Но Риченда обратилась к нему как к священнику. А имеет ли он право на такое обращение? Кто он — Дерини или священник? С тех пор как он принял обет, у него не было сомнений в том, что должен быть священником.
Дункан посмотрел на Арлиана. Ведь у Арлиана не было сомнений в том, что вполне можно быть одновременно и служителем Церкви и Дерини. Он уже много лет епископ, и ни одна из его ипостасей не входила в противоборство с другой. Но сам же Арлиан говорил, что со времен Реставрации только два Дерини получили духовный сан: он и Дункан.
И Дункан не сомневался, что Арлиан искренне верил в свое призвание и был преданным и верным слугой Господа. Дункан почувствовал святость, исходившую от этого человека, с момента их первой встречи шесть лет тому назад.
Да, не было никаких сомнений, что Арлиан искренне давал обеты и служил Церкви честно и бескорыстно.
Тогда почему же он, Дункан, не может быть священником, если он так же искренен и честен?
Ведь если Арлиан без всяких угрызений совести может быть епископом-Дерини, то почему он, Дункан, не может быть священником-Дерини?
Дункан взглянул на Риченду и увидел, что она уже овладела собой и вытирает глаза, красные от слез. Но прежде чем он успел заговорить, леди подняла на него свои прекрасные голубые глаза.
— Не беспокойтесь, святой отец, уже все хорошо. Я знаю, что не заслуживаю прощения, но вы выслушали мою исповедь, и теперь мне стало легче.
Дункан опустил глаза.
— Вы забыли, миледи, что я по решению Курии не имею права исполнять обязанности священника.
— Мой дядя Кардиель сказал, что отлучение незаконно, и он не видит причин, почему вы не можете быть священником.
Дункан удивленно поднял брови, но ничего не сказал, так как, по его мнению, это было правдой. Его отлучил Корриган, и именно он должен был бы снять отлучение, но поскольку Корриган лишен сана, почти изгнан, то вопрос о снятии отлучения стал чисто академическим.
И теперь Дункан — может быть, первый раз в жизни — получил возможность самому принять решение.
— А то, что я Дерини, разве не мешает вам? — спросил он, делая последнюю попытку убедить себя в правильности своего решения.
Она посмотрела на него очень странно.
— Для меня это даже удобнее, отец, так как вы лучше, чем кто-либо другой, сможете снять мои волнения. Вы спрашиваете так, как будто принадлежность к Дерини является вашим недостатком. Неужели теперь, когда всем известно, что вы Дерини, вы по-прежнему будете следовать своему призванию и быть точно таким же простым священником, как и раньше?
— Конечно.
— И вы полагаете, что вы будете таким же хорошим священником, как и раньше?
Он помолчал.
— Да.
Риченда еле заметно улыбнулась и упала перед ним на колени.
— Тогда отпустите мне грехи, отец. Моя страждущая душа просит, чтобы вы выполнили свой долг священника. Вы слишком долго были отстранены от своих обязанностей.
— Но…
— Отлучение, как утверждают высшие служители Церкви, с вас снято. Почему вы сопротивляетесь? Разве вы рождены не для этого?
Дункан глуповато улыбнулся, а затем склонил голову. Риченда перекрестилась и сложила руки в молитвенном жесте.
Внезапно он понял, что уже делает то, для чего был рожден, и у него нет никаких сомнений в правильности своего решения. Спокойный и уверенный, он слушал шепот Риченды, которая исповедовалась перед ним.
Морган поднял голову, вздохнул и приказал солдатам освободить Дерри и выйти из палатки. Дерри спокойно лежал перед ними с закрытыми глазами. Он спал естественным сном.
Когда солдаты вышли, Морган разжал ладонь и посмотрел на лежащее в ней кольцо. И он сам, и Арлиан, избегали смотреть на мизинец Дерри, побелевший и дрожавший, с которого это кольцо было удалено.
Кольцо и заклинание были сняты, но сколько же сил это стоило им!
Морган, не сумев подавить зевок, с удовольствием потянулся. Он с удовлетворением оглядел остальных: пройдено трудное испытание.
— Теперь с ним все в порядке. Заклятие разрушено, он свободен…
Келсон посмотрел на руку Моргана, державшую кольцо, и вздрогнул.
— Через что же он прошел, Морган! Ты поставил экраны и не дал мне возможности увидеть все, но… как же он теперь будет жить после всего этого?
— Он будет жить, как обычно, — сказал Морган. — Я стер из его памяти почти все, что случилось в Эсгар Ду. Конечно, кое-что уцелело, но от худшего я его избавил. Через несколько недель от этого останутся лишь смутные воспоминания. И он будет очень недоволен, что пропустил поединок, который состоится завтра. Он проспит несколько дней.
— Может быть, это и к лучшему, — тихо произнес Келсон.
— Что? — переспросил Морган.
Он в это время вставал и не расслышал слов короля.
— Чепуха, не обращай внимания, — усмехнулся король. — Не поспать ли нам? Миледи?
Он подал руку Риченде, которая окончила свою исповедь, и леди с почтительным поклоном приняла ее.
— Миледи, очень сожалею, что вам пришлось перенести столько ужасного. Уверяю вас: я сделаю все, что смогу, чтобы вернуть вам вашего сына.
— Благодарю, сэр.
— Ну, идемте, друзья, — спокойно сказал Арлиан. — Рассвет близится.
Рассвет был очень хмурым. Висел тяжелый туман. Воздух, насыщенный влагой, затруднял дыхание.
На востоке, над горными пиками Кардосы, едва просматривались лучи восходящего солнца, с которыми боролись низкие хмурые темно-серые облака.
Люди в лагере Келсона со страхом смотрели на жуткую картину восхода. Многие крестились, видя во всем этом дурное предзнаменование.
Келсон хмурился, натягивая золотой пояс на алую тунику с королевским Львом.
— Это смешно, Арлиан. Ты говоришь, что нам нельзя брать оружие, что нельзя иметь при себе ни кусочка стали. Во время моей битвы с Чариссой такого условия не было.
Арлиан качал головой и улыбался, поглядывая на Моргана и Дункана. В палатке были они одни. Так требовал ритуал перед тем испытанием, которое их ждало.
Немного раньше Кардиель прямо здесь отслужил торжественную мессу. Ему прислуживали Нигель и Варин. На мессе присутствовали особо приближенные генералы и советники короля.
И вот теперь они остались в палатке одни, зная, что не скоро смогут вновь насладиться одиночеством.
Арлиан завязал шнурки своей сутаны и положил руку на плечо Келсона.
— Послушай, Келсон. Помни, что ты еще не принимал участия в групповых поединках под защитой Совета. В таких случаях правила очень строги, так как возможностей для вероломства и предательства больше.