Ознакомительная версия.
— Далеко еще? — осведомился он.
— От забора до обеда, — был стандартный ответ.
Алешка, у которого уже ноги подкашивались, встал как вкопанный.
— Послушай! — проникновенно начал он. — Я не могу больше! Я рухну сейчас!
— Пошел. Ну?
Труп, понятное дело, становился все тяжелее.
— Что? Надоело? — спросил парень за спиной.
— А то!
— Повторяй за мной.
— Что? — спросил совсем одуревший Алешка.
— Я работаю, я работаю, я работаю…
И дальше Алешка под диктовку огласил лес таким монологом:
— Я работаю, я работаю, я тружусь, я честно зарабатываю свой ужин, и завтрак, и обед, я работаю, а не ваньку валяю, я работаю и ни у кого на шее не сижу, я работаю, я работаю, мне нравится моя работа, гори, гори, моя звезда!
Это Дениска не вовремя вспомнил классику рока — неувядаемого и бессмертного Бэ-Ге.
* * *
А в это время за ванной корчилась и брыкалась Халява.
— Ой, не могу, ой, помираю! — скулила она.
— Тише, дура! — Якушка стоял наготове с кляпом и в паузах между воплями излагал Халяве все, что он о ней думал в это нелегкое время.
— Гляди ты, она вроде поменьше сделалась, — заметила Матрена Даниловна.
— Не околела бы… — проворчал Лукьян Пафнутьевич.
В углу, под трубами, барахтался тщательно им спеленутый Акимка.
— А и околеет — невелика беда.
— Ой, сил моих нет, помогите! Ой, Лешенька, брось ты эту тяжесть, брось, а то помру ведь!
Тут Халява схлопотала-таки прямо в глотку прочный кляп. Но, кажется, того даже не заметила.
— Куда ее девать? — спросил Якушка.
— Сперва подождем, — распорядился Лукьян Пафнутьевич.
Ждали минут десять. Немые судороги Халявы делались все отчаяннее.
— А ну как из всемирного центра ей на помощь прилетят? — осторожненько спросил Якушка.
— Прилетят — пусть сами и вызволяют. Ну-ка, откидывай крышку!
— И точно — уменьшается! Теперь она уже с меня ростом будет! воскликнула Матрена Даниловна.
— А ты помолчи. Если чего — не видела, не слышала, не знаю.
Якушка уже лез на унитаз — откидывать мягкую крышку, Матренушка, поняв, что в одиночку он этой громадины не осилит, полезла следом, помогать. Потом они сверху спустили веревку, и Лукьян Пафнутьевич надел петлю на талию Халяве.
Якушка забрался на бачок и в нужную минуту всем весом прыгнул на кнопку.
— Ахти мне, веревка! — вскрикнула Матренушка. — Веревку упустили!
— Ну и шут с ней, — проворчал Лукьян Пафнутьевич. — Полезли вниз, чего тут торчать. Закрывай крышку, Якушка. А ты, дура, смотри мне! Проболтаешься подружкам — без косы останешься.
— Это ты мне грозишься? — удивилась Матренушка. — Я же его научила, как Халяву избыть, и он же на меня лается! Слышал, Якушка?
— Слышал, — подтвердил подручный.
— Ты дома своего защитить не умел? Ты от Халявы в петлю лезть собрался? Ты потом, как побитый пес, по углам жался? А теперь осмелел? Грозишься? Матрена Даниловна уперлась руками в бока. — Хватит!
— Нишкни! — вдруг приказал супруг. — Что-то наши там расшумелись…
Домовые тихонько выбрались из ванной и вдоль стеночки поспешили в гостиную.
— И сколько же он тут будет обитать? А? — спрашивал хозяин у Анечки. Ест, пьет, посуды за собой не помоет! К экзаменам, говоришь, готовится? Я сейчас заглянул, хотел его учебники посмотреть! Это, Анька, не учебники! По ним еще при Хрущеве арифметику проходили!
— Говоришь, на складе пахал как лошадь? Я сегодня на этом складе была — так заодно и про него спросила, — сообщила хозяйка. — Лишний раз пальцем не пошевелил! И не сам ушел — а уволили! За патологическое безделье! Так и в трудовую книжку директор хотел записать — жаль, отговорили!
— Да я же вижу, вижу! И вот, смотрите, что я у него нашла! Я вам говорить не хотела! Все равно — смотрите! — это уже был Анечкин голос.
Матрена Даниловна поняла — сработали крошечные дамские трусики. А может, помада, которой была тщательно вымазана рубашка.
— Опомнились, — удовлетворенно сказал Лукьян Пафнутьевич.
— Проснулись, — добавил Якушка. — Вот теперь заживем!
— Акимку, подлеца, выпорю, — пообещал Лукьян Пафнутьевич. — А тебе за верность будет награда.
— Да я не за награду… — смутился подручный и стал озираться в поисках Матрены Даниловны. Все-таки это она вытащила супруга с антресолей, где он от бессильной злости совсем поселился, она немало потрудилась для избавления от Халявы.
Но не было нигде Матренушки — и сообразительный подручный понял, куда она поспешила.
Но говорить об этом законному супругу не стал. Порядочность — она и у домовых порядочность, другой покамест не придумано.
* * *
Евсей Карпович с нетерпением ждал результатов своей затеи.
Первой прибежала Матренушка — сказала, что дармоедовы вещи уложены в сумку, а сумка выставлена на лестницу. Потом пришел Дениска.
— Посмотреть бы хоть, ради кого старался! — с такими словами он шлепнулся на диван. — Красавица, красавица, а может, я ради какой-то уродины полночи этого дурака по лесу гонял!
— Дураку полезно, — поучительно произнес Евсей Карпович. — Теперь и будет Халяву с небес вымаливать — а второй ему уже не полагается.
— Ты уверен, дедушка?
— Ну… не совсем… Но хотелось бы верить.
— Ничего! Я туда заглядывать буду! Придумаю, как тебя с нашей Анечкой познакомить! — пообещала из стенного шкафа Матренушка. — Ты мне, Дениска, полюбился. А коли кто домовым полюбится — тому будет удача. И не какая-нибудь халявная, а самая настоящая! Евсей Карпович, ступай сюда, держи простынку за края, натягивай!
Она впервые стелила в новом своем жилище настоящую, правильную двуспальную постель.
У всякого домового — своя придурь.
Есть такие, что хлеба не едят, им пирожок подавай, сыр, сливки. Есть противники молочной пищи. Есть любители начищать чугунные сковородки, которых под угрозой смерти не заставишь прикоснуться к сковородке с тефлоновым покрытием.
А вот у Тимофея Игнатьевича придурь была совсем прискорбная — он жениться не хотел.
Собственно, немало домовых так и живут старыми холостяками, не слишком от этого страдая. Но у них холостячество — или вынужденное, или какое-то случайное — скажем, выпал бедолага из поля зрения окрестных свах.
Некоторые подолгу не женятся от гордости — я, дескать, самое исправное хозяйство в городе веду, мне и супругу нужно под стать. Но и на них порой находится управа. Попадаются, хоть и очень редко, нытики, с которыми уважающей себя домовихе лучше не связываться. Попадаются склочники, которых все обходят за три версты. И те, и другие не прочь жениться, но ничего в себе менять не желают — так и остаются одиночками.
Ознакомительная версия.
