Каширский навострился:
— Какого праздника?
— А фы не знаете? — ехидно отвечал барон. — Ах, майн гот, я забыл, фы же сидели ф каталашка. Я прафильно фыразился?
— А выразиться по сути вы не можете? — не выдержал Каширский.
— Можно и по сути, — отвечал барон, водружая монокль на место. — Хотя я и не особенно ф курсе сути. Тфести лет от князя Григория не было никаких фестей, и вот он фдруг прислал мне приглашений на праздник. Наферное, опять затефайт какую-нибудь гроссе делишко. Еще кофо-нибуть заколдофать… Я так полагать, что фы, херр Каширский, знайть больше? Хотя если фы сидеть ф каталашка…
— Я хоть и сидел в каталажке, но знаю побольше вашего, Эдуард Фридрихыч, — не выдержал Каширский. — Что за праздник, я вам не могу сказать, но, судя по всему, он приурочен к взятию Царь-Города.
— А разфе Царь-Город фзят? — блеснул моноклем барон. — Я этого не заметить…
— Еще не взят, но вот-вот будет взят, — с запальчивостью продолжал Каширский. — И лично я многое сделал, чтобы это произошло скорее и вернее.
— Ф каталашке? — растянул губы в улыбке Херклафф.
— Далась вам эта каталажка, — ухмыльнулся Каширский. Он понял, что барон его нарочно «поддевает» каталажкой, и усилием воли вернул себе обычное спокойствие. — Я запустил своих людей в канализацию и дал им соответствующие установки. И одна из них — устранить Рыжего. Именно он — тот единственный, кто может реально помешать нашим планам.
— Да-а? — удивился Эдуард Фридрихыч. — А я его фидел на штрассе — жифой и здорофый!
— Да этот придурок оба раза промахнулся! — с досадой проворчал Каширский. — Сперва задушил моего же человека князя Владимира, а потом — некоего боярина Андрея. Хотя во второй раз он действовал с наводчицей, но тут уже, что называется — хотели как лучше, а получилось как всегда. Ну а князя Владимира пришлось выкапывать из могилы. Я хотел его оживить и тоже зазомбировать, да по времени не вышло. Ну ничего, с этим можно не торопиться. Главное, что Рыжий жив! Да, такая осечка…
— Быфает, — с деланным сочувствием покачал головой Херклафф. — А что за нафотчица — фероятно, фройляйн Аннет?
— Вы с ней знакомы? — резко повернулся Каширский к барону.
— Не знаком, но фесьма наслышан, — неопределенно ответил тот. — O-о, мы, кажется, отшен скоро будем иметь радость фидеть наш благодетель князь Григорий! — радостно воскликнул Херклафф, когда дорога резко повернула и впереди показался блок-пост, возле которого сновали наемники князя Григория.
* * *
Барон фон Херклафф, подобно Каширскому, был своим человеком в обеих реальностях, но, многие годы путешествуя туда и обратно, он и сам теперь не мог бы с уверенностью сказать, которая из них для него «основная». Каширский догадывался, что Херклафф имеет свое собственное «окно» в Риге (или в двух Ригах — «нашей» и «параллельной») и многое отдал бы, чтобы узнать, где оно находится и как им пользоваться.
За несколько недель до потрясшего всю Ливонию съедения Рижского казначея Хейнера фон Трепша некий скромно, но со вкусом одетый господин вошел в здание ЦК Компартии Латвии на улице Элизабетес и, сопровождаемый удивленными взглядами дежурных милиционеров и длинноногих секретарш, беспрепятственно проследовал в кабинет «главного». Хозяин кабинета, плюгавый лысенькиймужичонка, почтительно поднялся из-за стола:
— О, Эдуард Фридрихыч, как я рад вас видеть…
Однако господин Херклафф отнюдь не был склонен к дежурным любезностям:
— Я же гофорил тебе, думкопф, тупая ты задница, что мне нушно фыфести наши ценности. Там федь есть и тфоя доля. А ты сидеть, как пень, и ничефо не делать!
— А что я должен делать? — тихо спросил «главный», и его кроличья мордочка исказилась от страха.
— О майн готт, с какими болфанами мне приходится иметь дело. Срочно организуй зафарушку! — приказал гость, надвигаясь на него, как удав.
— В каком смысле? — побледнел «главный».
— Кончай фалять дурака! — загремел Херклафф. — Делай, что тебе гофорят!
— Но я и так сижу на штыках, — залепетал хозяин кабинета, — а если дело не выгорит, то меня же просто посадят!
— А мне што за дело! — надменно ответствовал гость. — Но если ты, мерзафец, не фыполнишь тофо, что я тебе фелю, то я тебя просто с гофном съем! — Херклафф осклабился, обнажив свои клыки. «Главный» задрожал, будто осиновый лист, а гость недвусмысленно пододвинул к нему телефонный аппарат.
— Да я это, — заговорил в трубку хозяин кабинета, набрав дрожащим пальцем нужный номер. — Высылайте отряд ОМОНа… Куда? — шепотом осведомился он у Херклаффа, прикрыв трубку ладошкой.
— Куда хочешь, туда и фысылай — презрительно ответил тот. — Глафное — обеспечь этот, как ефо… Да-да, шум!
— Ну, тогда к министерству внутренних дел, — велел «главный» и, положив трубку, искательно обратился к гостю: — Теперь вы удовлетворены, уважаемый Эдуард Фридрихыч?
— Удофлетфорен, — бросил Херклафф и, небрежно открыв дверь ногой, покинул кабинет.
Выходя из здания ЦК, он увидел «газики» ОМОНа, мчащиеся в сторону МВД, и удовлетворенно пробормотал:
— Ну фсе, дело сделано, можно и фосфояси…
* * *
Антип и Мисаил сидели за столом в небольшой уютной комнате Ефросинии Гавриловны и пили чай. Радушная хозяйка потчевала скоморохов блинами с черничным вареньем, которые те уплетали за обе щеки. От более крепкого угощения они решительно отказались.
— Нынче ночью мы должны быть свежими и тверезыми, — с некоторым сожалением сказал Антип.
— Нам предстоит выполнить важное задание, — начал было Мисаил, но Антип незаметно наступил ему на ногу.
— А я уже давно догадалась, что вы здесь не просто так, — проницательно прищурилась Ефросиния, — и что Савватей Пахомыч по роду занятий вовсе не наш брат скоморох. Не буду расспрашивать вас, кто он на самом деле…
— А мы и сами этого не знаем, — искренне пожал плечами Антип. — Известно только, что нас с ним отправил тот человек, благодаря которому мы в тот раз вырвались из лап князя Григория. И, по моим наблюдениям, Савватей Пахомыч не совершает ничего предосудительного. Скорее даже наоборот.
— А мне, более того, кажется, что мы ему помогаем в таких делах, за которые потом не придется краснеть, — тряхнув копной волос, промолвил Мисаил. — И такое ощущение у меня второй раз в жизни. В первый раз я такое чувствовал там, в Белой Пуще.
— Да, и для меня тоже это был высший взлет, — вздохнула Ефросиния. — А что после? Мангазея, постоялый двор, пустые хлопоты, пьяные постояльцы и всякая дрянь… — Хозяйка достала из шкапчика графинчик и набулькала себе в чарку смородиновой настойки. — Ну, счастливого вам пути. Свидимся ли еще когда? — И Ефросиния Гавриловна лихо опрокинула чарку себе в рот. — Ну чего тебе? — Последние слова относились к человеку с коротко остриженной головой, заглянувшему в комнату. Это был один из тех «лихих молодцев», с которыми утром встречался Дубов.
