Я резко одарила Релада пронзительно-отточенным взглядом. Он хорошо успел покопаться в мотивах, властвующих надо мною, — на удивление хорошо. Каким-то, не иначе что чудом он дознался, что вовсе не перспектива нависшей над порогом войны страшит меня; я, дочь воинственного народа, в конце концов, и сама была воином. Не война, но заведомый проигрыш врагам, кои гнались не только за трофейной добычей, но рассчитывали уничтожить, если не наши жизни, то наш дух… наши души. Поле боя, где куда ни кинь, куда не ходи, везде — шах и мат. И уж этого-то я точно не могла, не имела права снести.
Шансы два к одному были определённо… выигрышны. Дорогой ценой, но приближали к победе.
Быстрый взгляд на Сиеха — тот утвердително кивнул. Инстинкты твердили мне: Релад не лжёт, и его предложение, мало того что разумно, но и выгодно; но готлингу было хорошо знакомо, на что способен кузен, и он мог в случае чего предостеречь от всяких обманных хитростей. Думаю, мы оба были изрядно ошарашены тем, что Реладу уладось провернуть всю эту немаленькую работёнку.
— Вам следовало бы почаще воздерживаться от излишних возлияний, кузен, — мягко произнесла я.
Убийственно серьёзно, без малейшей тени юмора, Релад усмехнулся.
— Заверяю вас, обошлось без всякого умысла. Просто близость неминуемой смерти имеет дурную привычку скислять даже лучшие сорта вин.
До меня разом дошло вся суть его слов, от и до.
Очередное неловкое молчание, с коим за последние дня я уже успела свыкнуться, а потом Релад шагнул вперёд, протягивая мне руку. Изумлённая, я приняла ладонь. И мы скрепили наш сговор согласным рукопожатием.
* * *
А после мы с Сиехом медленно двинулись к моей комнате. На сей раз он вёл меня иной тропой, через те уголки Небес, кои мне ни разу не доводилось видеть за две проведённые здесь недели. Среди прочих чудес, он показал мне высокую, узкую клеть — не мёртвоё пространство, однако ж столь же глухое, замурованное от всех и по какой-то причине напрочь всеми забытое, — неровно кренящийся потолок которой, походу, был своего рода просчётом (богов, кого же ещё) при возведении дворца. Бледные выросты дворцовой плоти свисали сверху как сосульки, подобно пещерным сталактитам, но много более изящнее, грациозно-утончённее по форме. Одни — настолько огромные, что до них можно было дотянуться кончиками пальчиков; другие — выступающие из потолка едва ли на пядь, оканчиваясь остриём. С ходу дознаться до истинного предназначения кельи не выходило, покуда Сиех не подвёл меня к стенной панели.
Одно моё лёгкое касание, и из щели, прорезью распахнувшейся на потолке, резко хлынул поток до невозможности ледяного воздуха. Я вздрогнула, но тут же позабыла о болезненном замещательстве, стоило потолочным выростам, завибрировав под порывами стремительного ветра, огласиться в такт звонким пением. Не схожим ни с одной музыкой, кою мне доводилось слышать, колеблющимся, рваным и чуждым, какофонией, но до странности прекрасной, чтобы зваться попросту беспорядочным шумом. Я не разрешала Сиеху, повторно нажав на панель, отрубить подачу воздуха, покуда кончики пальцев не стали терять всякую чувствительность.
В упавшей занавесом тишине я опустилась на пол, опершись спиной о стену, и начала дуть на пальцы, пытаясь согреть промёрзшие до кости руки; Сиех присел передо мной на корточки, пристально глазея на мою дрожащую скрючившуюся фигурку. Поначалу я даже не приметила внимательного взгляда, борясь что есть силы с зябкой дрожью; но потом он, внезапно подавшись вперёд, поцеловал меня. Ошарашенная, я напрочь заледенела, но в поцелуе не было ни капли отталкивающего, неприятного. Поцелуй, не мужа, но дитя, беспричинный и безоглядный. Неловкое неудобство причиняла лишь мысль, что уж кем-кем, но ребёнком целующий меня бог не был. Никогда.
Сиех, потянувшись до хруста в плечах, вздохнул с сожелением, видя, какими неповторимыми красками заиграла поспешно натянутая мною на лицо мина.
— Извини уж, — сказал он, пристраиваясь подле меня.
— Не расшаркивайся в извинениях, — сказала я, — а просто поясни, что за муха тебя укусила. — Спешно поняв, что невзначай сплела слова нечаянным приказом, добавила: — Будь так добр.
Он только покачал головой, всем своим видом изображая наигранный стыд, и ткнулся носом мне в плечо. Я была не против получить от него эту частицу тепла, но меня беспокоило настойчивое молчание полубога. Я вырвалась, резко остраняясь, рискуя, что тот либо грохнется на пол, оставшись без опоры, либо вынужденно усядется на пол уже нормально.
— Йин!
— СИЕХ.
Снова вздохнув, недовольно сопя носом, он наконец уселся прямо, поджав под себя ноги. На мгновение показалось, что, рассевшись так, продолжит дуться, но в конце концов, сдавшись, мальчишка медленно произнёс:
— Просто всё это так несправедливо. Даже Нахья, и тот, вкусил тебя, а я остался ни с чем.
А вот от этого мне и вправду сделалось не по себе. Дело принимало неловкий оборот.
— Даже в моих варварских краях, женщины не извращены настолько, чтобы греть себе постель, беря под крылышко детей.
На лице Сиеха вырисовались раздражение пополам с досадой.
— Разве я не говорил тебе и прежде, что хочу вовсе не этого. А вот чего. — Встав на колени, он отрывисто подался вперёд. Я отдёрнулась было назад, и он выжидающе замер. Вспышка озарения пришла ко мне. Разве я не люблю его? Разве не верю ему всей душой?.. обоими душами. Так отчего бы не довериться и его поцелую? Глубоко выдохнув, я расслабилась. Сиех дождался моего с минутным запозданием кивка, ещё секунду помедлил, словно убеждаясь в моей решимости. И склонившись, вновь впился в меня губами.
На сей раз всё было иначе, ибо теперь я изведала его — не Сиеха-ребёнка, чуть замаравшегося, взмокшего от пота, но того Сиеха, крывшегося под человеческой личиной. Это было… неописуемо. Внезапный шквал чего-то освежающего, живительного, ровно сочные ломти переспелого арбуза, или, быть может, ослепительные струи низвергающегося вниз водопода. Стремительно струящийся сель; прошивший насквозь мне грудь, фонтаном изилившийся наружу и вновь вернувшийся назад, в Сиеха, так спешно, что я едва успела перевести дыхание. Соль. Искра. Молниеносный грозовой раскат. Боль, настолько сильная, что я отчаянно порывалась вырваться, отшатнуться назад; но где-то вдалеке руки Сиеха мучительной хваткой впивались в плечи. Прежде чем я заскулила от боли, порыв холодного ветра пронзил меня навылет, овевая кровоподтёки и успокаивая дрожь.
А потом он наконец отстранился. Я ошеломлённо таращилась на него, но он по-прежнему не размыкал крепко зажмуренных глаз. Издав долгий, нутряной, полный неземного довольства вздох, он вновь подкатился под бок, собственнически хватаясь за мою руку и прижимая к себе, напрашиваясь на объятие.
