— Нет уж, — мириады песчинок покатились по склонам и пальцы вырвались на волю, — пусть лучше сидит здесь. Нечего по морям шастать. Должно же быть что-то… неизменное, — она глубокомысленно покивала головой, — именно здесь, где все утекает сквозь пальцы.
— Как скажешь, — согласился эльф, ложась на спину, заложив руки за голову. Помолчав минуту, он добавил:
— Удивительно, но ты одобрила постоянство… — и засмеялся.
Этот островок так пришелся им по душе, что они возвращались к нему не раз. Легко добирались вплавь, благо течение здесь было спокойным, даже ленивым, обсыхали на теплом прибрежном песке, слушая голос ветра, шелестящего узкими ивовыми листьями. Хэлдар вспоминал все свои ребяческие забавы, и, повинуясь эльфу воздуха, ветер так высушивал волосы Амариллис, что она становилась похожей на одуванчик, потом взвихрял белый песок десятком смерчей высотой в метр и заставлял их плясать вместе с девушкой. А то запевал на несколько разных голосов… или поднимал завесу радужных водяных капель, нежную и искрящуюся, и неожиданно обрушивал ее на разморившуюся на солнце Амариллис.
Они очень мало говорили; Амарилис казалось, что Хэлдар если не слышит, то чувствует ее мысли, и сама она удивительно тонко ощущала его настроения — все было так, словно два звучащих в унисон голоса вели мелодию удивительной песни.
Сыч и Сова, удивительно деликатные и понимающие, не донимали их расспросами, не вызывали на откровенность; они умели радоваться счастью друзей, не вмешиваясь и не смущая его. Но у мужа Сова спросила однажды, что все-таки собирается делать лорд Лотломиэль (она почти никогда так не называла Хэлдара…).
— Не знаю, — честно ответил орк. — И я не могу ни советовать, ни сочувствовать.
— Я полюбила Амариллис, — сказала Сова, — и оставила бы ее здесь, навсегда… признаюсь тебе, я думала, что скоро должен приехать Глитнир… — она смущенно улыбнулась.
Сыч покачал головой — ох уж эти женщины, ну никогда не устоят они перед соблазном устроить чье-нибудь счастье.
— Исключено. — усмехнулся орк.
— Знаю. Достаточно один раз взглянуть на них. Будь что будет — так? — Сыч только кивнул и больше они к этому разговору не возвращались.
А Хэлдара и Амариллис будущее, похоже, вовсе не волновала. Они жили, погруженные друг в друга; время остановилось для них.
На исходе сентября, в один из нескончаемых теплых вечеров они сидели на крыльце сычова дома, ожидая хозяина, отправившегося в бор проведать своих подопечных; Сова хлопотала в саду. Амариллис дремала, положив голову эльфу на колени, укрытая его плащом, пальцы Хэлдара гладили, перебирали ее волосы.
Внезапно вечернюю тишину смутили какие-то нестройные звуки — перестук копыт, перекликающиеся голоса и тихий, тишаший, едва заметный звон. Амариллис вздрогнула, но не головы не повернула. Хэлдар улыбнулся и тихо сказал ей на ухо:
— За тобой приехали, фириэль…
Она привстала и осторожно глянула из-за плеча. И увидела, как у дома останавливаются три таких знакомых повозки, а из них на ходу выпрыгивают люди, и замирают, увидев их. Встают, переглядываются, не решаясь заговорить и помешать им… Темнокожий беловолосый Лиусс держит за руку жену, готовую вот-вот заплакать, близнецы суртонцы, как всегда, скромно прячут глаза, боясь совершить бестактность, Орсон переминается с ноги на ногу и улыбается как дитя при виде дешевой пестрой конфеты; скрестив руки, тепло усмехается мизоанка Рецина, за ее спиной прячется кто-то рыжий, и, без особого успеха стараясь казаться строгим, стоит впереди всех ее брат Арколь. На мгновение прижавшись к Хэлдару еще крепче, Амариллис вдохнула побольше воздуха и, восторженно заверещав, бросилась к друзьям. Подпрыгнув, она повисла на шее у Арколя, чуть не задушив его, что-то несвязно спрашивала, невпопад отвечала; потом ее обнимали, целовали, кружили на руках… Наконец, мало-помалу придя в себя, Амариллис оглянулась — эльф спустился с крыльца и стоял неподалеку. Светлые серебристые волосы, подсвеченные закатным солнцем, казались ослепительно белыми, в уголках губ таилась… улыбка? горечь? Поймав ее взгляд, Хэлдар рассмеялся — неожиданно весело и легко — и подошел к ней, обнял, прижимая к себе; он не казался чужим среди вольного актерского люда, и она, успокоившись, снова ухватилась рукою за его рукав.
