Связанные лестницы оказались длинными, тяжелыми и страшно неудобными: Брасид, пожалуй, взял с собой даже мало людей. Две штуки — вдруг одна сломается, пока все еще не будут наверху? Сзади шли люди Ахелоя — вожди решили не делить лестницы, а идти в атаку вместе.
Когда вернулись, Дамитра заметила, что народу существенно прибавилось. Теперь, даже захоти они уйти и предоставить другим умирать у стен цитадели, назад было уже не протолкнуться. Дамитра подозревала: на любом, самом крошечном переулочке из ведущих к цитадели, сейчас творится то же самое. В любом дворе скоро будет не продохнуть. Пути назад не было.
Но обратно в вонючую тьму подземелий и не хотелось. Слишком прекрасен некогда принадлежавший почитателям Великой Матери город в звездной дымке, овеваемый свежим морским бризом, облитые лунным серебром стены, мостовые… За этот город стоит сражаться. И, если понадобиться, умереть.
Возвращаясь назад, Бранис нос к носу столкнулся с пожилым, почти дочерна загорелым моряком. По всему видно, мужчина был предводителем — и не горстки катакомбников, а огромных толп горожан. Может быть, именно он возглавлял всех собравшихся у цитадели. Наверняка моряк был из Обращенных, и все же он понравился Дамитре. Было в нем что-то такое надежное и вызывающее доверие. Такой не предаст и не продаст. А может быть…
— Говорят, моряки, когда выходят в море, а на кораблях нет посторонних, продолжают молиться Пеннобородому, — произнес Тигран. Хорошо бы: один гонимый язычник поймет другого лучше любого Обращенного.
Переговоры были недолгими. Вскоре появился молоденький офицер — судя по форме, точно не церковник, но и не городской стражник. Может, командир чьих-нибудь телохранителей? За ним шли несколько солдат, и у каждого в руках были… Дамитра изумленно, даже испуганно протерла глаза, опасаясь, что солдаты растворятся в подсвеченном факелами багровом полумраке. Но рослые воины в незнакомых синих мундирах никуда не исчезли. И то невиданное богатство, которое они тащили, как дрова, на руках, тоже.
— Великая мать, — выдохнул Тигран. — Это даже не мушкеты, это еще лучше! Неужто нам?!
Донеся до Брасида, солдаты складывали новенькие кремневые ружья у его ног. Ружей было много, несколько десятков, хватит каждому. Последними на мостовую улеглись штыки в ножнах, патронташи и пороховницы — от одного их вида у катакомбников заблестели глаза. «Что ж он щедрый такой? — даже шевельнулось в голове Дамитры. — Да плевать. Теперь мы расплатимся со святошами!
Один за другими язычники разбирали ружья. Пришел черед вооружиться и Дамитры. Девушка наклонилась и потянула за новенький, еще не вытертый о сукно мундира ремень. Звякнула пряжка о ствол — и Дамитра ощутила солидную, придающую уверенность тяжесть серьезного оружия. Пожалуй, бегать с таким стволом будет нелегко. Зато и не с голыми руками драться с нечистью в черных мундирах…
Брасид уже распоряжается, показывает, как примыкать штык, забивать шомполом в ствол порох и пулю, как бить штыком и прикладом… Нельзя сказать, что подземные жители совсем уж ничего не смыслили в рукопашной: втайне надеясь, наверное, на подобный случай, Брасид с катакомбной молодежью не жалел сил, отрабатывая приемы боя с копьем, мечом, секирой, стреляя самодельными болтами из арбалета. Только с огнестрельным оружием ничего не получилось: в подземной сырости порох сразу превратился бы в кашу, да и не из чего его было сделать. А главное, подкачали сами бойцы: откуда у вечно полуголодных, измученных подземным зловонием, холодом и сыростью мальчишек (и девчонок) было взяться силам? Но теперь они были готовы к предстоящему больше, чем простые горожане.
Дамитра благоговейно держала в руках тяжеленное ружье. На всякий случай она сразу зарядила оружие, и больше всего опасалась в горячке боя забыть, как это делается. Про штык она не забудет… Девушка поудобнее перехватила оружие, мысленно прося послать победу… Нет, Великую Мать нельзя просить о таком. Впрочем, почему нельзя? Разве не Ее храмы оскверняли, не Ее жриц сжигали живьем, не запрещали молиться Ей? Да, Великая Мать милосердна — но и у Ее милосердия есть предел. Если собор и правда разрушила Она, значит, этот предел Клеомен перешел. И нет никакого греха в том, чтобы воздать убийцам по заслугам.
На всякий случай и чтобы не забыть, как это делается, Дамитра засыпала в ствол порох, забила пулю. Теперь достаточно было взвести курок, а потом плавно нажать, чтобы тяжелый свинцовый «орех» вылетел из ствола. Как учили, примкнула штык. Пригодится. Теперь можно было перевести дух перед отчаянным броском, послушать, что говорят вожди. Наверняка есть еще что-то, что они хотят сказать остальным…
Ее внимание привлек тот, кто поделился с язычниками оружием. Девушка вслушалась в слова предводителя Обращенных: он уже доказал, что слушать стоит.
— Видите пистоль? Как выстрелю — бегом на площадь, и дальше, на стену. Мы должны взять эту Аагхетову цитадель. Там — наши враги. Там тюрьма, где томятся сотни, а то и тысячи невинных. Таких же, как вы. Там — оружие. Там — победа. А тут — только смерть. Если мы сейчас не возьмем крепость, утром те, кто уцелеют, все равно попадут в эту цитадель и тогда позавидуют мертвым. Клеомен умеет карать, вы все это знаете. И куда бы вы не скрылись — найдет. Всех найдут. Всех достанут. С помощью соседей, родственников, компаньонов — будут вылавливать по одному, кто бы куда не забился, если сейчас вы не достанете их.
Он перевел дух. Огромная толпа внимала каждому слову старого моряка, шептались только задние, да и те лишь передовали его слова все дальше и дальше. При этом сами слова неузнаваемо искажались — но мысль и чувства Сагони передавались неизменно, электризуя толпу, заставляя вспомнить, что их предки не раз и не два защищали родину от врага.
— Да, многие погибнут при штурме. Вас ждут пули, картечь, потом камни и смола со стен. Святоши не ведают жалости. Я понимаю вас. Дом, дети, маленькое, но свое дело… Пусть гибнут другие, почему именно я? Так ведь? Но не оставит вам ничего Клеомен. Потому что для него вы уже еретики, отступники, а то и язычники. А значит, не люди. У нас всех теперь один путь — очистить город от палачей и доносчиков. Спасти тех, кто гниет в застенках этой цитадели. И спастись от их участи самим. А спасение — там, в цитадели. Вперед! Удачи, братья!
Слова потонули в яростном реве. Каждый орал, что взбредет в голову, распаляя себя, сразу же, еще до боя, давя неизменный ужас. Кто-то выкрикивал имена любимых, кто-то молился, кто-то непотребно матерился. А передние уже двигались вперед, кто повинуясь командам предводителей, кто сам по себе, движимые одним желанием — отомстить за годы страха, незаконных арестов и незаконных поборов.
