После разрушения Хьердисборга и наказания главных подстрекателей, все прочие доккальвийские форты и форпосты прислали гонцов с просьбой о замирении. Самые ближние поселения перебрались на жительство посевернее, а оставшиеся вожди доккальвов изо всех сил старались вести себя смиренно.
Самой радостной вестью для Брана стало известие о смерти Миркъяртана. После нескольких, едва не удавшихся попыток побега чародей наконец сбежал раз и навсегда от затянувшегося суда — удавился в собственной темнице, к большому ужасу его тюремщиков. Драуг самоубийцы — худшая разновидность упыря, ибо с удвоенной жаждой стремится отомстить. Чтобы избежать такой беды, маги Микльборга затоптали пробитого колом мертвеца в одним им известную трясину и сотворили немало заклинаний, чтобы драуг Миркъяртана никогда не поднялся на поверхность и не исполнил своего мщения.
Победу праздновали весело и долго. Веселее всех был, пожалуй, Дирстигг, который все откладывал долгожданное возвращение в Снегохолм, дабы насладиться прежде церемониями представлений и назвать Брана своим наследником перед всеми вождями, эрлами и прочими, не столь важными, но безусловно заинтересованными персонами — всеми, кто принимал их у себя в эти дни обильных пиров, возлияний и песнопений.
В день, когда они вернулись в Микльборг, чтобы снова обратиться к повседневному размеренному образу жизни, светлый мелкий дождик сеялся над стенами и полями Микльборга, и одинокий пахарь трудился на зеленом прямоугольнике поля, сопровождаемый стаями громко галдящих чаек. Путники остановились, чтобы бросить взгляд на безыскусные очертания торфяных домов, смягченные дымкой дождя и тонкими завитками дыма, что струился над крышами. Новорожденные ягнята блеяли вослед маткам, и в кузне трудился молот, выковывая подкову.
Они молча разглядывали поселение, которое быстро потеряло свой воинственный облик и вернулось к пахоте и севу, к заботам о скоте — ко всем, важным для жизни делам; и вдруг Пер покачал головой и сказал:
— Бран, пора возвращаться домой.
— Домой? — резко переспросила Ингвольд. — Пока не будет отстроен Гледмалборг, наш дом — здесь, и об этом мы говорили уже сотню раз. Неужели ты собираешься покинуть меня? — Она обращалась главным образом к Брану, который с испугом глядел на Пера.
— Да, уже пора сева, — продолжал Пер, — и ты знаешь, как много всегда хлопот у отца с весенней стрижкой и скотом. Потом не успеешь оглянуться, как уже сенокос, жатва, а там и осень не за горами.
— Никто не станет насильно удерживать вас здесь, если мыслями вы в совсем другом месте, — отозвался Кольссинир.
Дирстигг переводил огорченный взгляд с Пера на Брана.
— Но ведь здесь, у нас, все так прекрасно, и вы — знаменитые герои. Когда отстроят Гледмалборг, у вас будет настоящее королевство, не говоря уже о том, как удобно жить неподалеку от меня и Кольссинира. Если бы вы решили остаться здесь, вы бы жили в богатстве и знатности.
Бран ничего не ответил, только, хмурясь, перевел взгляд на запад, а Пер сказал:
— Не то чтобы мне здесь не нравилось, да и говоришь ты соблазнительные вещи, но мне отчего-то страшно недостает Торстенова подворья. Есть что-то притягивающее в земле, на которой ты родился, и потом, когда-нибудь отец умрет, и я унаследую подворье. Может, это место и покажется кому-то маленьким и непривлекательным, чтобы его тянуло туда вернуться, но за эти месяцы я научился многому, что может мне пригодиться в заботах о Торстеновом подворье, хотя там, конечно, куда скучнее, чем здесь. — Он глянул на Брана. — Но не для нас, не для тех, кто знает и любит эту землю. Ведь правда, Бран?
— Правда, — сухо подтвердил Бран.
Ингвольд опустила взгляд на сырую траву, увлажнившую подол ее платья и плаща, затем перевела глаза вверх, почемуто вдруг заинтересовавшись облаками.
— Ну что ж, не могу сказать, чтобы для меня это было неожиданностью, ведь я сама всем сердцем жажду вернуться поскорее в Гледмалборг. Надеюсь, вы сумеете объяснить Торстену, где вы так долго пропадали и почему вернулись на совсем других конях и с грудой даров и альвийского золота. И, Бран… — Она подождала, покуда пахарь пройдет мимо них, взрезая острым плугом крутые черные завитки благоуханной свежей земли, затем протянула руку к Брану, который все еще смотрел на пахаря — тот шагал по пахоте в огромных, заляпанных грязью сапогах, и дождевая вода стекала с полей его старой бесформенной шляпы. —
Я могу сказать только одно: прощай… и спасибо тебе. — Все же голос ее сорвался.
Бран взял ее руку, поверх опущенной головы Ингвольд глядя на пахаря, который остановил коней, чтобы дать им отдохнуть и заодно с удобного расстояния поглядеть на вернувшихся героев. Сорвав с головы старую шляпу, он вежливо помахал ею, с почтением приветствуя их, затем бодро, с признательностью кивнул и снова нахлобучил шляпу на самые уши.
— Пер всегда был моим вождем и хозяином, — начал Бран, — и хотя он отпустил меня и объявил свободным, а значит, теперь я сам себе господин — я никогда не откажусь от побратимских уз, которые связывают нас. Я всегда был верен долгу, но теперь у меня появились и другие долги. — Он указал на Микльборг, а затем его рука опустилась на плечо Ингвольд. — Я нашел свою родину, Пер, нашел землю, где я всегда буду полноправным человеком, и я также прочно связан с ней, как ты с Торстеновым подворьем.
Пер растерянно воззрился на него.
— Но ведь Торстеново подворье тоже твой дом, Бран, и останется твоим домом, пока я буду им управлять. Я даже и вообразить не мог, что ты захочешь остаться; мне будет так нехватать тебя. Но я понимаю… — он запнулся и поглядел на Ингвольд, которая вдруг просияла, — понимаю, что здесь твоя жизнь будет куда лучше, чем та, что я мог бы предложить тебе — все равно, рабу или свободному. У тебя будет и славное имя, и честь, и почет. — Он поспешно пожал руку Брану и зашагал к Микльборгу, а за ним двинулись Кольссинир и Дирстигг, с невыразимо довольным видом оглянувшийся через плечо на Брана и Ингвольд, которые остались стоять под дождем.
Старый пахарь дважды прошел мимо них, а они все говорили и говорили, и трое наблюдателей на земляном валу Микльборга промокли до нитки, когда Бран и Ингвольд наконец подошли к ним. Кони, пасшиеся неподалеку, подняли головы и, приветственно фыркая, приблизились в надежде отыскать кусочек лакомства в чьем-нибудь кармане. Бран обратился к перу через спину его нового коня, золотогривого гнедого с манерами аристократа:
— Я надеюсь, ты не уедешь, не дождавшись нашей свадьбы?
— Да, конечно, — ответил Пер. Затем Факси, шумно лягаясь и кусаясь, растолкал прочих коней и занял место рядом с хозяином — честь, которую он ревниво не желал уступать никаким чужакам и захватчикам.