— Звонковолосый велел передать тебе, что твое отсутствие затянулось, — сообщил довольным голосом Лиусс, — пора возвращаться, Амариллис. Мы передохнем здесь немного и — в путь.
— Куда? — все еще неуверенно спросила Амариллис.
— В Арзахель. А потом — в Краглу.
— Вы с ума сошли, там же холодища!..
— И коронация впридачу. Нас приглашал новый помазанник лично, так что, сама понимаешь, отказать было невозможно.
Амариллис подняла глаза на эльфа; он наклонил голову и сказал:
— Лиусс совершенно прав. — И еще тише добавил, крепко обнимая ее:
— Живи.
Глава девятнадцатая. Коронация
Крагла была на месте и вся ее холодища — тоже. Огромные каменные башни, выстроенные на основании двух монолитных скал, венчающие широкие — десяток всадников свободно мог проехать — городские ворота казались серебристыми из-за покрывавшего их инея. Под ногами горожан поскрипывал снег, морозец нежно пощипывал их за щеки; целый лес труб, произрастающий над городом дымил, кто во что горазд. В королевской резиденции полным ходом шли приготовления к скорой коронации: повара приводили в съедобное состояние все, что попадалось им под руку (ходили слухи, что один чрезмерно увлекшийся кулинар залил ланспигом зазевавшегося поваренка, а другой, еще более ретивый, испекся сам…); придворные выколачивали пыль из парадных парчовых мантий, жутко тяжелых и неудобных — но достаточно помпезных, чтобы создать настроение возвышенное и трепетное; слуги сбивались с ног, готовя все свободные апартаменты, комнаты, комнатушки и клетушки для гостей всевозможных рангов и самолюбий; герольды вопили во всю глотку, смущая окрестных петухов, и стараясь как можно отчетливей и звонче провозглашать высокие имена; управляющий церемониалом в сотый раз перепроверял правильность убранства пиршественной залы, очередность и точность развешанных по стенам стягов и гербов, порядок гостей за королевским столом и чистоту салфеток. А сам будущий монарх, а пока что наследный принц Огма целыми днями пропадал в кузнице, где наперегонки с Орсоном гнул подковы и плел косички из гвоздей.
Амариллис же занятий тоже хватало. Устроив по прибытии в северную столицу, по выражению Арколя, тряпочный бунт, они, на пару с Криоллой, порастрясли кошельки братьев и чуть не свели с ума пару портних своими безумными заказами; кроме того, ей понадобились новые украшения… она ведь вернулась к детям Лимпэнг-Танга, что называется, в первозданной прелести. Единственное, что ей не пришлось покупать (да это и не представлялось возможным) — так это Хранителя Мелодий; пока она была в Арзахеле, кто-то прислал ей из Шаммаха точно такого же. Почти все время, проведенное в славном герцогстве, она потратила на долгие, выматывающие репетиции, а рядом с нею почти неотлучно находилась Муна. Красавице северянке кочевая жизнь не подошла, так что Амариллис совершенно спокойно заняла свое прежнее место; девушки искренне радовались встрече и Муна действительно помогла подруге вернуть былое мастерство. Запершись в одном из дворцовых залов, они танцевали с утра до ночи; однажды Муна сказала:
