— Фериерес, — рассеянно ответил Бранд. Он прошел мимо Берна к корме. Аттор следовал за ним.
— Элдред уже должен был спустить корабли на воду, это так же верно, как то, что Ингавин носит молот, — снова заговорил Изольф.
Кто-то презрительно рассмеялся.
— Они не понимают, что делают. Англсины в море? — Его поддержали другие голоса.
— Он использует эрлингов, — сказал Бранд. Веселье утихло. — Поверьте. Ингемар Свидрирсон — его союзник здесь, в Эрлонде, помните? Платит ему дань.
— Так покажем ему! — крикнул кто-то.
Это предложение получило всеобщую поддержку в еще более грубых выражениях. Берн стоял на месте и слушал. Он здесь слишком недавно и понятия не имел, какой курс лучше. Они потеряли почти треть людей, могли управлять пятью ладьями, но если придется сражаться в море…
— Сделаем это в следующий раз, — крикнул Карстен Фридсон. — А сейчас просто давайте доберемся до дома с оставшимися людьми и кораблями. Лучше всего на юг, говорю я, к другому берегу, потом повернем вдоль него на восток. Элдред не рискнет отойти так далеко от собственного берега просто ради того, чтобы найти нас в море.
Это разумно, подумал Берн. Пусть новые корабли англсинов у Дренгеста готовы, но моряки еще не успели набраться опыта. И эти корабли, если они даже спущены на воду, — это все, что стоит между ними и домом. Наверняка они сумеют проскользнуть мимо них.
Перед его глазами внезапно, неожиданно, возник яркий образ Йормсвика. Его стены, ворота, казармы, каменистый берег, на который обрушиваются волны, кособокий поселок рядом с крепостью, где он чуть не погиб в ночь перед тем, как завоевал право войти в город. Он вспомнил о Тире. Теперь она стала его шлюхой. Он убил Гурда, который прежде предъявлял на нее права.
Вот так это бывает в Йорсмвике. Ты покупаешь себе тепло зимой так или иначе. Шлюхи, не жены, в порядке вещей. Но тепло найти можно, очаг, компанию: он не один, он не раб, у него может появиться шанс, если он научится убивать и оставаться в живых, сделать себе имя в этом мире. Торкел этого добился.
И едва Берн подумал об отце, он услышал, как Бранд Леофсон произнес неестественно четким, далеко слышным голосом:
— Мы пока не поплывем домой.
Снова молчание, потом:
— Что это значит, во имя Тюнира? — крикнул Гар Ходсон с четвертой ладьи.
Бранд посмотрел на него через другие корабли. В темноте они все выглядели смутными тенями, всего лишь голосами, если не стояли рядом с фонарями. Берн сделал шаг от поручней.
— Это значит, что тот змей сказал одну правильную вещь. Слушайте. Этот поход самый худший за многие годы для всех нас. Сейчас плохое время для неудач, когда Видурсон строит планы на севере.
— Видурсон? Ну и что? — крикнул Гар. — Бранд, мы потеряли команду целой ладьи…
— Я знаю, что мы потеряли! Теперь я хочу найти! Нам это необходимо. Послушайте меня. Мы поплывем на запад, чтобы вернуть меч Вольгана. Или убить человека, который его захватил. Или и то и другое. Мы отправимся в то поселение, как оно там называется.
— Бринфелл, — услышал Берн свой голос. Он звучал глухо.
— Вот именно, — сказал Бранд Леофсон, кивая головой. — Поместье ап Хиула. Мы сойдем на берег с достаточным количеством людей, оставим часть людей у ладей, найдем это место, сожжем его, захватим заложников.
— Как мы потом попадем домой? — спросил Карстен. Берн услышал в его голосе новую нотку: Карстен заинтересован, увлечен. Это был неудачный поход, после него нечего предъявить, кроме собственных потерь. Ни одному из участников не хотелось провести зиму, слушая рассказы об этом.
— Решим, когда закончим. Обратно тем же путем или по южному маршруту…
— Слишком поздно в этом году, — сказал Гар Ходсон. Берн увидел, как он перешагнул на ладью Карстена.
— Тогда вернемся этим же путем. К тому времени Элдред уже высадится на берег. Или перезимуем на западе, если понадобится. Мы это тоже раньше проделывали. Но мы сделаем что-нибудь до того, как покажемся дома. А если вернем этот меч, то нам будет что показать Кьяртену Видурсону, если у этого северянина возникнут идеи, которые нам не понравятся. Кстати, кто-нибудь из вас здесь считает, что нам нужен король?
Гневные крики. У Йормсвика на этот счет было свое мнение. Короли ограничивают права, устанавливают налоги, любят сносить городские стены, если они им не принадлежат.
— Карстен? — Голос Бранда перекрыл крики.
— Я — за.
— Гар?
— Сделаем. Нам надо отомстить за товарищей.
“Но не на западе, — подумал Берн. — Не там”. Это не имело значения. Он почувствовал, с искренним удивлением, как быстрее забилось его сердце. Его отец не хотел, чтобы они отправились на запад, но Ивар мертв, они не пляшут под его музыку, не должны слушать и Торкела тоже.
Отнять утраченный меч Вольгана у сингаэлей. В первом же его набеге. Это запомнят, об этом всегда будут помнить. Берн прикоснулся к молоту Ингавина, молоту отца на своей груди.
У того стихотворения, которое он процитировал отцу в реке, была еще одна строфа, они все ее знали, во всех землях эрлингов:
Скот умирает, и человек умирает
Каждый рожденный будто свеча в ночи догорает
Станет пеплом огонь и камнем остывшая лава
Никогда не умрет однажды добытая слава
Ладьи отвязывали друг от друга. Берн пошел помогать. Поднявшийся ветер дул с востока, в этом был какой-то смысл. Ветер Ингавина, уносящий в ночь ладьи с драконами на носу в летнем море.
Оглядываясь назад, Ядвина не могла точно вспомнить, получили ли они известие о смерти графа (она вечно путала его имя, ведь трудно запомнить такие давние события) и о гибели разбойников-эрлингов до или после того вечера, когда ее жизнь изменилась. Или же это случилось в ту самую ночь, хотя ей казалось, что это не так. Она считала, что это случилось после. Для нее это было плохое время, но она была почти уверена, что запомнила бы, если бы это произошло той самой ночью.
Неприятности начались за четырнадцать дней до того, как Эдин потерял руку. Несчастный случай, глупейшая случайность, он расчищал лесной участок вместе с отцом и пригнул ветку для Оски, чтобы тот срубил ее топором. Топор начисто отрезал кисть у запястья. Это погубило его жизнь, всякая надежда на благосостояние вытекла вместе с кровью. Рука на траве, пальцы согнуты, совершенно отдельная вещь. Ненужная вещь. Молодой парень, широкоплечий, светловолосый, выбранный ей в мужья и которого она сама выбрала (просто милость Джада!), превратился в калеку из-за секундной невнимательности.
Он выжил. Вызвали священника, который больше остальных разбирался в искусстве исцеления. Эдин несколько дней лежал в лихорадке, кисть руки перебинтовали, и его мать меняла повязку на рассвете и на закате. Оска не сидел у его постели и даже не остался дома. Он проводил эти дни за выпивкой, бранился, рыдал, проклинал бога и оскорблял всех, кто пытался его утешить. Какое утешение можно найти под небесами? У него выжил только один сын, и хозяйство нуждается в силе Эдина, так как его собственные силы слабеют.
