– Послушай, парень, – Шак никак не мог привыкнуть к новому имени юноши, а называть его, как прежде, уже не мог. – А сколько тебе лет?
– Я тогда приврал, но немного…– честно сознался граф Освар. – Три дня назад исполнилось двадцать, но во дворце взрослеешь еще быстрее, чем на войне. Там жизнь другая, очень уж недобрая…
– Теперь понятно, почему в природе имеется королевский питон. Змеюка этого вида на дворцовых харчах росла…– попытался сострить Шак, но его шутка не была понята.
– Прошло время, тогдашняя история уже почти забылась, но месяц назад меня вызвал король и приказал инкогнито отправиться в графство. Он заподозрил графа Лотара в измене. Хоть дядюшка проживает здесь, в далекой провинции, вдали от дворцовой суеты, но слишком многое в политике и торговле по-прежнему завязано на нем. К тому же до столицы дошли слухи о поспешном укреплении замка и о резком увеличении его гарнизона.
– А о море, свирепствующем здесь, наверняка даже пары словечек дворцовые языки пожалели. Конечно, кого такие новости интересуют, – печально ухмыльнулся Шак, видать, действительно не по слухам знавший дворцовые нравы. – Все же поражаюсь я на твоего королька! Такой молодой, а уже себя равным небесному светилу считает. Он себя случайно богоподобным не требует называть? Настолько в силе своего слова уверен, что родного племянника за дядей шпионить послал!
– Мне пришлось, – не стал дискутировать по этому вопросу юный граф. – К тому же с тех пор, как дядя покинул дворец, много воды утекло. Лотар изменился, на войне он даже не замечал моего присутствия, хотя мы довольно часто встречались. А что же касается вопроса, почему именно я? Когда речь заходит о серьезных вещах, то не стоит посвящать в свои планы чужих людей. Мы с Антурием выросли вместе, он мне полностью и всецело доверял…доверяет, – оговорился, но поспешно поправился Кевий. – К тому же я в графстве никогда не бывал, и в лицо меня не могли узнать. Лотар же, по слухам, не покидает свой замок, так что, выдумав довольно правдоподобную историю про бедного полевого лекаря, правда, немного не ту, что тебе рассказал, я отправился в графство.
– Но что-то пошло не так, – догадался Шак, слышавший уже не один десяток историй про то, как тщательно разработанные планы вдруг шли кувырком из-за какой-то мелочи.
– Ты прав, хоть я и не понял, в чем заключался мой просчет. Меня арестовали в первый же день по приезде в Тарвелис и бросили в самую омерзительную из всех камер городской тюрьмы. Продержали пару дней на хлебе и воде, а потом дверь открылась…
– … на пороге появился городской управитель, – Шак помнил, что ему юноша рассказывал в первый раз.
– Да нет, меня изволил посетить сам дядюшка, – поверг в удивление единственного слушателя Кевий.
– Так, значит, он был в то время в городе, а не в замке, – наморщив лоб, принялся размышлять вслух Шак. – Теперь понятно…понятно, почему слуги Вилара появились возле города.
– Он предложил мне на выбор: либо пожизненное пребывание в его замке, что в принципе равносильно заключению, либо я отправляюсь с тобой и сообщаю о каждом твоем шаге. Вот вроде бы и все, все тайны раскрыл, больше скрывать нечего, – развел руками юный граф.
– И как часто ты о моих подвигах сообщал?
– Да ни разу, и не потому, что придерживаюсь строгих моральных правил, – честно признался юноша. – Его люди, через которых я записки передавать должен был, как-то все не попадались. Не знаю почему, но я же столько времени в беспамятстве валялся, да и путешествие наше не простым было, все с приключениями да изворотами судьбы…
– Так что же ты все-таки в верхней части города забыл? Хотел перед дядюшкой оправдаться да на нерадивость слуг его пожаловаться?
– Не без этого, – кивнул головой Кевий. – Правда, прежде всего лекаря искал, но дядины слуги почему-то о графе Осваре, моем отце, не слышали. Сам же видел, что у ворот случилось…
– Видел, – кивнул головой Шак, осмысливая сказанное юношей и пытаясь выстроить логическую цепочку.
– Теперь вроде твоя очередь откровенничать, – заявил парень, ожидая встречного признания компаньона.
– О чем это ты? – удивленно вскинул брови Шак, то ли прикидываясь дурачком, то ли действительно не понимая, что хочет от него услышать юноша.
– Кто ты, точнее, что ты за тварь? Какова твоя природа и что за цель ты преследуешь?
– Столько сделал для людей…и не только для людей, и вот дожил, какой-то графенок, щенок в эполетах, обзывает меня тварью, – Шак тяжело вздохнул, прошептал несколько слов на непонятном собеседнику языке, а затем посмотрел на юного графа пристально, с укором. – Меня звали Кенс Соври-Голова, Шак, Дубайло, Мортас, Огун Тридцать Первый, Инотий Пирланн Отавус, Цебарик, Йок Громила, и это только имена за последние двести лет. Я был королем, казначеем, секретным агентом тайного сыска Геркании, хозяином бродячей цирковой труппы, наемным убийцей, вором и, конечно же, шарлатаном. Какая из тех ролей, что я играл, какая из тех жизней, которыми я жил, тебя, малыш, интересует?
Пронизывающий взор, которым на него взирал бывший попутчик, поразил Кевия и лишил дара речи. Обилие же имен, некоторые были даже знакомы ему по книгам, прочитанным в детстве, создало в голове юноши непроходимый ступор. Мысли не могли пробиться через него к языку и обрести форму слов.
– Кто ты, кто ты на самом деле? – наконец-то произнес Кевий, уже не решившись употребить применительно к собеседнику оскорбительное местоимение «что».
– Я дракон, – произнес Шак без пафоса и так же просто, как если бы предложил собеседнику присесть, – правда, проклятый, обреченный вечно скитаться среди людей и жить в не столь уж и приятном человеческом теле.
– Не может быть, – прошептали побледневшие губы таращившегося на Шака юноши.
К чему слова, они лишь сотрясают воздух. Ни одно разумное существо не будет говорить, когда намного проще и убедительней показать. Шак моргнул, и обомлевший Кевий всего на миг увидел его глаза; те самые глаза, что видел рыцарь-оборотень незадолго до смерти; те самые глаза, бесстрастного взгляда которых испугался громила в корчме; глаза матерого хищника; глаза дракона, уставшего жить в чужом обличье и чуждом мире.
Жизнь не только многогранна, но и состоит из многих уровней. Как бы далеко ни отползал муравей от своего муравейника, но ему все равно не понять, каково быть дельфином или, к примеру, горным козлом. Сколько бы умнейшие из животных ни пытались осмыслить сложную жизнь человека, но их постигнет неудача, сколько бы ученые умники ни утруждали свой мозг раздумьями о сущности бытия, им не суждено узнать, как мир устроен. Многого не знал и дракон, опустившийся до уровня вселенского муравья-человека, а большее из того, что знал, не смог объяснить внемлющему его рассказу, разинув рот, слушателю. Однако он сделал попытку, постарался найти нужные слова и не утруждать довольно примитивно устроенный мозг Кевия сложными понятиями и длинными цепочками логических размышлений.
