Бгама не торопил гостя. То ли понимал его состояние, то ли осознавал, что весь остаток дня, до сумерек, уйдет на пояснения, и позволял оттянуть неизбежное ненадолго.
***
'Порой я думаю, что мавиви перестали приходить к нам не просто так. Разве дар общения с духами - для боя и мести? Разве суть его в непрерывных прошениях о помощи к высшим? Разве духи - лучшая наша часть, то безвременное, что сокрыто в недрах нашего я и есть дыхание самого мира - разве могут духи без отвращения взирать на деяния наши, на горы трупов, обугленных пламенем ариха, на кровь, стекающую в реки и несущую безумие даже рассудительному асхи?
Вступив в войну, мы желали выжить и спасти мир. Пройдя через войну, мы желали уже отомстить и уничтожить чужаков. Иная цель. Иное состояние души. И новая, грубая и решительная, убежденность в том, что дар высших не связь и не взаимодействие, но их односторонняя обязанность в отношении нас. Детей, возлюбленных, имеющих право на всепрощение со стороны родителей своих.
Они обладали долготерпением. Они плакали черными мертвыми слезами, но все же давали нам то, о чем мы просили. Но однажды они сочли, что нельзя и нам оставаться детьми - вечно. И отпустили нас в большой мир, лишив помощи. Чтобы мы осознали не только их долг, но и свои обязательства. Чтобы мы увидели себя не крикливыми младенцами, но родителями и подателями жизни для зеленого мира - леса, степи, гор...
Они не отказались от нас окончательно, полагаю, благодаря последнему поступку вождя Ичивы. Он брал больше иных и убивал успешнее прочих. Но, оставшись без поддержки высших, он все же выиграл свой последний бой, самый сложный. Он научил нас прощать и поставил право на жизнь выше возможности отомстить и убить... Может статься и даже наверняка он уже был поглощен тенью безумия ариха. Я помню его взгляд, наполненный яростью рыжего огня. Я помню, как бездумно и жадно он брал силу своей мавиви, не оставив ей ничего, совсем ничего. Но умер он человеком. Потому я позволил дать его имя внуку. В надежде вернуть лучшее, что было в крови и душе деда, исправить его ошибки...'
Магур из рода кедра. Из дневника
Само собой, не удалось изготовить корпус корабля за пять дней, как сгоряча пообещал Гимба, в первый раз коснувшись ариха и без труда обратив в пепел изрядной длины отрезок ствола. Сагийари убедил магиора пробовать свои силы на бесполезной для постройки части ствола, самой тонкой, близ верхушки. И потому пробудившийся арих не причинил вреда скрытому в толще древесины кораблю, еще не явленному на свет.
Считать корпус уже готовым и требующим лишь удаления излишков, его окружающих, предложил Магур. Он некоторое время наблюдал, как Гимба рычит, хмурится и толкает вперед свой тяжелый, каменно-твердый кулак. Как вспыхивает едва различимое пламя и беззвучно рассыпается теплым пеплом. Слишком быстро, грубо и неточно. Пожилой вождь безмятежно сел и начал рисовать корабль. Потом позвал Сагийари и предложил вылепить фигурку хотя бы из глины, поскольку вырезать из дерева - долго. Лепили все вместе, приглашая профессоров и фермеров, охотников и мастеров по дереву. Обсуждали, кто что помнит о каравеллах и кто готов предложить новое. Любому телу, тем более большому, нужен скелет - это тоже придумал Магур. Так получится усилить выжженную огромную лодку и удерживать её форму долго, надежно. Без трещин, без искажений. Сагийари сказал: надо одеть корабль в кору. Есть годная, не гниющая и легкая. И чем её закрепить, он тоже уже знает. Фермеры посоветовались и точно указали, где ставить мачты, две - больше не получится. Ушли сразу, собирать по всей столице ткань и делать парус. Один-то еще цел от времен последней войны, захвачен на корабле людей моря, не сожженном до тла. По его образцу, рассмотрев крепление и шитье, следует теперь спешно делать новые, много.
Второй раз выжигали тоже пробную лодку, из относительно тонкого ствола, вдвоем, слушая друг друга и Шеулу. Корпус получился кривобокий и неровный, ошибки учли, договорились, как оставлять запас и где он должен быть побольше, а где поменьше.
Смотреть на изготовление настоящего корпуса пришла вся столица, даже самые дряхлые старики добрались, вождь выделил коней и отменил все иные работы. Принесли на носилках Утери и Гуха. Бывший ранвари очнулся и начал уверенно узнавать людей как раз в утро большой работы. Говорить еще не мог, только хрипел горлом и моргал, общаясь таким нехитрым способом вполне успешно. По крайней мере Лаура понимала его до последнего невысказанного слова. Гух бредил, совсем серый, обескровленный и похудевший до невесомости, но оставить его в городе не захотели. Как можно не присутствовать на берегу в столь важный день? Глаза не увидят, так душа разберет... Тем более, рядом с больным сидел Томас, жалостливо вздыхал и гладил руку названого внука, чутко вслушивался: не попросит ли пить. И запоминал все важное, чтобы позже пересказать. Жена вождя тоже пришла, её привел Джанори. Долго убеждал, отведя в сторону, даже ругал: было слышно, как он укоряет в излишней робости. Наконец, женщина кивнула, позволила провести себя и усадить рядом с Шеулой.
- Она станет петь, - уверенно сообщил Джанори. - Это важно. Она сама не понимает, как много ей дано и как важно очистить душу и настроить перед работой. В храмах Дарующего не зря поют. Ищут короткий путь к духам. Объединяют силы для прошения. Юити, сперва то, что каждое утро поешь асари, ведь корабль родственен ветру и ветер его повлечет в путь. Затем то, что ты записала относительно ариха, огонь создаст этот корпус и сделает его надежным, красивым и правильным по форме. Наконец, хоть несколько слов для амат, чтобы наш корабль добирался до удобного берега и избегал скал. А для асхи ты споешь, когда корпус коснется воды.
Джанори говорил так уверенно, так спокойно и буднично, словно строить корабли махиги умеют давно и все прочее, помимо песен, уж всяко им удастся без ошибок. Шеула вслушивалась и улыбалась. Гимба виновато косился на пустое место там, где недавно он испепелил часть ствола. Магур стоял у комля секвойи прикрыв глаза и просто слушал море и ветер. И голос дочери, впервые за много лет решившейся спеть при всех, в полную силу... Даргуш тоже слушал, и смотрел на жену с нежностью и теплотой, с какой-то неожиданной для взрослого и жесткого мужчины кроткой лаской, совсем необычной во взгляде вождя.
Работали в несколько приемов. Первым делом сняли излишек древесины сверху, обозначив край бортов и создав ровную площадку. Туда, почти что на место будущей палубы, поднялись Магур, Гимба, Сагийари и еще два профессора. Обозначили, много раз уточнив и проверив замеры, среднюю ось корабля, его борта, всю форму корпуса, как он виден сверху. Затем ранва убрали излишки древесины с боков, создавая самое грубое подобие внешних обводов корпуса. Начали выбирать углубление и внутри, снова и снова замеряя и уточняя, обращая дерево в пепел тонкими пластами.
