Она обнаружила, что не может больше ясно думать о Джоне.
Все проходит, Дженни, сказал дракон. Это единственная истина, подходящая всем.
Как прошла моя магия? Она зло швырнула ему эти слова, хотя ежедневно говорила себе, что должна принять это и кончить себя жалеть. Но когда всего несколько минут назад ей бросил эти слова Джон, она огрызнулась, Я прекращу себя жалеть, когда ты прекратишь грезить о Королеве Демонов!
Дни без магии были для нее мукой, что удваивалась стыдом, который она ощущала, когда при виде Яна, одним движением зажигающего огонь для костра или лечащего раны отца, ее обжигала обида. Прошлой ночью, ища передышки, она попыталась играть на арфе, которую подарил Яну Гарет, но ее искалеченные руки были медлительны и не слушались, несмотря на лечение Яна, а когда ее сын потянулся к ней, чтобы дотронуться до нее, она застыла, так что он отшатнулся.
Моркелеб не сказал ничего. Во мраке он еще казался существом из плоти, гагата и эбонита. Она знала, что с приходом рассвета она сможет видеть сквозь него, — странная прекрасная прозрачность, включавшая в себя и мрак, и свет.
Он вел их уже третий день, рыская по запутанным ущельям и густым лесам, в которых люди Импертенга все еще воевали с королевством. Всего час назад он возвратился, чтобы сказать им, что дорога на север была свободна и что он сам отправится на Шхеры Света.
А сейчас он сказал, Это только магия, Дженни. Всего лишь одна из тысяч составляющих жизни.
Ее голова дернулась, и она возненавидела его, как ненавидела Джона и всех остальных, и ее ноющие одеревеневшие руки безуспешно попытались сжаться в кулаки, чтобы ударить его. Он тоже так говорит, кинула она ему, он, который никогда не испытал этого, никогда не знал! Для тебя это просто, ты уступил и в обмен получил мудрость — или иллюзию мудрости! А это было сердцевиной моей плоти, сутью моих мыслей, и я не знаю, смогу ли жить без нее!
Без нее? — спросил он. — Или без демона?
Она попыталась уйти в себя, где все было сплошной кровоточащей раной. Где ежедневно, ежечасно звучало имя Амайона.
Амайон не единственный, кто хорошо ее знает, осознала она.
Иди к нему! Джон выкрикнул это, когда она покидала лагерь. Стань драконом, если ты собираешься покинуть меня, но покинь меня или вернись навсегда! Ты уходишь и возвращаешься, и я не знаю, останешься ты в следующий раз или нет!
По ее лицу бежали слезы, похожие на реки крови и боли в сознании. Она сказала, Это ничего для меня не значит, ведь я отдала все, чтобы спасти его. Спасти их.
И он, сказал дракон мягко, чтобы спасти тебя.
Но она только закрыла глаза и прислонила голову к его мощным костям. Ей подумалось, будто что-то коснулось ее волос, хотя был ли это коготь дракона или же видимость руки человека, она не могла сказать; и это принесло ей успокоение и мир, такой же, что, по его рассказам, ощутил на Пустынном Острове Джон.
И как же ты теперь? — спросило он.
Эти слова упали в пылающую болезненную тьму ее души подобно сверкающим алмазам, успокаивая круговерть ее мыслей. Ей показалось, что о чем бы она его ни попросила — пойти с ним на Шхеры Света, найти мир и исцеление, просто обратиться в камень до тех пор, пока его не сотрут тысячелетия дождей — о чем бы она ни попросила, он сделает это.
Казалось, в ее разум вошел мир. Она втянула воздух, села и пробежалась руками по голой израненной коже черепа. Когда-то давно ты спрашивал меня об этом, сказала она. Ты предоставил мне выбор: стать драконом и навсегда жить в мире магии. Наверное, это было бы просто — сделать это теперь.
Он сидел тихо, подобно огромному коту, скрестив передние лапы, а его алмазные глаза мерцали в прозрачности рассвета. Его на мгновение очертил дым от Джонова костра, явив на миг изгиб рогов, удваивая волнистые ленты гривы, а потом растаял скелетообразным призраком.
Может быть, я пробыла с Джоном слишком долго для моего покоя, продолжила она. Вернуться назад теперь, такой, какая я есть, будет нелегко. Быть окруженной жалостью тех, кто знал меня, когда я владела силой. Видеть боль Яна, и Джона… Она отбросила эти мысли. И я не … на самом деле не могу справиться с тем, что, как я думаю, предстоит в будущем.
Потому что Фолкатор не умер, Моркелеб. Фолкатора не было среди тех, кого мы пленили и отправили по ту сторону Зеркала Изикроса. И Фолкатор умнее остальных демонов; он коварнее и осторожней. У него был какой-то план, какой-то замысел помимо драконов и магов, чьи тела он поработил: что-то, касающееся душ магов. Если я уйду с тобой сейчас, если я найду покой сейчас, меня не будет в Уинтерленде, когда он придет снова.
Моркелеб сказал: Ясно.
Ты понимаешь?
Это чуждо драконам , сказал Моркелеб, служить и рисковать и проливать кровь за других. Но может быть, я тоже слишком долго был связан с твоим Стихоплетом, друг мой. Потому что я понимаю. Ты сможешь выдержать?
Дженни взглянула на свои израненные руки. Подумала об Изулт, о Саммер, чье отчаяние от потери сладкого яда их демонов стоило им жизни.
Подумала о Джоне.
Я выдержу, сказала она. Я доверюсь Повелителю Времени, как и должно людям, которые не могут избавиться от боли при помощи магии или искать облегчения в иллюзиях или бессмертии. Это обо мне.
Пусть так, сказал дракон. Я прожил много лет и видел вещи, что получают люди, доверившиеся Повелителю Времени. И горьки они или сладки, или же это лишь иллюзии — не могу сказать. Я бы хотел исцелить тебя, друг мой, но это невозможно: Я, который разрушил Элдер Друн и обратил в руины Ильфердин гномов, я не могу сделать так, чтобы расцвел единственный цветок, которого коснулся мороз.
Его тепло бархатом окружило ее измученное тело, умиротоворяюще, как солнечный свет на северных Шхерах. Поэтому могу только сказать — постарайся справиться. Наблюдай за этим злом и ищи исцеления для себя, даже когда тьма и боль кажутся бесконечными. Я вернусь к тебе, друг мой, чтобы помочь тебе или спасти тебя или просто посидеть на склоне холма и посплетничать, как друзья.
Она улыбалась, когда он расправил призрачные крылья и поднялся с земли, как поднимаются туманы — нездешнем сиянием звездного света и плоти. Я буду здесь, когда ты придешь, Тень Дракона.
Он начал таять в серебряном рассвете и пропал…
