Слезы беспрепятственно потекли по щекам Велиндре, когда она наблюдала, как растворяется существо, порожденное ее чарами. Крылья расплылись туманом, сапфировые кости явились на миг и тут же пропали. Длинное гибкое тело обратилось в серую мглу, помеченную тут и там пурпурной бурей. Последней растаяла голова, единственный глаз больше не светился, уставясь на Велиндре с немым упреком. Все пропало. Ее била дрожь.
— Притяни волшебство к себе, не дай ему развеяться по ветру, — прохрипел старик.
На глазах у Велиндре зеленый дракон тоже таял, его раны зияли все шире, разделяя клочья тела, которые врозь поплыли по воде, видимые все слабее, последними исчезли чешуя, когти и зубы.
Азазир почти сразу вернул себе облик человека с зеленоватой водой внутри и ярко-изумрудным безумием в очах.
— Теперь поняла? — Колдун повернулся к ней. — Ну, так останешься?
— Да, поняла, — сжато ответила она. — И поняла, почему Отрик так редко призывал дракона. Он никогда бы не сотворил подобное создание столь легко, чтобы увидеть его так скоро угасшим и погибшим. И еще меньше, чтобы наблюдать, как его убивают. — Отвращение душило колдунью.
— Выходит, ты ничего не поняла, — с презрением заключил Азазир. — Лучше уходи.
— С радостью, — огрызнулась она. — Но не в одном белье. Впрочем, спасибо за все.
Неистово прорвавшись через смятенное волшебство, наполнявшее озеро, она стала обшаривать камни на дне. И вот вывела все свои разбросанные вещи на сушу и бросила себе к ногам со вспышкой сапфирового света.
— Лучше поторопись, — предостерег ее Азазир, потирая ладони.
Его пальцы протекали один через другой, а грязь под ногами опять стала жидкой. Скалы, только что сухие, вновь засияли на солнце, окутанные холодной влагой. Подняв взгляд, Велиндре обнаружила, что небо пока еще безоблачно, и щелкнула пальцами, призывая чистый огонь. Тот загорелся первозданно-красным, повиснув в воздухе. Она отправила одежду в облет его, из намокшей ткани выступил пар. Колдунья натянула влажные сапоги поверх неловко съехавших с пяток чулок. Найдя в мокром узле свою щетку с серебряной ручкой, Велиндре сердито пригладила сопротивляющиеся растрепанные волосы.
— Какова разница между истинным драконом и подобием? — спросила она. — Что мне еще нужно знать?
— Что еще? — Голос Азазира разлился сотней ручьев, устремившихся вниз по склонам к озеру. — В каком смысле еще?
— Что-то всегда есть впереди, — мрачно пояснила она, заплетая кое-как расчесанные пряди. — Особенно у волшебников. Ты сказал, что у подобия вместо сердца пустота. А у истинного дракона?
— Удивительно, как ты не забыла об этом спросить, — его смех прогремел, точно зимний ручей по камням. — Может, когда-нибудь ты еще сравняешься с Отриком.
— Итак? — Велиндре ждала.
— У истинного водного дракона сердце изумрудное. — Азазир выглянул из озера, возбуждая рябь, тут же побежавшую к нему. — Рубиновое сердце у огненного, сапфировое у того, что живет среди облаков. Ну, а янтарное у рожденного от земли. Это еще одно, ради чего дерзают смельчаки: вырезать у дракона сердце. Нет самоцветов чище.
— Разве их убивают ради дорогих камней? — поразилась колдунья.
— Ну, так попробуешь еще раз? — Он поглядел на нее, склонив голову набок, насколько она могла судить, с задумчивостью. — Или просто бежишь на Хадрумале, поджав хвост, слишком напуганная, чтобы признаться, где была?
— Отрик призвал бы дракона в случае крайней нужды, — четко произнесла Велиндре, заметив, что теперь она стоит по щиколотку в грязи. — Мне думается, я бы взяла пример с него, если бы в нравственном отношении не видела другого выхода.
— Смотри, будь осторожна с такими чарами, — мягко предостерег безумец. — Дракон отправится на охоту, подгоняемый голодом, не подозревая, как мало ему жить земной жизнью. И станет охотиться не только ради мяса. Он чует пустоту вместо сердца, даже если не понимает этого. И станет алкать самоцветов, чтобы заполнить пустоту. И сокрушит любое здание, если унюхает, что там есть кольцо с алмазом.
— А когда он найдет камни, что дальше? — Она вывернула над головой покоробившуюся юбку, натянула ее, а затем принялась воевать с осевшим в самых неожиданных местах корсажем.
— Я понимаю так, что дракон добьется для себя истинной жизни, — протянул Азазир, выглядывая из озера, которое опять начало зелено светиться. — И тогда тебе придется давать долгие объяснения на Хадрумале.
Велиндре собрала все, что хотела унести, в одеяло и завязала кое-как узлом.
— Буду помнить, — она глубоко вздохнула. — Вряд ли кто-то придет сюда снова, и уж во всяком случае — никто с Хадрумале здесь не появится. Но если все-таки кто-то придет, не надо говорить, что я здесь была…
Азазир и ухом не повел, он уже шагал прочь. Разгневавшись, Велиндре протянула руку, чтобы его удержать, но ее пальцы просто-напросто прошли сквозь плечо Азазира. Он не подал виду, что заметил это, и двигался к озеру сперва шагом, затем припустил бегом. И вот, нырнув в хрустальную воду, пропал во вспышке изумрудного сияния.
Велиндре подняла голову. Клубящиеся мрачные тучи уже заволокли все небо над долиной, но еще не набрали полной силы. Ведьма закрыла глаза и вздохнула. Куда теперь: на Хадрумале или в Релшаз? Она завладела тайной, и теперь этого не забыть. Охота ли ей поделиться с кем-то таким секретом? А что бы сделал с этим знанием Дев, ненадежный, не достойный доверия, но именно он, один из многих? Но ведь у этих дикарских колдунов была мудрость, раз уж один из них сумел состряпать дракона, грабящего острова Алдабреша. Может ли она передать столь опасное оружие Деву, дабы он сотворил своего дракона, а тот разодрал бы первого в клочья? Сколько времени пройдет, прежде чем Верховный Чародей услышит о драконе, разгулявшемся на Архипелаге? Не лучше ли ей оказаться на Хадрумале, когда это случится, и быть поблизости, чтобы предложить решение высоким особам из Совета? Нужда вынудит Планира не придавать значения ее знакомству с Азазиром. И пусть тогда откажут ей в звании Владычицы Облаков.
Но сможет ли она жить спокойно, если утаить эту с трудом добытую мудрость означает смерть проходимца Дева и множества невинных людей, пусть это невежественные алдабрешцы, готовые расправиться с любым колдуном, чуть его завидят?
Она замерзла, испытывала изнурение и страдала от того, что не могла привести себя в порядок. Тело ныло от жажды теплой бани, чистой одежды, еды и вина. Ей требовались покой и уединение, чтобы осмыслить тяжелый и горький опыт. Но Велиндре не могла и думать о блаженстве в тиши своих покоев на Хадрумале. Ей хотелось общества после отчаяния и пустоты азазирова безумия. Общества людей, которые ни о чем бы не спрашивали, пока она не найдет, что ответить.
