Ознакомительная версия.
Умом Лешек понимал, что слова Лытки – всего лишь ответ на его колкости, что его собственные шутки не менее злы и оскорбительны для друга, но боль снова окатила его ледяной волной, и он выбежал из спальни – на мороз, куда глаза глядят, только бы остаться одному.
Лешек пробежал мимо ворот – у мастерских прятаться от Лытки было бесполезно, и, глядя на тяжелые створки, вспомнил, как колдун держал его на руках, увозя из монастыря. Он забился в тень сторожевой башни, скорчился, уткнулся лицом в колени, и расплакался, поднимая глаза к небу и шепча, словно маленький:
– Охто, забери меня отсюда! Пожалуйста, забери меня опять! Увези меня к себе, за Калинов мост!
Если долго сидеть в снегу, рано или поздно мороз сделает свое дело, и Лытка не найдет его в этом укромном уголке. Лешек знал, что, стоит ему уснуть, как колдун спустится к нему, и протянет руку, и унесет с собой. Он бы долго еще предавался отчаянью, и давился слезами, как вдруг услышал шаги внутри башни, скрип открывающейся двери и приглушенные голоса.
– Погоди, Дамиан, – услышал Лешек голос брата Авды, – я хотел спросить у тебя кое-что. Только не здесь, не под окнами…
– Поднимемся в часовню, здесь холодно, а у меня нас могут подслушать.
Слезы высохли на глазах у Лешека. Этот голос… Этот голос сказал тогда: «Ты все равно не сможешь ходить». Сказал пренебрежительно, насмешливо, равнодушно. Почему же Лешек раньше не понял этого? Почему, захлебываясь болью, и страхом, и кошмарной действительностью, он не видел главного: перед ним же убийца колдуна! Вот же он! Почему раньше он страдал от чувства вины, и хотел что-то исправить – исправить непоправимое – и не понимал: вот он, виновник! Не Лешек виноват в смерти колдуна, не Лешек, и не кристалл – вот он, хладнокровный убийца!
И вместо ужаса ненависть всколыхнула нутро. Лешек стиснул кулаки и скрипнул зубами – не для того он остался жить, чтобы рыдать над своей печальной участью, не для того колдун спас его, чтобы он малодушно просил судьбу о смерти. Нет, если уж колдун отдал им тайну в обмен на жизнь Лешека, значит, он верил, что Лешек сможет отомстить за него. Отомстить!
Этот черный демон ада истязал колдуна, и наслаждался его страданием, с улыбкой смотрел на измученное болью лицо, и убил, в конце концов, убил, хотя в этом не было никакого смысла! «Ты все равно не сможешь ходить»! Лешек бесшумно поднялся на ноги – на охоте ему приходилось быть осторожным, он умел оставаться незамеченным для чутких, пугливых зверей. Нет, чтобы отомстить, надо соблюдать осмотрительность.
Монастырь спал, и даже в сторожевой башне не горели огни – после праздника братия устала. Лешек двинулся вслед за двумя темными фигурами, оставаясь в тени построек: они миновали ворота и скрылись за дверью, ведущей на узкую лестницу, заделанную в широкую стену возле ворот. Брат Авда столь громко стучал сапогами, что тихих шагов Лешека сзади никто не услышал. Где-то на дне сознания мелькнула страшная мысль: «Давайте его сюда, и разводите костер». Если они его увидят, так и случится: Дамиан все поймет и не простит. Но ненависть пересилила страх: Лешек дрожал, его то бросало в пот, то обдавало ледяным холодом, руки тряслись и не слушались, но он крался за Дамианом по лестнице, и уже представлял себе горящие головни, которые тот с наслаждением прижмет к его груди, и слышал свист тяжелой плети, раздирающей плоть.
Надвратную часовню построили специально для разговоров, не предназначенных для чужих ушей – даже на лестнице не было слышно, о чем говорят внутри. Может быть, это получилось случайно, а может, неизвестный мастер знал, что делает. Деревянные стены скрадывали звуки, а коридор с двумя поворотами гасил их окончательно и надежно. Лешек, затаив дыхание, остановился за первым углом, замер, и только тогда подумал: да что же он делает! Зачем ему понадобилось подслушивать разговоры Дамиана? Что нового для себя он может услышать?
– Я хотел спросить тебя, Дамиан, – повторил брат Авда.
– Спроси, – ответил архидиакон, и в голосе его Лешек почувствовал насмешку.
– Тебе не кажется, что авва хочет избавиться от тебя?
– Нет. Теперь – нет, – спокойно ответил Дамиан, – мы оба хотели избавиться друг от друга, еще осенью. И не думай, что я не знаю, кого он готовил мне в приемники.
– Дамиан… – смешался Авда.
– Да, я знаю. Ты бы ничего не сделал против меня, но мое место бы занял с удовольствием. Разве нет?
– Я… – еще более стушевался брат Авда, но архидиакон снова его перебил.
– Не оправдывайся. Тем более что все уже позади. Авве не нравилось мое стремление увеличить дружину, он боялся меня, и правильно делал – стоило набрать немного больше людей, и я бы стал диктовать ему условия, с позиции силы. Теперь в этом нет необходимости. Авве нужны души, а мне – тела. Он нуждается во мне не меньше, чем я – в его авторитете. И потом, кристалл храню я, я а не авва! И пока он лежит в моей келье, авва будет приходить ко мне за кристаллом, а не я к нему. Ты знаешь, после Крещения, если будет стоять хорошая погода, мы собираемся в Пельский торг, опробовать кристалл. Там авва убедится в моей незаменимости.
– А ты не боишься, что авва заберет и твою душу, вместе с душами поселян?
– Нет, и этого я не боюсь тоже. Тем более что ничего интересного в этом нет. Я допускаю, что колдун соврал мне в чем-то, но, мне кажется, в этом не было смысла. Человек, у которого забрали душу, даже не подозревает об этом. Это что-то вроде крещения, и нам, верующим в истинного Бога, бояться этого не приходится. Человек не может владеть душами, это божественное право. Авва, собирая души поселян-язычников, отдает их Богу, но узнают они об этом только после смерти, когда предстанут перед страшным судом.
Лешек зажал рот рукой: Невзор был прав. Ящер дал людям кристалл, чтобы спасать их от страшного суда: забирая души, отдавать их другим богам, вырывая из рук Иеговы. Как легко его задумка повернулась против него самого!
– Подумай, – продолжил Дамиан, – не надо насильственных крещений, не надо исповедей и причастий – лунный свет сделает свое дело сам по себе.
– И зачем тогда авве дружина? – усмехнулся Авда.
– А зачем она была нужна до этого? Власть, богатство, сытная и спокойная жизнь. Только во много раз сытней и спокойней. Новые земли, на которые можно ступать без страха, и новые души на этих землях. Авва – не подвижник, он не пойдет по земле непритязательным апостолом, он поедет в палантине по ковровой дорожке, которую расстелю перед ним я. Я, Авда, а не ты – тебе не хватит на это ни честолюбия, ни решимости.
– Я не стремлюсь к этому, Дамиан, – смиренно ответил дружник.
* * *
Лешек, привязанный к столбу, старался не висеть на веревках, а хотя бы изредка переносить тяжесть на затекшие ноги. Веревки глубоко впивались в тело, и малейшее движение причиняло ему страдание.
Ознакомительная версия.
