Я успокаивающе положила ладонь на плечо Сиеха, напряжённое, тугое, как плотно скрученный моток проволоки.
— Да всё же обошлось, не тревожься так.
— Стоящий перед тобой опасен, Йин. Мы не доверяем ему.
— А вот и мой очаровашка Сиех, — проскрежетал Нахья, вновь добавляя в голос металлические нотки. Разводя руки ядовитой пародией на мой надавний жест. — Мне так тебя не доставало. Ну же, ближе, мой мальчик, ближе, одари папочку надлежащим поцелуем.
Сиех по-кошачьи зашипел; и мне выдалась лишь пара секунд усомниться, а есть ли хоть крошечный шанс, что я смогу, во имя бесконечных адовых топей, удержать его. Даже если очень-очень захочу. А потом Нахья засмеялся и откинулся назад, на спинку кресла. Разумеется, уж он-то не мог ни знать, сколько глубоко можно без опаски вгонять злобные шпильки.
По виду Сиеха всё ещё можно было сказать, что ничего хорошего от него ждать Нахья не пришлось бы; а мне самой, тем временем, пришла в голову идея отвлечь его внимание, переключив на себя.
— Сиех. — Как бы не так. Даже головы не повернул. — Сиех. Прошлой ночью я была с твоим отцом.
Он качнулся, оборачиваясь и вперяясь в меня глазами, испуганными столь сильно, что зрачки почти мгновенно изменили форму на привычную, человеческую. Нахья прямо за ним тихо фыркнул от смеха.
— Да быть того не может, — прошептал Сиех. — Ты бы не смогла… Века прошли с тех пор, как… — Подавившись словами, он медленно потянулся ко мне, ближе и ближе. Раздувая ноздри и чуть-чуть подёргивая носом, словно охотничья собака. Обнюхивая меня, раз, второй… — Во имя небес и земли, ты и вправду была с ним.
Смущённо и настороженно, я и сама исподтишка потянула в себя воздух, зарывшись носом в воротник халата. Тайно надеясь, что этот запах, или нечто иное, того рода, что под силу учуять одним богам. Или полубогам.
— Да, так и есть.
— Но он… что надо было… — Сиех резко мотнул головой. — Йин, ох, Йин, можешь ли ты себе даже представить, что это значит?
— Что ваш маленький эксперимент сработал куда лучше, чем задумывалось, — просветил нас Нахья. В тенях, копящихся возле кресла, глаза его чуть посвёркивали. напоминая чем-то мимолётным другую его сущность. — Может, тебе и самому дать ей попробовать, а, Сиех? Должно быть, ты порядком подустал от этого извращённого старикашки?
Сиех резко выпрямился, натягиваясь всем телом, словно струна, и сжимая в кулаки руки. Я аж подивилась, что он так запросто поддался какой-то там ничтожной насмешке — но, как знать, не впивалась ли она острым жалом в слабое место юного готлинга? Он сам воздвигнул себе пределом дни отрочества и детства, вынужденный действовать сообразно правам — и обязанностям — своей сути; отчего бы одному из этих неписанных законов не гласить, что ни одно дитя не выносит издёвок и угроз, мигом обнаруживая весь свой недетский нрав?
Дотронувшись до Сиеха и приподняв за подбородок, я заставила его поворотиться туда-сюда, влево-вправо, волей-неволей оглядывась вокруг.
— Комната, видишь? Не мог бы ты?..
— Ох, ну конечно. — Демонстративно повернувшись спиной к Нахье, он изучил глазами беспорядочно усеянную обломками комнату и что-то быстро-быстро пробормотал на своём диковинном наречии — нараспев, одной высокой, пронзительной нотой. И внезапно всё вокруг восстановилось на местах, сделавшись каким-то чудом (магией!) как прежде.
— Ловко, — протянула я с удивлением в голосе.
— Никто лучше меня не подчищает беспорядки, — отозвался тот, сверкнув мне быстрой, как вспышка, улыбкой.
Меж тем Нахья, встав, подошёл к одной из восстановившихся как по мановению руки, книжных полок, и стал там что-то деловито проглядывать, усердно не обращая на нас с Сиехом ровным счётом никакого внимания. Голову внезапно осенило запоздалой мыслью: а ведь он казался совсем иным, до появления Сиеха, — заботливым, внимательным, почтительным, почти добросердечным, и более того… ласковым. Я было приоткрыла рот, разразиться благодарностью ему за всё, но потом однакож передумала. Сиех старательно скрывал от меня эту свою сторону, но я замечала, не раз и не два, молниеносные вспышки лютой безжалостности. Следы, застарелые следы, писанные дурной кровью, восставали меж ними двумя — того рода, что нередко бывают как пристрастны, так и несправедливы. И замарывают обоюно.
— Идём куда-нибудь подальше отсюда, переговорить наедине. У меня есть для тебя послание. — Выводя из воображаемого забытья, Сиех подёргал меня за рукав, настойчиво таща за собой к ближайшей стене. Просочась внутрь, мы оказались в пределах очередного мёртвого межстенья.
Пройдя несколько отсёков, Сиех, испустив вздох, открыл было рот, потом снова сжал челюсти и, наконец решившись, заговорил:
— Послание вручено мне лично Реладом. Он хочет увидеться с тобой.
— Релад? Ему-то с чего?
— Откуда мне знать? Но я не думаю, что тебе стоит туда идти.
Я хмуро сдвинула брови.
— И отчего, скажи на милость?
— Подумай сама, Йин. Ты — не единственная, кому завтра придётся заглянуть в лицо осбственной смерти. Стоит тебе утвердить Скаймину наследником, и первое, что она проделает, так это отправит к предкам своего младшего братца; и ему прекрасно известен ход её мыслей. А что если он решит, что твоя смерть от его руки — теперь, перед самой церемонией, — лучший способ заработать себе парочку лишних дней жизни? Разумеется, то будет тщетный жест отчания; как будто Декарта не в курсе, что за заварушка закрутилась близь Дарра? Он просто пропихнёт в назначеные жертвы ещё кого-нибудь, и прикажет этому несчастному избрать Скаймину. Но обезумевшие, доведённые до отчаяния мало когда способны мыслить разумно.
Рассуждения Сиеха имели некоторый смысл — но чего-то в этой мозаике не доставало.
— Релад приказал тебе доставить мне это послание?
— Нет, попросил. Он просил увидеться с тобою. Дословно говоря: «Если тебе доведётся увидеть её, напомни ей, что я — не моя сестра; я никогда не чинил ей и малейшего вреда. Я знаю, тебя она послушает». — Сиех глянул сердито. — Напомни ей… лишь это было непосредственным приказом. Он знает, как стоит разговаривать с нами. Он умышленно оставил право выбора за мною.
Я приостановила шаг. Сиех по инерции замер, пробежав чуть вперёд, прежде чем заметить мою замершую неподвижно фигуру, и недоумённо поворотился назад.
— И почему ты вообще решился тогда переговорить со мною? Мог ведь оставить его слова и при себе? — спросила я.
Тень смутной тревоги пронеслась по лицу; он опустил глаза.
