рычание, Конан выхватил меч:
— Кром всемогущий! Да она живая!
От крика варвара длинные темные ресницы дрогнули, поднялись, и немигающим взглядом снизу вверх его пронзили глаза — блестящие, непроницаемые, цвета тьмы. Он оцепенел в немом ужасе.
Богиня села: в простом движении — предельная гармония, глаза словно заглядывают прямо в душу варвара.
Он нервно облизал сухие губы и наконец обрел дар речи.
— Ты… ты Елайя? — пробормотал он, запинаясь.
— Да! Я Елайя! — Глубокий мелодичный голос с новой силой поразил его. — Не бойся. Я не причиню тебе зла, если не станешь мне противиться.
— Как может ожить тот, кто пробыл мертвецом столетия? — в вопросе проскользнуло недоверие: казалось, Конан не верит собственным глазам. В сощуренных глазах киммерийца стал разгораться хитрый огонек.
С божественной грацией она подняла руку.
— Я богиня. Тысячу лет назад на меня пало проклятие могущественных духов — духов Тьмы, обитающих по ту сторону Света. Что было смертно во мне, умерло — божественное начало живет вечно. На этом ложе я покоюсь уже многие века и просыпаюсь каждый вечер на закате, чтобы вместе с призраками, вышедшими из тени прошлого, как и в давно минувшие года, устраивать приемы при дворе… Человек, если не хочешь навсегда лишиться разума, если не хочешь, чтобы тебя постигло страшное заклятие, удались немедленно! Я, богиня, приказываю тебе — уходи! — голос стал властным, чуть нетерпеливым, а изящная рука повелительным жестом указала на бронзовую дверь.
Конан — с глазами, горевшими, как уголья, — вложил меч в ножны, однако выполнять божественное повеление не спешил. Точно под властью колдовских чар, он сделал шаг вперед — и вдруг совершенно неожиданно сгреб Елайю в свои медвежьи объятия! Богиня завизжала самым непотребным образом, и тут же послышался треск разрываемой материи: одним грубым рывком Конан сдернул с божественного тела шелковую юбку!
— Богиня! Ха! — в его рычании сквозило гневное презрение. Пленница извивалась, делая отчаянные попытки обрести свободу, но он словно бы не замечал их. — То-то мне показалось странным, что принцесса Алкменона говорит с коринфийским акцентом! Как только я очухался, я уже знал, что где-то раньше тебя видел. Ты Мьюрела — коринфийская танцовщица из окружения Зархебы. А вот на бедре и родимое пятно полумесяцем. Я видел его как-то раз, когда Зархеба учил тебя плетью. Богиня! Надо же!
Он звучно шлепнул по предательскому бедру ладонью, и девушка жалобно вскрикнула. Вся ее величавость пропала. Она была уже не мистическим творением глубокой древности, а самой обычной, дрожащей от страха и унижения юной танцовщицей, каких десятками продают на невольничьих рынках Шема. И вот послышалось жалобное шмыганье, еще минута — и, потеряв всякий стыд, развенчанная принцесса ударилась в слезы. С высоты своего роста варвар бросил на пленницу торжествующий взгляд.
— Принцесса! Слишком много чести! Так значит, ты из тех женщин, которых Зархеба привел в Кешан под вуалями? Неужели ты всерьез надеялась обмануть меня, ты, жалкий комок перьев? Год назад я видел тебя в Хоршемише вместе с этой свиньей Зархебой, а я никогда не забываю ни лиц женщин, ни их тел. Пожалуй, я…
Но тут, подстегнутая ужасом, девушка извернулась в железных объятиях варвара и тонкими руками обвила его бычью шею; по щекам побежали ручейки слез, рыдания стали быстро нарастать — она была на грани истерики.
— Умоляю, не убивай меня! Не убивай! Меня заставили! Это Зархеба привел меня сюда, чтобы я сыграла роль богини!
— Что-о?! Не кощунствуй, мерзкая ты шлюшка! — загрохотал по комнате его голос. — Или ты не боишься гнева богов? Великий Кром! Неужто на свете повывелось благочестие?
— О, умоляю тебя! — от страха она совсем потеряла голову, лишь все сильнее льнула к нему, дрожа всем телом. — Я не посмела ослушаться Зархебы. О, что мне теперь делать? Эти языческие боги… Они проклянут меня!
— Как ты думаешь, если жрецы обнаружат, что их богиня — фальшивая, что они с ней сделают? — с ухмылочкой спросил он.
При мысли об этом ноги девушки отказались ей служить; дрожащая и безвольная, Мьюрела сползла к ногам варвара и, обхватив его колени руками, прерывистым голосом взмолилась о пощаде и защите, перемежая мольбы слабыми попытками убедить его в своей невиновности и в отсутствии у нее дурных помыслов. От прежней гордой принцессы предков не осталось и следа, что было и неудивительно, ибо страх преследовал ее постоянно, и если в прежней роли его еще удавалось как-то сдерживать, то теперь, едва ему поддавшись, она уже не смогла с ним совладать и быстро погружалась в бездну животного ужаса.
— Где Зархеба? Да прекрати ты выть, говори толком!
— Дожидается жрецов снаружи дворца! — донеслось сквозь всхлипывания.
— Сколько с ним человек?
— Никого. Мы пришли вдвоем.
— Ха! — Возглас весьма походил на довольное рычание льва на охоте. — Значит, вы покинули Кешлу всего через несколько часов после меня. Вы взбирались на скалы?
Она лишь покачала головой: слезы душили ее. Нетерпеливо выругавшись, Конан впился железными пальцами в нежные плечи и встряхнул несколько раз подряд, пока девушка не открыла рот и с шумом не втянула воздух.
— Ты прекратишь когда-нибудь свой рев? Отвечай, как вы попали в долину.
— Зархеба знает тайный ход, — выдохнула она. — О нем ему сказал жрец Гварунга, а еще Татмекри. Снаружи, напротив южной части долины, у подножия скал есть большое озеро. Под водой открывается пещера — с берега входа в нее не видно. Мы нырнули и проникли в пещеру. Она почти сразу пошла кверху, вода кончилась, и дальше мы продвигались под горой. А выход из пещеры в долину скрыт густыми зарослями.
— Хмм. А я-то взбирался на скалы с восточной стороны, — пробормотал он. — Ну да ладно, что было потом?
— Мы пришли ко дворцу, и Зархеба спрятал меня в лесу, а сам пошел искать комнату с телом прорицательницы. Он, похоже, не слишком доверяет Гварунге. Когда он ушел, мне послышалось, будто где-то ударил гонг, только я не совсем уверена. Наконец вернулся Зархеба и приказал следовать за ним. Он привел меня в комнату, где лежала богиня Елайя. Сняв с нее одежду и украшения, он заставил меня надеть все это, потом уложил на пьедестал в позе, в которой лежала богиня, и, оставив одну, сам отправился прятать тело и выслеживать жрецов, когда те явятся. Я очень боялась. Когда ты вошел, я готова была вскочить с пьедестала и умолять тебя забрать меня из этого проклятого места, но я страшилась мести Зархебы. А когда ты обнаружил, что я живая, то решила напугать, чтобы ты поскорее ушел.
— Что ты должна была им
