— Тогда надо порыскать по другим городам… — начала Нганья.
— А то вы прежде колдунов не искали, — пробормотал Эврих, разглядывая узоры, покрывавшие циновку за спиной Тарагаты.
— Плохо, значит, искали! — продолжала упорствовать она.
— Да разве я возражаю? — удивился аррант. — И не смотри ты на меня как на проходимца, мечтающего втереться к тебе в доверие. Я, если помнишь, услуг своих вам не навязывал и сейчас не навязываю. Но раз меня Ильяс спрашивает, говорю, что Афарга сумеет найти Ульчи. Тахмаанг свидетель — дар у неё изрядный, с Искамаровым не сравнить, а ведь тот смог Афаргу обнаружить, стало быть, растолкует ей, как это делается.
— Сколько же времени ему потребуется? — вновь вернулась к волновавшей её теме Ильяс.
— И почему ты к разным Богам обращаешься? То к своим, аррантским, то к нашим, — поинтересовался Яргай, не принимавший доселе участия в разговоре.
— Точно сказать не берусь, но, думаю, седмицы не пройдет, как Афарга усвоит все, что в состоянии ей дать Искамар. А что касается Богов… Разумный человек уважает обычаи чужой страны, а значит, чтит и чужих Богов, заступничество коих может оказаться далеко не лишним в краю, где у него нет ни друзей, ни родных. К тому же, говоря на чужом языке, я невольно перенимаю не только наиболее распространенные обороты речи, но и восклицания, и божбу, и местные ругательства.
— Ну хорошо, седмица — это не срок. Тем более ничего лучшего у нас в запасе все равно нет, — нехотя согласилась Нганья. — Пусть Афарга набирается знаний у Искамара. До сих пор мы и без неё успешно потрошили здешних богатеев, обойдемся без чародейки и впредь.
— А есть ли вообще необходимость в этих налетах? Не рубите ли вы сук, на котором сидите? — спросил Эврих, у коего не было сомнений относительно того, куда время от времени отлучались гушкавары из «Дома Шайала».
— Необходимость есть. Нам нужны деньги на еду и вооружение. Кроме того, мы должны иногда демонстрировать свою силу, ибо кое-кого надобно держать в страхе.
— Кстати о страхе. Не боитесь ли вы, что служащие Амаше чародеи откроют ему наше местопребывание?
— Каким образом? Если бы у них достало на это сил, они давно бы нас обнаружили. И если вы не оставили в «Птичнике» каких-нибудь принадлежащих вам вещей…
В голосе Тарагаты послышалась угроза, и Эврих поспешил заверить её, что, кроме осколков ошейника Афарги, они ничего там не оставляли. Осколки же эти настолько пропитаны магией, что не представляют никакой опасности. Произнеся это, аррант подумал, что ему ничего не известно о судьбе Амашиного перстня, но, рассудив, что завладевший им человек едва ли побежит с ним к Душегубу, учитывая, какими сведениями он расплатился за него, не стал заострять внимание предводительниц гушкаваров на этом вопросе. В конце концов, они лучше, чем он, представляли, какими возможностями располагает начальник тайного сыска, и если их это не беспокоит, то чего ради тревожиться ему?
— Несмотря на то что колдуны в империи были поголовно истреблены, оказавшись в Кидоте, мы позаботились о том, чтобы нас невозможно было отыскать с помощью магии, — сообщила Ильяс, догадываясь, по-видимому, какие мысли занимают арранта. — Это стоило нам недешево, но один из тамошних чародеев наложил на нас с Нганьей соответствующие заклятия.
— Очень предусмотрительно с вашей стороны, — пробормотал Эврих и, глядя на маленький шрам в уголке Ильясова рта, из-за которого мрачноватая улыбка, казалось, не сходит с её лица, вспомнил прошедшую ночь. И совсем иной шрам, перечеркнувший её живот и бедро. Именно из-за него он до сих пор чувствовал желание приласкать её и укрыть от всех бед этого жестокого мира…
Когда он коснулся губами рубца, женщина окаменела, живот её напрягся, и она хрипло попросила его перестать. Но он продолжал целовать шрам, которого она стеснялась — чего трудно было, право же, ожидать от предводительницы гушкаваров. От шрама губы его скользнули по животу, в то время как пальцы сжимали ягодицы, ласкали длинные гладкие ноги и упругие икры.
Это произошло на следующую ночь после посещения «Птичника». Весь день аррант и его товарищи отсыпались, а вечером Ильяс позвала его в свою комнату, которую до того делила с Нганьей. На этот раз подруги её там не было, и они не гасили светильник, дабы насладиться не только прикосновениями, но и видом друг друга.
Они почти не разговаривали, ибо страстный, бессмысленный лепет был, разумеется, не в счет. И Эвриху хотелось, чтобы ночь эта длилась вечно. Не так уж часто ему удавалось не думать о цели и смысле жизни, о заботах нынешних и грядущих, утрачивать контроль над своими действиями, позволять чувствам взять верх над разумом.
Быть может, впервые в жизни он ощутил, что женщина, с которой он делил ложе, — сильная и опасная хищница. Это вовсе не значило, что она не нуждалась в ласке и нежности, но помимо них Ильяс ожидала чего-то ещё — быть может, доказательства его силы, доказательства того, что он имеет право на такую, как она, самку. Вонзаясь в нее, разрывая её, плюща и сминая, заставляя метаться и вскрикивать, впиваться зубами в одеяло, чтобы страстные вопли не подняли на ноги всех обитателей «Дома Шайала», он сам себя не узнавал. С удивлением Эврих понял, что бессознательно вел себя как зеркало: был ласков с ласковыми и груб с грубыми. Каким-то не имеющим названия чувством он улавливал то, чего от него ожидают, и, вероятно, поэтому ему удавалось не разочаровывать своих многочисленных любовниц. Но делал ли он при этом то, что хотел сам? Наверное, да, вот только с разными женщинами ему хотелось быть разным…
Она спала чутко, как кошка, и сон не смягчил ни твердой линии её рта, ни решительных очертаний подбородка. Темные густые ресницы начинали трепетать при малейшем шорохе, и аррант с острой жалостью думал, что, даже если ей посчастливится стать опекуншей императора, привычка спать вполуха и вполглаза вряд ли покинет её до конца дней. И ещё он думал о том, что она не будет хорошей правительницей, поскольку прошла школу воина, но не государственного мужа, и обитателей империи в любом случае ждут великие потрясения…
— …тоже не теряли времени даром. У нас есть любопытные известия из «Мраморного логова», — внезапно уловил Эврих конец обращенной к нему фразы. От воспоминаний о минувшей ночи его отвлекли неожиданно вкрадчивые интонации Нганьи, ставшей вдруг похожей на лисицу, только что опустошившую курятник.
Ильяс поморщилась, и выразительное лицо её с высокими скулами и четко очерченными стрелами бровей сделалось замкнутым и отчужденным.
— Так что же это за вести? — спросил Эврих, догадываясь уже о том, что собирается ему поведать Нганья.
