Ознакомительная версия.
Юрта была полна запахов, какие остаются после камланий – резкий запах сгоревших костей, трав, чего-то кислого. Изнутри стены покрывали звериные маски, смотревшие пустыми дырами на месте глаз неуютно и грозно. Одиннадцать шаманов, вводя каждый своего испытуемого, снимали с него всю одежду и усаживались по краям юрты. Руки Онхотоя уложили его головой к огню. Все молчали.
Наконец неровно задребезжали колокольцы на посохе Заарин Боо. Руки Онхотоя поднесли Илуге к губам чашу с дымящимся напитком. Вкус был горький, грибной.
К колокольцам прибавился звук бубна, а через какое-то время – старчески хриплый голос. Потом еще один, еще… Шаманы один за другим вступали в песнь, подхватывая ритм своими бубнами, рассыпая его на каскады неритмичных звуков – и собирая снова. Илуге почувствовал, что его зрение распадается вместе с этими звуками, перед глазами поплыли пятна. Он откинул голову, задыхаясь и стараясь глядеть прямо вверх, где фантастические полузвери-полулюди, казалось, улыбаются ему с потолка. Потом они ожили, сплетаясь вокруг него во все убыстряющийся хоровод.
Сквозь рокот бубнов пробился длинный хрустальный звук, ударивший по обнаженным нервам. Скользнув вместе с ним в темноту, Илуге оказался под небом Эрлика. Низкое черно-красное небо с железными гвоздями звезд почти касалось его головы, откуда-то дул горячий ветер, какой дует из раскаленного горна. Куда идти? Где искать искомое?
Илуге сделал шаг, потом другой. Теперь перед ним лежала только одна тень, и отсутствие второй ощущалось, будто дыра на месте камня в драгоценном кольце. Илуге невольно подумал о том, в каких мрачных глубинах этого мира бродит сейчас душа Орхоя Великого, подарившего ему жизнь ценой собственного небытия под всеми небесами. Уна – неотвратимость – двигала ими.
На этот раз под небом Эрлика не было ни моста, ни пропасти. Река слез шумела где-то совсем близко, и Илуге скорее машинально подошел к ней. Река текла между красных сухих берегов, не оставляя ни грязи, ни влаги, – черный маслянистый поток, не нарушаемый всплесками резвящихся рыб и игрой воды на перекатах. Илуге подошел ближе и почувствовал печаль, море печали, поднимавшегося от воды, словно неощутимый запах. Его сердце сжалось. Казалось, все страдание, которое он пережил, вернулось снова и обрушилось на него. Отчего в жизни столько боли? Отчего она так невыносима и кто делает ее такой невыносимой? Илуге забыл, куда и зачем он шел. Не было ничего важнее ответа на этот вопрос, и он сел, окунув пальцы в темную воду.
Круги по воде от его пальцев разбежались, всколыхнув гладкую поверхность реки. Вода – он знал, что на вкус она горько-соленая – мягко обтекла его пальцы, завораживающий холод потек вверх. Должно быть, так замерзают в степи насмерть, Илуге доводилось слышать, что людей охватывает такое вот сонное безразличие, такая же непостижимая, нескончаемая усталость.
По воде прошла рябь, и Илуге увидел идущую к нему женщину. Черные одежды стекали с ее тела, будто вода, и без плеска стелились по столь же темной воде. Черные волосы, обрезанные с одной стороны лица, падали до колен с другой. Черные глаза, блестящие, будто обсидиан, смотрели на него с таким понимающим страданием, что у него против воли слезы навернулись на глаза.
– Здравствуй, Айсет-Вестница! – прошептал он, узнав ее.
– Здравствуй, человек, сосуд печали, – прошелестел в ответ голос. – Ты ведь знаешь, кто я и кому дано видеть меня. Зачем ты по своей воле пришел ко мне?
– Мне нужен волос с твоей головы, о Старшая Дочь, – сказал Илуге, стараясь подавить струящиеся сквозь него волны печали. – Для Тэнгэрин Утха, Небесного Испытания.
– Знаешь ли ты, человек, отчего я живу в Реке Слез, и отчего меня еще называют Хранительницей Печали? – спросила Айсет-Вестница, и ее лицо осветилось слабой, болезненной и невыразимо прекрасной улыбкой. – Ответь мне на этот вопрос, и я поверю, что ты достаточно мудр, чтобы принять мой дар и то, что он принесет.
Илуге думал долго. Она не торопила, стоя перед ним, и ее черные одежды слабо шевелил невидимый ветер.
– Я думаю, ты печальна оттого, – сказал он, силясь совладать с голосом, – что тебе назначено извещать людей о смерти и страдании, – наконец сказал он.
– И это тоже, – кивнула Страшая Дочь. – Но не это – главное.
– Ты видишь страдания человека, который не понимает, что сам является причиной своих страданий. И своей смерти, – твердо сказал Илуге. – Должно быть, очень редко, ты приходишь и к тем, кто воистину уходит по воле богов, но их, наверное, так мало…
Айсет еще раз улыбнулась своей пронзительной страдающей улыбкой.
– Я рада, что в Срединном мире есть люди, понимающие это. Моя ноша станет легче оттого, что ты сказал мне сейчас. Возьми. – Узкая бледная ладонь протянула ему длинный черный волос.
– Благодарю тебя, моя Госпожа, – поклонился Илуге. – Твое милосердие безгранично.
– Ты мне понравился, смертный человек, и я дам тебе совет. – Женщина уже уплывала по беззвучной реке. – Не смотри в глаза моим сестрам.
– Благодарю тебя, Старшая Дочь, – сказал Илуге, сжимая в руке невесомый волосок.
– Не благодари. Айсет – Вестница Печали, и печаль не минует тебя. – Голос звучал уже еле слышно.
Илуге встал. Куда идти, было совершенно неясно. Там, куда река унесла Айсет-Вестницу, казалось, темно и сыро. Там, откуда текла Река Слез, клубился, собираясь в непроницаемую стену, густой туман. Илуге направился к нему.
Испарения от реки были горькими и солеными тоже. Тело Илуге покрылось влажной испариной, и запах старой крови, которой он был вымазан, вернулся. Он двигался в густом тумане, не очень понимая, куда идет, и ориентируясь только на кромку черной воды, еле различимой под ногами. Туман казался осязаемым, живым, душным, словно бы тянущим к нему длинные белёсые щупальца. Внезапно Илуге ощутил страх. Страх был так силен, что он едва не повернул обратно: только мысль, что этот ужас, пришедший из тумана, может вцепиться ему в спину, удержал Илуге. Он остановился, озираясь и вглядываясь в окружающий его красновато-серый сумрак.
Она стояла у него за левым плечом, маленькая, хрупкая фигурка в белом. Взгляд Илуге упал на ее макушку, светлые, как у матери, волосы, выхватил из тумана светлое пятно лица.
«Не смотри им в глаза», – сказала Айсет-Вестница, и он с усилием отвернулся, уставившись на полы длинного белого одеяния, отливавшего жемчужным блеском.
– Здравствуй, Тишайшая, – не поднимая глаз, сказал он.
– Здравствуй и ты, – нежно донеслось в ответ. – Если так могу говорить я, Отнимающая Жизнь.
Ее голос был невозможно мягок, голоса всех земных женщин покажутся рядом с ним грубыми и визгливыми.
Ознакомительная версия.
