— Это. Приказ, — медленно сказал Исхак. — Беги за лекарем. Иначе…
— Я все понял, малец.
Стряхнув пыль с калазариса, Квинт поднялся и, словно глубокий старик, поковылял в сторону повозок врачевателей, что стояли недалеко от здания копателей.
«Он послушался меня!»
Но эта мысль не принесла покоя.
Из миски валил густой пар, от которого ноздри трепетали, а во рту появлялась слюна. И все же он не спешил ужинать. Дурные мысли заползали в голову и не давали расслабиться. Никогда раньше не приходилось так много и так долго думать. Неужели взрослые всегда борются со столь невероятным количеством проблем? Если так, то он хотел бы еще побыть ребенком. Однако после того, как псевдопалангаи напали на астулу, что-то внутри него сломалось. Раньше перед едой он всегда читал молитву дагулам, Безымянному Королю и Юзону, а сейчас ничего не хотелось. Словно в груди поселилась пустота. Некогда яркие краски жизни поблекли. Смех превратился в плач.
«Не стоило отправлять Квинта к себе в комнату».
Положив ложку на стол, Исхак огляделся, словно чужой аппетит мог вернуть ему желание есть. С недавних пор служки, подмастерья, мастера и будущие демортиуусы питались все вместе в просторном зале школы. Разумеется, учителя не сидели с несмышленышами. У самой дальней стены столовой за длинными костяными столами ужинали наставники. Они не разговаривали друг с другом, взгляды не поднимались с дымящихся мисок. По их лицам нельзя было прочитать ни единой эмоции. А вот служки весело и беззаботно щебетали, даже несмотря на то, что им сегодня пришлось увидеть. И Исхак начал понимать слова бывшего учителя, что у детей гибкая психика, способная выдержать любой удар судьбы.
«Тогда почему я себя так паршиво чувствую?»
У него не было ответа.
После того, как он и Квинт сообщили о раненом преторе-демортиуусе, лекари дотащили беднягу до повозок и принялись над ним хлопотать. Оказалось, что рана на груди Секста зарубцевалась сама. Исхак до сих пор прокручивал в памяти, как разинули рты врачеватели, глядя на затягивающуюся дыру главы черных плащей. Интересно, что творилось в их головах, когда они смотрели на претора-демортиууса? Кого они видели? Посланника дагулов, для которого все анатомические принципы Пиктора Трога — ерунда?
Исхак сам не знал, как оценить Секста. После проклятых слов Квинта, что глава черных плащей может оказаться предателем, он не мог четко сказать, кем же для него являлся раненный. Герой или непобедимый враг? Нет ответа. Для самого себя он решил пока не задумываться об этом. Всё на свои места расставит время. Пусть природу демортиууса решат старейшины. Мальчишка не должен лезть в дела взрослых — так заведено с давним каганамов.
Поэтому ему оставалось только есть кашу. И еще следить за бывшим дворцовым министром. Откусив от хлебной лепешки, Исхак с горечью подумал о том, что у него не осталось ни родных, ни друзей. Родителей он не помнил. Лишь по ночам из глубин памяти всплывали образы отца… Возможно, это был и не отец, а дядя или вообще друг семьи, — Исхак не хотел думать об этом. Мало ли что могло присниться в потестатемы отдыха? Прошлое не вернуть, необходимо жить настоящим: родители отдали его и Кахси в астулу старейшин.
Мысль о брате заставило сердце учащенно забиться. После инициации Кахси лишился всех эмоций, отныне всеми его действиями руководил логос. От камня можно было получить больше сострадания, чем от брата. Больше никогда они не будут спорить о природе Безымянного Короля, больше никогда не будут спать в одной кровати и вместе бояться воображаемых монстров в темноте, больше никогда он не услышит теплых братских слов любви. Всё в прошлом. Исхак с удивлением понял, что раньше не понимал, каким счастливым было детство. Куда ушла эта беззаботность? Почему нельзя оживить мертвецов? Ведь в легендах Безымянный Король выдергивал души погибших из царства Юзона и возвращал в прежние тела! Что сейчас мешает богочеловеку повторить подобное?
Исхак знал ответ: умерших было слишком много. В битве с лжепророками погибли лучшие их лучших. Теперь судьба зависела от рук правителя Мезармоута и старейшин.
«Откуда мне черпать силы?»
В свои двенадцать хакима Исхак выглядел на девять. Другие служки частенько издевались над ним, называли коротышкой, недоросликом, карликом. Старались ужалить каждым словом: знали, как тяжело он переживал чужие насмешки, как плакал в потестатемы сна в подушку. Он пытался найти в себе силы держаться, не задумываться над совершенными поступками, но боль в груди всегда возвращалась. Раньше Исхак находил утешение в разговорах с мастером Преноменом: учителю удавалось найти нужные слова. Потому что наставник сам прошел через многие испытания. И как он говорил, из червя превратился в героя.
Из червя — в героя.
Проглотив ком в горле, Исхак закрыл глаза ладонью. Хотелось плакать навзрыд, чтобы кто-нибудь из мастеров встал из-за стола, подошел к нему и пожалел. Он заслуживал жалости! Он не Преномен: слишком рано жизнь сломала ему хребет, выбила остатки воздуха из груди. Дальше его ожидали лишь новые разочарования. Мозг цеплялся лишь за одну мысль: любую тварь в конце пути ждала смерть. Сколько надежды дарило это слово! Чего проще накинуть петлю на шею и крепко сдавить её? А можно воткнуть кинжал в грудь. И пусть после самоубийства Юзон не примет в свое царство! Начхать! Зато в бездонной тьме не существовало ни проблем, ни мнимых надежд, ни несбыточных желаний.
— Ты позволишь?
Исхак вздрогнул, оторвал взгляд от миски с едой. Перед ним возвышался мастер Нерон. Учитель был высоким костлявым человеком с впалыми глазами и длинным носом. Его брови были нахмурены, во взгляде читалась глубокая печаль, губы скривились в противной гримасе.
— Садитесь, конечно, — пробурчал мальчик. Слова с трудом вырывались из глотки.
«Скажите, что меня убьют сегодня же. Например, отдадут в жертву Юзону. Я не буду сопротивляться».
Облизнув тонкие губы, мастер тяжело плюхнулся на скамейку напротив Исхака.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Я немного устал.
— И всего лишь? — Брови Нерона поползли вверх. — Говори, не стесняйся, Исхак. Боль очищает душу. Даже великий Петро Тертиус временами был нытиком.
«Оставьте меня!»
Но вместо этих слов из губ сорвалось:
— Я немного устал, наставник. И все лишь. Сейчас доем похлебку и пойду спать.
Мастер Нерон положил руки на стол, сцепил пальцы и выжидающе посмотрел на него. Наверное, ему казалось, что его взгляд пронизывал насквозь, находил мельчайшие трещинки в душе Исхака. Однако на деле он выглядел глупым и смешным. До Квинта наставнику было далеко.
