Ознакомительная версия.
— Вы в этом твердо уверены?
— Абсолютно.
И тут, видимо, в качестве прощального привета от душки-Эрлика, что-то здорово звездануло меня по затылку.
Знакомый голос издевательски процедил:
— Толстый, толстый, охуительно толстый слой шоколада? Ингве, вы не перестаете меня удивлять.
Я распахнул глаза. Сначала мне показалось, что мы все еще на дне ущелья. Такая же красноватая скальная стена поднималась справа от меня. Красный песок, кирпичного оттенка пыль… Потом я поглядел выше и понял, что мы дома. Дома. С каких пор я стал считать Митгарт домом? Может быть, с тех, когда я смог открыто стоять под небом цвета сильно размытой цикориевой голубизны.
Я попробовал приподняться и понял, что руки и ноги у меня крепко связаны чем-то липким. Паутина. Так, уже проходили.
И еще я увидел некроманта. Иамен сидел, прислонившись спиной к большому красному камню, и привычно чертил в пыли острием катаны. Лезвие меча блестело чистым — без единого пятнышка ржавчины — серебром.
Я разлепил губы и хрипло прокаркал:
— Вы не могли бы меня развязать?
Иамен перестал чертить и взглянул на меня.
— Мог бы. А вы не могли бы отдать мне меч?
Ах, вот оно все к чему. Старая наша песня… Я завертел головой. Меч лежал в нескольких шагах от меня — там, где тень от скалы уступала место жаркому солнечному сиянию.
— Не отдам я вам меча.
— Очень жаль.
Он встал, взглянул вверх, на ползущее по небу раскаленное светило.
— Тени вам хватит примерно на полчаса. Желаю приятно провести время.
Я сцепил зубы. Не упрашивать. Не упрашивать, Хель побери! И все же не выдержал:
— Вы обещали мне помочь. И пыжились тем, как не нарушаете данного обещания.
Некромант смущенным отнюдь не выглядел.
— Я обещал помочь вам выбраться из царства Эрлика. Как видите, помог. Помогать вам во всех последующих начинаниях я не обещал и делать этого не собираюсь.
Во мне начала закипать дикая — особенно потому, что совершенно бессильная — злоба.
— По-вашему, это все, чего я заслужил? Сдохнуть в гребаной пустыне от жажды?
Некромант подумал над моим вопросом. Снова присел у камня.
— Разрешите мне, Ингве, прояснить кое-что насчет ваших заслуг. Полагаю, в биологии вы разбираетесь неважно, поэтому я постараюсь говорить с максимальной доходчивостью. Так вот. У смертных для борьбы с инфекциями существует имунная система. Она состоит из нескольких типов клеток, но сейчас я хочу сосредоточиться на одном. Этот класс лимфоцитов называется Т-киллерами. Одна из многих их функций — борьба с раковыми новообразованиями, то есть, в принципе, уничтожение собственных переродившихся клеток организма. Однако иногда происходит сбой программы — например, в случае аутоимунных заболеваний. И взбесившиеся Т-киллеры начинают уничтожать здоровые ткани. Если позволить им продолжать в том же духе, человек довольно скоро отдаст концы. Поэтому больным прописывают иммунодепрессанты. Тоже очень неприятные. А, главное, представьте себе негодование бедного Т-киллера: он занимается тем, чем занимался и всегда, доблестно, не щадя живота своего, защищает хозяйское тело — а его за это же и убивают. Очень печальная и поучительная история, не правда ли?
А чего я еще мог ожидать? Я облизнул пересохшие губы и сказал не без горечи:
— Вы меня еще К-72563 обзовите. А что, звучит: Т-киллер К-72563. А вы будете иммунодепрессант У-32675. Очень продвинутый иммунодепрессант, на досуге стишочки пописывает, любит серебряную катану…
Некромант ничего не ответил. Но мне уже и не надо было ответа, меня несло.
— Просветите меня, Иамен: применение иприта в Первой Мировой — это ваша затея? И еще: это и вправду вы организовали ядерную бомбежку Хиросимы и Нагасаки?
Некромант слушал с выражением легкого изумления — должно быть, решил, что начинает действовать жара. Поднялся с земли, поправил перевязь с катаной. И спокойно сказал:
— Нет, только Хиросимы. С Нагасаки разобралась добрая волшебница Стелла.
Иприт он комментировать никак не стал, а мне как раз было бы очень любопытно послушать.
Опорочив светлую память волшебницы Стеллы, Иамен развернулся и пошел прочь. Он ступал легко и небрежно, отбрасывая короткую бледную тень, и вскоре исчез в трепещущем солнечном блеске.
Ах да. В качестве заключительного аккорда он швырнул мне флягу. Фляга булькнула, покатилась по песку и остановилась как раз напротив моего лица. Как жаль, что я не умею отвинчивать крышки взглядом. Нет, правда, очень жаль.
Вот так. Вот так, господа. В прекрасном трехмерном мире обитают пестрокрылые бабочки. Еще там водятся черные мохнатые пауки. И некоторая плоскость мышления отнюдь не мешает паукам плести прочные двухмерные сети для охоты на беспечных красавиц. Не стоит сочувствовать паукам — они никогда не остаются внакладе.
Для начала я попробовал подползти к мечу. Если бы я мог хотя бы пошевелить кистями рук, чего проще — вытянуть клинок из ножен, разрезать сетку. Однако абориген Оззи работал не на страх, а на совесть. Пошевелить я не мог даже мизинчиком. Отчаявшись, я отполз обратно в тень.
Обещанные некромантом полчаса истекли, и лицо мне пощекотали первые выглянувшие из-за скалы лучи. Потом еще пощекотали. Сильнее. И началось веселье.
Я пробовал звать на помощь, хотя сразу было понятно — безнадега. Вряд ли некромант оставил меня в двух десятках метров от бойкого туристского кемпинга. Наоравшись вволю, я заткнулся. Надо беречь голос. В глотке пересохло. Я облизывал губы, глотал горькую слюну — ничего не помогало. Солнце жгло. Палило солнце. Я повернулся к нему затылком и уставился в пыль. Через некоторое время в башке зазвенело, и я развернулся обратно.
Хоть бы меня койоты сожрали. Лисы. Суслики, наконец. В пустыне не было ни души — лишь высоко, в выцветшей до белизны бесконечности, кружили две черные точки. Прицы. Птахи. Орлы? Грифы? Вороны Хугин и Мунин?
— Хей, — заорал я, срывая остатки голоса. — Птицы! Пташки! Летите сюда и сожрите меня, дурака! Выклюйте мне сердце. И мозги. И глаза. Особенно глаза. Они очень вкусные. Начните с левого.
Птицы никак не реагировали, продолжая свое мерное кружение. Орущий серый сверток, наверное, не казался им подходящей пищей. Вот пролетай надо мной гигантский чернокрылый воробей, он бы сразу сообразил, что внизу, на земле, дергается очень аппетитная гусеница. Куколка шелкопряда. Увы, не было мне воробья.
Я поизгалялся еще немного и вынужден был заткнуться — из горла не вылетало уже ничего, кроме хриплого свиста. Солнце залезло под веки, и веки, пытавшиеся вместить все эти мегатонны сияния, распухли. Заплыли глаза. Я периодически смаргивал. Откуда-то явились назойливо жужжащие мухи. Возможно, они сочли меня дохлой коровой. От мух не было никакого спасения. Я бился о камни, мотал башкой — мухи взлетали и возвращались снова, приводя сестер и кузин.
Ознакомительная версия.
