— На этом ваше участие в нападении исчерпывается? — уточнил гуэций.
— Да, сударь. Упомянутую ночь я провел за картами, чему есть множество свидетелей.
— Это правда, — подтвердил Фанч-Джаррик. — Раймон Салиган виновен в недонесении о готовящемся преступлении, но не в нападении на Первого маршала Талигойи.
Салиган поклонился еще раз. Врет, но почему? Не знает правды или… выгораживает Марианну? А вот ты не Иноходец, ты — осел! И ведь собирался же к Капуль-Гизайлям, но не добрался.
— Господин Салиган, Высокий Суд удовлетворен вашими ответами, а теперь расскажите о том, что предшествовало так называемой Октавианской ночи.
— Охотно. — Неряха старательно наморщил лоб. — Прошлой весной, к сожалению, точный день назвать не могу, меня вызвал Дорак. Принимал он меня в саду, и я сразу понял, что речь пойдет о чем-то тайном даже по его меркам…
Все стало на свои места — покушения на сюзерена, охота за Робером, новые выходки Сузы-Музы… За всем стояли люди Дорака и кэналлийцы. Салигана поймали на подлости, а Удо — на любви. Шепнули, что жизнь баронессы зависит от послушания графа Борна, — и все! Хорошо, что Салиган об этом не знает, и хорошо, что, пока дело Сузы-Музы не раскрыто, об участии Удо в покушении приказано молчать. Юноша смотрел на высокого неопрятного человека и проклинал себя за глупость. Салиган судит по себе, он мог поверить, что Борн гонится за маршальским жезлом, но как же все они не поняли?! Даже сюзерен, хотя Альдо не знает, что такое любовь…
Борну можно было помочь, догадайся хоть кто-нибудь, что его визиты к куртизанке не минутная прихоть, а настоящее чувство. Марианна, несмотря на свои занятия, была по-своему честной и смелой. Она спасла Робера, и она помнит добро. Если баронессе объяснить, в чем дело, она поможет выловить уцелевших шпионов Дорака. Салиган дневал и ночевал у Капуль-Гизайлей, надо полагать, захаживают туда и его сообщники. Дернув за нужную нитку, можно добраться и до кэналлийского отряда, и до Сузы-Музы, чьи вирши распевает простонародье. Вот уж кому место в Занхе, кем бы он ни оказался.
— Вы отвечаете за свои слова? — Обычно невозмутимый супрем казался потрясенным.
— Я устал молчать. — Лицо маркиза было угрюмым и решительным. — Подумать только, когда-то самым страшным моим проступком был адюльтер с довольно-таки вздорной графиней, а чем кончилось…
— Раймон Салиган, — гуэцию как-то удавалось скрывать брезгливость, — ваши похождения Высокий Суд не интересуют. Итак, вы знали, что в святой воде, которую передал вам Дорак?
— Тут и гусак бы сообразил, — буркнул Салиган. — Сосуд был просто брат родной того, что привез Оноре. И чеканка, и печать орденская, все на месте.
— Как вам удалось подменить сосуды?
— Во время диспута. Монах, который их таскал, заслушался, даже рот разинул. Если б я вместо святой воды ему бочонок вина подсунул, он и то бы не заметил.
— Вы видели, как из принесенного вами сосуда поили детей?
— Зачем? Я свое дело сделал и убрался. По дороге встретил пару знакомых, сказал, что святые отцы перед обедом — это страшно.
— Что еще поручил вам Дорак?
— О, скучать мне не приходилось, — заверил маркиз. — Я должен был договориться с «висельниками», а незадолго до погромов подбросить Ги Ариго письмо с предупреждениями.
— Что, кому и от чьего имени вы приказали «Двору висельников»?
— Я говорил с предводителем, получившим власть с разрешения Дорака. Мы не называли имен, но «висельник» знал, от имени кого я пришел.
— Что именно вы передали?
— Что лигисты во главе с Авниром начнут бить еретиков. Увидев это, «висельники» должны надеть черные банты и сжечь провиантские и мануфактурные склады, за что им будет дозволено разграбить дома иноземных негоциантов. На самом деле склады будут вскрыты и очищены людьми Дорака, так как кардинал не имел средств на содержание новых армий. Погромы скрывали недостачу.
— Кто должен был прекратить погромы?
— Маршал Алва с помощью людей генерала Савиньяка. Разумеется, Авнир и «висельники» об этом не знали.
— А вы?
— Господин гуэций, — природная наглость Салигана взяла верх над проснувшейся было совестью, — Дорак был чудовищем, а не дураком. Он не мог оставить свидетелей. Признаться, я боялся, что отправлять Авнира и короля «висельников» в Закат предстоит мне, но этого не потребовалось. Герцог Алва вошел во вкус и покончил с ними сам.
— Защита имеет спросить что-то у Раймона Салигана?
— А надо? — вяло полюбопытствовал Алва. — Что ж, извольте. Господин Салиган, что сказал посол Гайифы господин Маркос Гамбрин, узнав о планах Его Высокопреосвященства?
— Я не понимаю, о чем речь, — отрезал Салиган. — Причем здесь посол?
— Это потеря памяти! — Голос даже не безразличный, пустой. Так люди не разговаривают, вернее, так не разговаривают с людьми. — Прискорбно, но бывает. Что ж, вопросов к господину Салигану у меня больше нет. Выражаю свои соболезнования господину Маркосу Гамбрину, более десяти лет оплачивающему услуги беспамятного шпиона.
Кракл стал бы спорить и уточнять. Кортней просто вызвал следующего свидетеля.
Алва не слушал, смотрел куда-то сквозь пылающие витражи, словно происходящее его не касалось, а найденные Краклом с Феншо люди говорили о том, как жгли склады и дома, грабили, убивали, насиловали, а помощи не было, словно в городе разом остались только жертвы и преступники.
— Герцог Алва, — супрем-гуэций в упор глянул на человека в мундире, — чего вы ждали, почему не остановили погромы?
— Не счел нужным.
— Но вас умоляли.
— Только меня?
— Вас умолял епископ Оноре, вас умолял герцог Окделл.
— Я не эсператист.
— Почему вы вернулись раньше, чем было объявлено?
— Мне было видение.
— Видение? — Супрем сдерживался из последних сил. — Какое именно?
— Вряд ли оно поразит ваше воображение. — Ворон прикрыл глаза. — Во сне мне потребовалось созвать моих вассалов.
— Подсудимый, — предупредил гуэций, — имейте в виду, что Высокий Суд может расценить ваши последние слова как скрытую угрозу.
— Как вам будет угодно, но я имею обыкновение предъявлять ультиматумы в очевидной форме.
— Вам был задан вопрос о причинах вашего возвращения, — не принял вызова гуэций, — вы сослались на видение, в котором разыскивали своих вассалов.
— Разыскивал, — подтвердил подсудимый, — причем в на редкость неприятном месте. Сначала мне показалось, что это Ноха, но там, по крайней мере раньше, не было плесени. Еще любопытней вышло с вассалами, потому что вместо них я нашел нынешнего герцога Эпинэ.
