Казалось бы, живи и радуйся — мои магические возможности оказались выше самых радужных прогнозов деда, я обзавёлся преданной гвардией с изрядными способностями, ухитрился пережить буйство стихий и сохранить своим оркам жизнь. Но на душе было весьма тревожно. Я чувствовал, что события стали выходить из-под контроля моего и окружающих, похоже, будущее уже предопределено и, увы, не нами.
Несмотря на наши родственные отношения, я собирался кое-что утаить от отца и деда — даже у них свой предел доверия и лояльности. Некоторые вещи знать будут только я и боги — с большой радостью отказался бы от чести присутствовать в такой компании. Но моим мнением никто не удосужился поинтересоваться. Даже орки, принесшие мне присягу верности и то, считают, что более меня осведомлены о моих желаниях и потребностях — за сегодняшний вечер они с успехом пресекли несколько моих попыток заняться своими делами, и оттеснили бойцов, жаждавших со мной пообщаться. Я понимаю, что они помогают мне держать язык за зубами, это сейчас в моих интересах, но и права голоса меня никто не лишал, по крайней мере, официально. Только одно мирило меня с их излишней инициативой — я был абсолютно уверен в их верности. Чем и кому они были обязаны ранее, не имело значения, теперь они принадлежали мне, в прямом смысле этого слова — их Дар и аура завязаны на меня до такой степени, что я сильно сомневаюсь в возможности их выживания без моего активного участия. Даже более того — в случае моей кончины им тоже не жить. Так что их трепетное отношение к моей жизни и здоровью можно понять. Но всему должны быть разумные пределы, а то, чувствую, они и в кустики будут сопровождать меня всей толпой — вот остальные орки посмеются.
Но это всё лирика, а сейчас пора приниматься за решение насущных вопросов — мы плотно поужинали и отец с дедом приготовились к моему допросу. Да, допросу, а как ещё назвать ситуацию, когда я не хочу давать никаких пояснений, но придётся. Мы сидели около затухающего костра, мои орки расположились вокруг таким образом, чтобы исключить возможность подслушивания нашей беседы излишне любопытными ушами.
— Отец, первой я хотел бы услышать твою версию событий. — Оррин хотел знать, как всё выглядело с точки зрения классического мага Ора. — Рассказывай подробно, любая мелочь может оказаться решающей.
— Многое мне самому не ясно. — Дед не отрывал взгляда от костра, как будто говорил сам с собой. — Это не похоже на простое действие артефакта, предназначенное на одно срабатывание скрытого заклинания на подходящий объект. Нет, всё было значительно сложнее, слишком длинная цепочка последовательных магический действий для простой небесной каменюки. Не верю я в наличие даже зачатков разумной деятельности в остатках метеорита. Даже предположить подобное — глупость.
Шаман взял два горючих камешка в руку и стал катать их по ладони, бездумное повторяющееся действие улучшало мысленную концентрацию. Мы с вождём молчали, стараясь не сбить старика и случайно не помешать его рассуждениям.
— Раньше я бы приписал подобное прямому божественному вмешательству, но чтобы триумвират вмешался одновременно? Нет, в это верится с трудом. Задействованы были силы огромного масштаба и это удача, что никого не убило. Кстати, спасибо, что помог мне удержать защитный полог, Эчеррин. Был момент, когда не оставалось никакой надежды на благополучный исход.
— Не знаю. — Я в недоумении пожал плечами. — Я ничего такого не помню. Единственное, что могу подтвердить совершенно точно так это то, что во время магической грозы спал и видел сны. О том, что происходило тогда вокруг, не имею ни малейшего представления.
— Жаль, взгляд с твоей стороны очень помог бы нам. — Оррин тоже уставился на пламя костра, и я понял, что они с дедом не поверили мне. — Может быть, со временем что-либо прояснится.
Последняя фраза давала мне возможность «вспомнить» подробности позже, не теряя лица, за что я был отцу весьма благодарен. Чему я научился в своей дворцовой и орочьей жизни, так это вовремя закрывать рот. Люди говорят "Молчание — золото", но в моём случае это прозвучало бы "Молчание — жизнь". Слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Так что прежде чем что-либо отправлять в полёт, мне надо самому определится с отношением к произошедшему.
После пробуждения в лесу я заметил кое-какие изменения в себе, никак не могу понять — хорошие или плохие. Всякие мелочи вроде обострённого слуха и усилившегося обоняния мало меня заботили, но вот зрение… с ним творилось что-то невообразимое. Я прекрасно помнил опыт ночного видения во время боя с волками, но тогда я хотел перемен в зрительном восприятии и для этого прилагал большие усилия. А сейчас…
Пока я не заострял внимание на чём-либо — всё было как всегда, но стоило начать всматриваться, то зрение произвольно меняло свои параметры. То я начинал видеть силовые линии, затем у собеседников вдруг появлялись цветные ауры или всё становилось чёрно-белым, но я переставал замечать поверхность, но прекрасно мог определить, что находится под землёй на десятки саженей. Кошмар! Если так пойдёт дальше, и я не смогу управлять этой новой способностью, то придётся закрыть глаза и брать проводника — излишки поступающей от зрения информации мешали ориентироваться в пространстве.
Вот и сейчас во время разговора с родственниками я непроизвольно сосредоточил своё внимание на Торрине, и мне предстало странное зрелище. Несмотря на окружающую нас ночь, мне прекрасно было видно, как с орка пропала вся одежда, амулеты и оружие. Не успел я застесняться голого вида собственного деда, как с него исчез кожный покров, что совершенно не мешало ему продолжать степенную беседу с Оррином. Зрелище мышц и пульсирующих вен заворожило меня — оказывается, мы так интересно устроены внутри. «Мясо» постепенно пропадало и стало видно скелет — кости, суставы, хрящи, со следами возрастных изменений (мне показалось, что в молодости у деда не было небольшого искривления пальцев ног, наверное, ему больно долго ходить пешком). Судя по всему, Торрин неоднократно ломал левую руку, да и рёбрам хорошо досталось, что неудивительно для его возраста.
Тут я увидел его сердце и понял, что прошедшая ночь с излишним напряжением при удержании щита, кончилась для старика фатально. Сердце билось вяло и от него веяло такой усталостью, что становилось ясно — деду оставались последние часы. Шаман отдал все свои жизненные силы, чтобы защитить бойцов от последствий моих глупых порывов — если бы я не вцепился, как последний идиот, в этот дурацкий метеорит, деду не пришлось бы так надрываться.
Искреннее раскаяние, жалость и желание помочь переполняли меня — я положил правую руку на его усталое сердце. Всеми силами стараясь помочь и продлить жизнь старику, я представлял, каким великолепным орком он был когда-то. Жаль, что время нельзя повернуть вспять, но хотя бы последние годы пусть он проведёт в здоровье и радости.
