— Скажи, что ты готов для меня сделать? — та, что стоит за спиной Янгара, отбрасывает полотняный полог. И солнце отступает перед бездной ее глаз. Привязь становится прочнее.
Ненадолго.
Надо ждать.
И смотреть в ее глаза, позволяя вновь себя опутать.
— Ты еще сопротивляешься, — говорит она, проводя ладонью по щеке, и коготки расцарапывают кожу. Она слизывает капли крови и жмурится. — Сладкая… почему ты все еще сопротивляешься? Разве я не красива?
— Красива.
Ей нравятся зеркала.
И восхищение.
И страх.
Она готова выпить все, и сейчас тянет из Янгара силы. Но все же отстраняется с явным сожалением.
— Так что ты готов сделать для меня, Янгхаар Каапо?
— Все.
В ее глазах вспыхивает радость.
И камень, спрятанный на груди Янгара, наливается тяжестью.
— Тогда, — она вновь прячет свое лицо, поскольку солнце слишком уж яркое. — Тогда иди и убей этого зверя.
В ее руках клинок.
Янгару знакомы его тяжесть и синий булатный узор на стали.
— Возьми, — та, что стоит за его спиной, незримой тенью, проклятьем, больше не боится давать оружие. Верит? Или проверяет?
Ее привязь прочна.
— Иди, — она ласково касается его руки. — И убей. Для меня.
Идет.
По ковру, который скрывает звуки шагов, лишь мягко прогибается ворс.
По мрамору пола, холодному, натертому до блеска. И собственная тень на нем спешит обогнать Янгара. Теням легко устроить побег. А он пока еще на привязи. И рука сама тянется к зеленому камню, сквозь который можно смотреть на солнце.
Но привязь прочна.
И мрамор сменяется гранитом.
Лестница. Ступени числом три дюжины…
…семь тысяч ведут к храму, скрытому в горах. О нем рассказывал каам. Он садился у костра на пятки, и Янгар удивлялся, как узкие аккуратные ступни выдерживают вес этого тела. Каам тянул к огню руки, и пламя ласково обвивало запястья.
Он наклонялся к огню, и отблески его ложились на белую кожу причудливыми узорами.
…каам устраивался перед зеркалом и перебирал кисти. В лазуритовой шкатулке у него множество кистей и еще краски: красная — для губ, синяя — для век. Янгару было смешно наблюдать за тем, сколь сосредоточенно каам разрисовывал лицо.
И было время, когда Янгар смеялся в голос. А каам лишь отмахивался, дескать, только глупцу чужие обычаи смешными кажутся.
На глупца Янгар не обижался.
Лестница закончилась.
Коридор. Узкий и темный, несмотря на десятки факелов. И каждый звук здесь эхом отдается по нервам. Камень в руке тяжелеет.
А привязь истончается.
Та, что стоит за спиной Янгара, впервые отпустила его далеко.
— Не думай сбежать, — сказала она напоследок, коснувшись губами щеки, — не выйдет.
Он не думает.
Он уже научился прятать опасные мысли под пологом пустоты. И туда же отправляет воспоминание о костре и кааме, о красках в лазуритовой шкатулке и кистях, что кажутся такими хрупкими в толстых пальцах Кейсо. И само его имя…
…не время пока.
Рано.
Расступаются люди, пропуская Янгара.
Шепот за спиной, словно шелест листьев. И отдельные слова в нем теряются.
Решетка. Ворота открывают. Скрипят несмазанные петли.
Песок. Белый. Сырой, но уже прогретый солнцем. И Янгар, остановившись на мгновенье, касается песка. Шершавый. Тяжелый.
Кровь хорошо впитывает.
Та, что стоит за спиной Янгара, подталкивает его вперед. Она далеко, но не настолько, чтобы вырваться из плена. И Янгар, обернувшись, кланяется: пусть та, что стоит за его спиной, успокоится: он верен хозяйке.
Пока.
Еще несколько шагов.
И солнце делится светом. Камень в руке раскаляется, и Янгар разжимает кулак. Запрокинув голову, он смотрит на солнце, долго, до рези в глазах и красных мошек, до слез и мутного взгляда. Но привязь тает.
Лед под солнцем.
И та, что стоит за спиной Янгара, шипит от злости. Она поняла уже свою ошибку. И пытается дотянуться, расстилает липкие нити, плетет сеть, чтобы набросить на арену.
Не получится. Здесь слишком много солнца. И Янгар смеется над ее беспомощностью: у него вновь получилось изменить судьбу. Вот только сейчас он, Янгхаар Каапо, Клинок ветра и последний из рода Великого полоза, похож на безумца.
— Стой.
Дорогу заступил высокий темноволосый раб.
Его зовут Олли.
С ним разговаривала та, что стоит за спиной Янгара. И теперь она хочет его крови.
Ветерок взъерошил короткие волосы, коснулся медной кожи Олли, лизнул свежие раны на груди. И по кромке копья пробежал солнечный луч.
— Остановись, пожалуйста, — попросил Олли и руку вытянул, пятерней уперся Янгару в грудь. — Ты же не понимаешь, что собираешься сделать… ты сам потом пожалеешь… она вернет тебе разум.
Да, а потом выпьет до дна, как делала это с другими.
Янгар знает. И отбросив руку Олли, отвечает:
— Падай.
Тот хмурится. Медлителен. Непонятлив.
— Ты должен упасть, — Янгар надеется, что Олли сумеет прочесть по губам. И спорить не станет. Сын Ину упрям, но не глуп.
Он вскинул копье, защищаясь от удара палаша, и сталь клинка с легкостью перерубила древко. А в следующий миг рукоять вписалась в висок. Олли устоял, только головой затряс, силясь избавиться от звона. А палаш в руке Янгара, описав полукруг, вернулся и скользнул по горлу, отворяя кровь.
Красная.
Сладкая.
Та, что стоит за спиной Янгара, подалась вперед.
И Олли, покачнувшись, опустился на колени…
…а та, что стоит за спиной Янгара, замерла. Она ждала… и не дождавшись, завизжала:
— Добей!
Жаль. Янгар надеялся, что получится ее обмануть.
— Добей! — подхватила толпа, подчиняясь ее воле. И людское море всколыхнулось. Еще немного и оно решится попробовать ограду на прочность.
— Не вышло, — Янгар отбросил косы за спину и протянул бывшему врагу руку. — Хотя попытаться стоило. Мертвецы ей без надобности. А вот живых она не отпустит…
— Как ты…
Олли рукавом зажал царапину на горле, длинную, кровящую, но неопасную.
— Да просто бегать не впервой.
Та, что некогда была человеком, поднялась. Янгар слышал эхо ее гнева и жажду, многократно усилившуюся. Она сходила с ума от ярости и бессилия.
— Глупец, — сказала она, отбрасывая с лица полог ткани.
И солнце отпрянуло, не желая смотреть в ее лицо.
Бледное.
Совершенное каждой своей чертой.
И уродливое в этом совершенстве.
— Не смотри на нее. Если хочешь сохранить разум, нельзя заглядывать в глаза Сумеречнице, — сказали Янгару, и холодные пальцы легли в его ладонь. И он сжал, опасаясь, что если выпустит их, то его жена исчезнет. Она же, услышав этот страх, обняла.
