— Исцеляя, — улыбнулся ей Густав, салютуя бокалом.
Серое здание городской стражи угрюмо выглядывало окнами третьего этажа на главную улицу города. Второй этаж прятался за пожелтевшими кронами деревьев внутреннего парка, а первый и вовсе был не виден за бетонными прямоугольниками ограждения, посеревшими от недавнего дождя. Невзрачный прямоугольник дома не относился к древним постройкам и разменял разве что третий десяток лет — раньше на его месте возвышался чуть ли не дворец, с той же функцией, увы, не переживший очередного конфликта людей с людьми. Поговаривают, древнюю постройку особо не защищали, а то и вовсе поучаствовали в ее разрушении — уж слишком неудобной она была с точки зрения высокого начальства. Ни пожара не устроить, списав на огонь и небрежность пропажу доказательств, ни затопить толком с той же целью. То ли дело — новое здание, стабильно горевшее несколько раз в год, а затем аккуратно восстанавливаемое посредством анонимных пожертвований. Даже парк на эти деньги разбили, добротный, со скамеечками и беседками. Пользовались им в основном сами сотрудники — соседство со стражей отпугивало парочки, романтиков, дамочек с колясками да и вообще большинство горожан. Хотя, казалось бы, нет места безопасней, особенно в нынешние неспокойные деньки — кроме городской тюрьмы, разумеется.
Архивариус Вальтер одернул плащ и примостился на слегка влажную скамейку — вот уж кого точно радовало отсутствие соседей и шумной детворы в парке. Привычка к тишине и одиночеству, воспитанная среди многочисленных стоек с архивными папками, стала частью личности, образом жизни закоренелого холостяка сорока лет. С предвкушением развернув бумажную упаковку слегка теплых бутербродов, архивариус цапнул малый кус и принялся медленно пережевывать, растягивая удовольствие на весь получасовой перерыв.
Мимо пробежал отряд стражи — от главного входа до карет. Архивариус отметил равнодушные лица и ружья за спиной — значит, вечером поступит еще одна стопка дел в архив. Такое сочетание — вооружение вместе со скукой на лице — означало стычку аристократов. Разумеется, уже завершенную стычку, потому как соваться в пекло магической войны дураков нет — ни у рядовых, ни у начальства. А так — приедут, демонстрируя наличие закона в городе, опишут ущерб, отметят пострадавших, приберут трупы.
Затем выкатят виновникам такой счет — за погромы, нарушение порядка, компенсацию родственникам убитых, — что воевать резко расхочется. С аристократами иначе никак — везде у них привилегии, везде частная собственность, на которую даже городской страже и шагу не ступить. Пока арестуешь — все силы вытянут. Зато ударить по кошельку легче легкого — банки заберут деньги по решению управы, а если денег нет, то и частная собственность может резко перейти в другие руки. Деньги не вернут убитых в семью, не утешат близких, но что поделать — такова судьба города, расположенного в месте соприкосновения семи независимых земель. С обычными преступниками все гораздо строже — каторга или смерть, но там, где начинаются интересы высокородных, возникает то самое выражение равнодушия, рожденное беспомощностью что-либо изменить или как-то помешать. Боевых магов у города отродясь не было, а академию интересовала только собственная безопасность.
— Разрешите присесть?
Вальтер слегка вздрогнул, возвращаясь из мерного течения мыслей в реальность.
Гость стоял чуть сбоку, по левую руку, и терпеливо ожидал ответа. Высокий, статный, лет тридцати, не больше, мужчина снимал с рук черные — в тон плащу — перчатки и улыбался, ожидая ответа. С недовольством отметив несколько свободных скамеек, Вальтер все же кивнул, отодвигаясь чуть в сторону.
— Позвольте представиться, Оуджи. — Сильная рука протянулась к архивариусу и оставалась на весу, пока Вальтер не положил в нее свою ладонь, предварительно отерев ее о край своего плаща.
— Вальтер, — буркнул архивариус, скорбя по одиночеству.
— Уже неделю в вашем чудном городе. — Легкое рукопожатие и очередная улыбка. — Приехал навестить брата, а тот сменил адрес, не предупредив домовладелицу. Представляете?
— Сочувствую. — Архивариус потянулся к бутерброду, обозначая конец беседы.
— Может, посоветуете что-нибудь? — слегка заискивающе попросил незнакомец.
— Объявите розыск. Кабинет номер восемь, справа от входа.
— Так я и сделал!
— Значит, ждите, — промычал Вальтер, механически пережевывая обед. Он и хотел бы отделаться от незваного соседства, но не умел грубить.
— Тут вот какая закавыка, — почесал Оуджи голову. — Они что-то даже нашли, но говорить отказываются. Вы не подумайте чего! Не уголовник он, свидетелем братишка идет по делу с аристократами, вот и не дают адрес посмотреть.
— Значит, не положено, — рассудительно прокомментировал архивариус.
— Так мне бы просто увидеться! Я так далеко ехал, столько искал! — с горечью посетовал гость.
— Не положено, — недоуменно качнул плечами Вальтер на непонятливость собеседника. — Снимут запрет — узнаете.
— Мне сказали, вы можете помочь, — мягко произнес Оуджи, демонстрируя золотую монету между большим и указательным пальцем.
Вальтер посмотрел на эквивалент месячного заработка и собрался было в очередной раз пожать плечами — в самом деле, есть же регламент, если нельзя — то нельзя, а взяток он отродясь не брал, опасаясь каторги. Денег ему вполне хватало.
Но тут монета аккуратно перекатилась по пальцам, замерев между безымянным и мизинцем. И еще раз — обратно. Вправо-влево-вправо-влево. Тусклый свет золота завораживал, приковывал взгляд, словно не было в мире ничего, кроме него. Мягкий, мерный голос, шепчущий о тоске и разлуке, надежде на встречу, убаюкивал, лишая воли, — стоило только прислушаться к фразам, вьющимся по кругу. Вальтер словно плыл во сне, отдаваясь золотому течению под бархатный шепот волн, то жалующихся, то настоятельно требующих помочь, — а под конец настаивающих, приказывающих, до боли в висках и полного подчинения.
Когда Вальтер вновь осознал себя в парке, рядом никого не было. Архивариус мотнул головой, прогоняя сонную одурь, бросил взгляд на часы и заспешил на рабочее место. Не такое уж это легкое дело — найти человека среди сотен томов архивных дел, зная только имя. К поискам следовало приступить как можно раньше.
Обещания принято забывать, слова чести не предполагают ее наличия, комплименты и витиеватая похвала раздариваются под видом алмазов, но стоят не дороже сверкающих стекляшек, наворованных, подслушанных по кабакам и ресторациям. Как отличить правду от лжи? У меня был рецепт, не слишком сложный. Напоить — до такого состояния, когда чужая тайна становится темой для беседы, коварный замысел — поводом похвалиться, а глупцам и марионеткам так и хочется поведать о безнадежности их дела, с жалостью или пренебрежением.
