По нашим расчетам, покушение будет совершено самое позднее через месяц».
Судя по карте, которую Эмери видел в доме родителей Фейнне, ехать следовало на север и далее чуть уклониться на восток. В Королевстве немало лесов, в том числе и хвойных но тот лес, который описывала госпожа Фаста, когда говорила о своем видении, был совершенно особенным. Так среди множества красивых драгоценных камней. всегда найдется один, признанный единственным в своём роде и в знак этой единственности наделенный личным именем.
То был древний лес, никогда не вырубавшийся, никогда не оскверняемый ни пашнями, ни человеческим жильем, ни даже покосами. Лес, помнивший сотворение мира, ибо деревья его возникли на земле еще до появления человека. Лес, чьи корни уходили в иной мир, а кроны касались мира третьего; лес, существующий сразу в нескольких измерениях, и не духовно, как это дано человеку, но физически, как это дано лишь деревьям и эльфам.
Именно там первый король династии, Гион, построил свой лабиринт и прошел между камнями вслед за возлюбленной.
Отыскать этот лес будет довольно просто. На всех картах он отмечен — другое дело, что люди нечасто туда заезжали: у обыкновенного человека, как правило, не имеется никаких дел в подобных местах.
Эмери велел Кустеру держать на север, от Мизены к Гариаде и дальше, через несколько небольших городков, до герцогства Вейенто, чтобы обогнуть границы горных районов и выбраться к лесу.
Кустер выслушал очень внимательно. По всему было видно, что он проникся к своему господину глубочайшим уважением и теперь намерен служить ему на совесть. Собираясь в путь, Кустер почистил свою одежду, заготовил впрок припасы, чтобы было чем перекусить во время остановок в чистом поле (а таковых предвиделось не менее пяти, по расчетам Эмери). Кустер даже сложил дорожный сундучок Эмери и заботливо обтер тряпицей его сапоги.
Эмери ничем не показал, что удивлен такой переменой. Однако в глубине души был доволен: похоже, упрямый Кустер усвоил урок и теперь будет вести себя как подобает!
Тронулись. Мизена скоро осталась позади: неназойливый городок, хорошенький, уютно расположенный в цветущей долине. Должно быть, хорошо здесь жить, если иметь достаточно средств и не нужно зарабатывать на жизнь каким-нибудь неприятным трудом!
Все эти мысли скоро вылетели из головы Эмери. Музыкальная тема Мизены сложилась сама собой: простенькая песенка горожаночки, идущей утром на рынок. Перестук деревянных башмаков по ухоженной мостовой — легкое прикосновение пальцев к напряженной коже барабанчика. Перекличка ранних торговцев овощами и цветами — духовые. Нежное, томное пиликанье по струнам фиделя: вот из приоткрывшейся двери выскальзывает утомленный любовник, одетый наспех, небрежно; он медленно волочится вдоль стен, все еще полный воспоминаний о минувшей ночи. В его растрепанных волосах застрял запах заласканной им женщины — он подтягивает вьющуюся прядку к носу, втягивает ноздрями аромат, сонно улыбается. И... натыкается на девушку, точно так же выскочившую из другой двери (фидель начинает щипать себя за шестую струну, в то время как смычок все так же медленно переползает с первой на пятую). Ах, маленькая шалунья! Быстро поправляет косынку на груди, оглядывается, бежит прочь, раскачивая бедрами. И скоро оба греховодника растворяются в толпе добродетельных покупателей и покупательниц, торговцев и торговок. Фидель вливается в хор деревянных духовых инструментов и барабанчика. «Утро в Мизене».
Эмери высунулся из окошка, окликнул возницу:
— Кустер! Останови.
Кустер сказал:
— Лошадь только разгорелась, с чего бы останавливаться?
— Останови! — повторил Эмери.
— Ну ладно, — проворчал Кустер и натянул поводья.
Эмери достал из сундучка бумагу и перо, вышел на обочину дороги, уселся и начал писать. Кустер, не сходя с козел, наблюдал за ним, позевывал, почесывался. Потом заговорил:
— Странные буквы.
— Это ноты, — не поднимая головы, ответил Эмери.
— А, — сказал Кустер.
И замолчал. Несколько минут Эмери писал в тишине, и ничто не мешало музыке свободно звучать в его мыслях, но затем Кустер спросил:
— Стало быть, вы на чужом языке пишете?
— Нет, — сказал Эмери.
— А, — опять молвил Кустер. И опять замолчал.
Эмери быстро водил пером по бумаге. Нотный почерк его был довольно труден для переписчика: торопясь поспеть за своими идеями, он помечал длительность и высоту звуков небрежными росчерками; исписанный им лист выглядел изящно и таинственно даже для людей, знающих нотную грамоту. Кустер же был просто очарован. Он свесился с козел и наблюдал за господином, приоткрыв рот.
Эмери наконец поднял на него глаза.
— Что тебе? — осведомился молодой человек с легкой досадой.
— Странные буквы, говорю, — повторил Кустер. — Если не для чужого языка, то для чего?
— Это музыка. Смотри. — Эмери провел пером по первой строке и пропел несколько тактов. — Здесь указано, как должна звучать флейта.
— Ух ты, — сказал Кустер и уважительно глянул на Эмери. — Это вы откуда все знаете? Ну, как она должна звучать?
— Придумал, — сказал Эмери.
— А если, положим, изобразить музыкой лошадь? — спросил Кустер. — Наверное, барабан потребуется?
— Лошадь можно изобразить и фиделем, — сказал Эмери. — Как она постукивает копытами, как тянется мордой, как ржет или, к примеру, сгоняет насекомых... Все это есть в музыке, нужно только услышать.
— Вот бы вы такое услышали, а потом бы кто-нибудь сыграл на фиделе, — сказал Кустер мечтательно.
— Да тебе-то зачем? — поинтересовался Эмери. — Ты каждый день видишь какую-нибудь лошадь. Без всякого фиделя. Все ее звуки и телодвижения.
— Мне это надо для осмысления, — заявил Кустер. — Если музыка существует, значит, надо. Положим, музыка, чтобы плясать. Ну, с женщинами. Это надо. Или музыка, чтобы петь в пивной. А есть еще господская музыка — для осмысления. Мне всей господской музыки не надо, — тут он приложил руку к сердцу, — только ту, где о лошадях. Я раз слышал, «Скачки на Изиохонских равнинах», очень красиво. Может, и вы слышали?
Неожиданно Кустер покраснел, так что белые брови резко проступили на лице.
— Может, вы и сочинили?
— Нет, — ответил Эмери. — «Скачки на Изиохонских равнинах» — классическое произведение для духовых и арфы. Это не я сочинил. Два поколения назад был такой музыкант Гэллер. Он был из королевской семьи. А где ты слышал «Скачки»?
В столице, — ответил Кустер. — У одной дамы за лошадьми ходил. У нее в доме давали концерт, а я под окнами подслушивал. Меня потом из-за этого и выгнали. Вернули хозяину...
