — Из-за проклятой политики я морю гостя голодом! Анхен сейчас пришлет служанок и прямо здесь вам накроют… Вот и они!
Дверь тут же распахнулась, но не служанки с подносами вошли, а, отстранив слугу, появился высокий дородный мужчина, в отороченной мехом коричневой накидке поверх черного кафтана, и его левая бровь, пересеченная давним шрамом, как бы делилась надвое.
— Троебровый… — без голоса прошептала Алена.
— Наконец-то! — Данненштерн, красиво раскинув и округлив руки, пошел ему навстречу. — Долго же вы странствовали!
— Я принес кое-что любопытное, — отвечал гость. Тут лишь Алена заметила, что он держит за ввинченное в крышку кольцо немалый дорожный сундучок.
Данненштерн, премного довольный, что гость своим появлением прекратил политический разговор, принял сундучок и поставил его на консоль у стены.
— А письма из Кенигсберга вы также привезли? — спросил он.
Алена во все глаза смотрела на Троебрового.
Дородством он не уступил бы боярину — из тех, кто помоложе, разумеется, из тех, кто в распутицу не сидит дома, дожидаясь санного пути, а смело садится в седло. Лет он поднакопил немало — пожалуй, что и Алене в отцы бы годился. Но это ее как раз меньше всего смущало — поразмыслив, она поняла недавно, что самым подходящим мужем для нее был бы рассудительный и хитроватый Петр Данилыч, был бы, кабы не вранье.
— Привез, разумеется. А что касается вашего заказа — не сошлись в цене, херр Данненштерн, и тут уж я был бессилен. Но много иного нашлось, весьма, весьма любопытного!
Алена всё подвигалась и подвигалась к гостю, пока Данненштерн не заметил ее.
— Не только у вас, любезный мастер Ребус, но и у меня есть удивительная находка, — он посторонился, чтобы Троебровый увидел наконец Алену во весь рост.
Алена почувствовала, что краснеет.
Мастер Ребус уставился на нее даже не с любопытством — иное было в его темных глазах, совсем иное, и Алена знала, что это такое было, и взволновалась отчаянно, до жути. Однако не могла она сама себе сказать, приятно ли ей сейчас мужское желание или же хочется оттолкнуть мастера Ребуса обеими руками.
Но быстро совладал с собой Троебровый и принялся открывать свой дорожный сундучок.
— Извольте!
Он выставил на консоль фигурку, словно отлитую из полупрозрачного меда. Рядом поставил другую, третью, четвертую… Это были человеческие головки, при шейках, при плечиках, как бы стоящие на таких же медовых подставочках.
Вдруг Алена ощутила иголочный укол там, где висела на груди ладанка с осколком камня Алатыря.
Осколок откликнулся!
— Все тридцать две! Извольте перечесть, — мастер Даниэль Ребус повел белой рукой над двумя рядами фигур, одним — потемнее, другим — посветлее.
Данненштерн взял одну в руки.
— Отшлифовано изрядно, даже чересчур, — заметил он. — Все черты сглажены.
— Очевидно, потому, что янтарь довольно легко полируется, и для этого пригоден даже толченый уголь, — заметил Троебровый. — А резьба совсем мелкая.
Судовладелец тоже взял посмотреть темную фигурку.
— Наловчились резать янтарь в Кенигсберге, — сказал он. — И не говорите, мастер, что эти шахматные фигуры вам дорого обошлись. Янтаря там много, и я сам видел, как его вылавливают из воды в штормовые ночи при свете больших факелов. Его ловят вот такими сетками, господа!
Ознакомительная версия.
