– А куда же все-таки запропастился князь Воислав Рерик? – громко задал волновавший его с самого утра вопрос боярин Ратмир. Взоры присутствующих тут же обратились на сидящего неподалеку Сивара Рерика.
– Сокол рожден, чтобы летать, – загадочно ухмыльнулся рыжий варяг.
– А вот любопытно, для чего рожден Черный Ворон? – не остался в долгу Ратмир.
– Кто Ворона поминает, тот беду выкликает, – укоризненно покачал бритой головой седоусый атаман, сидящий рядом с Сиваром. – Знал я одного знатнейшего боярина, который извел своего соперника, а потом на пиру свадебном назвал его Черным Вороном и стал над ним насмехаться.
– Ну и что? – строго спросил заинтересованный Горазд.
– Так прилетел Ворон на брачный пир, и боярин тот пал мертвым, – спокойно отозвался атаман.
– Городишь непотребное! – вмешался в разговор боярин Любомир. – При чем тут ворон, коли тебя о Рерике спросили.
– Так ведь нельзя убить Сокола, не потревожив Черного Ворона, – спокойно отозвался атаман, глядя прямо в лицо боярина синими строгими глазами. – Дай срок, прилетит.
В охвостье стола смеялись, а здесь, в навершье, наступила мертвая тишина. Боярин Ратмир уж и не рад был, что затеял этот разговор. Какое ему, в сущности, дело, где летает варяжский Сокол и летает ли он вообще.
– За здоровье великого князя Дира, – громко произнес воевода Святополк и тем разрядил обстановку.
Далее пир пошел своим чередом. О Воиславе Рерике никто больше не вспоминал, благо столы ломились от яств, а кубки наполнялись вином чаще, чем это было потребно для связной беседы. Сильно принял даже боярин Любомир, который прежде не отличался невоздержанностью. О Дире и Пясте и говорить нечего. У этих уже сильно заплетались языки. Да и во всем княжьем тереме трезвого человека очень долго пришлось бы искать. Трудно даже сказать, кто первым заикнулся о княжне Зорице. То ли сам захмелевший великий князь о ней вспомнил, то ли Пяст заговорил о сватовстве. Но только Дир вдруг решил здесь же на пиру объявить о свадьбе своего верного друга боярина Пяста и братичады Зорицы. И как ни удерживал его боярин Любомир от поспешного шага, молодой князь твердо стоял на своем.
– Приведи Зорицу, – сказал Дир Святополку.
– Как прикажешь, великий князь, – со вздохом отозвался воевода и отправил своего сына Венцеслава за девушкой.
Пьяный боярин Пяст порозовел. Князь Горазд встревоженно глянул на боярина Любомира – не рано ли затеяли разговор о свадьбе? Но Любомир, видимо, решил, что чем быстрее будет объявлено о помолвке его сына с княжной Зорицей, тем лучше, и на призыв к осторожности не отреагировал.
– А что, – опять не удержался от ехидного вопроса в сторону ротариев боярин Ратмир, – других женихов у княжны Зорицы нет?
На пьяного боярина зашикали со всех сторон, а Дир, похоже, собирался запустить в него костью, но его удержал воевода Святополк. Однако упрямый Ратмир не унимался:
– Вот сейчас мы и увидим, прилетит Черный Ворон или нет.
– Да что ты раскаркался! – в сердцах прикрикнул на товарища Облога. – Типун тебе на язык.
И тут случилось первое чудо в этот богатый на события вечер – боярин Ратмир действительно онемел. Позднее он говорил, что его поразила красота Зорицы, которую Венцеслав как раз в этот миг вывел на помост. Но любезному боярину никто не поверил. Нет слов, княжна была хороша в своем белом, расшитом жемчугом наряде, но все же не настолько, чтобы лишить дара речи известного всему Киеву болтуна. Здесь явно уже повеяло Навьим миром. Впрочем, никто тогда на это внимания не обратил: все взоры устремлялись к Зорице и поднявшемуся ей навстречу боярину Пясту. И именно в этот момент раздался потрясший всех истошный вопль:
– А это что за диво!
Кто-то подумал, что вопль сей относится к княжне Зорице, но большинство обернулись к окну, где вырисовывался силуэт страшного существа. Еще мгновенье назад окно это было закрыто наглухо, и вдруг – виденье!
– Черный Ворон, – ахнул боярин Облога. И в ту же секунду в зале разом погасли все светильники и наступила непроглядная мгла. Светящееся существо пронеслось над столом и исчезло. А наступившая было мертвая тишина взорвалась криками.
– Свет дайте! – прогремел над столом громкий голос воеводы Святополка, единственного человека, не потерявшего головы во время этого ужасного события. Перепуганные служки все-таки разожгли светильники один за другим, и гости наконец стали приходить в себя, глядя друг на друга испуганными глазами. Когда зажегся свет, все инстинктивно вскочили на ноги, кроме двух, быть может, самых главных гостей на пиру у великого князя Дира. Боярин Любомир и его сын Пяст так и остались сидеть на лавках, глядя в пустоту остановившимися глазами. Из груди у обоих торчало по кинжалу.
– А что я говорил! – разродился наконец давно приготовленной фразой боярин Ратмир и тут же осекся под взглядом безумных глаз великого князя Дира.
Пересудов это двойное убийство вызвало великое множество. Сходились все, однако, в одном – случилось это неспроста, и без вмешательства Навьего мира не обошлось. Многие ругали боярина Ратмира, который помянул не к месту Черного Ворона и тем накликал беду. Другие намекали на то, что великий князь Дир, жертвуя Белобогу, забыл о Чернобоге, обнеся его волхвов дарами. Вот Велес и напомнил о себе, взяв в качестве жертвы двух его ближников. Однако большинство склонялось к тому, что во всем виновата колдунья Тамила, вызвавшая из Навьего мира Черного Ворона. Дом купца Рудяги едва не сожгли. Но тут вмешались мечники князя Дира и не допустили большой беды. При таком ветре огнем спалило бы половину города. А колдуньи в доме все одно не было, да и самого купца след давно простыл. Шепотом говорили о Воиславе Рерике, которого-де убили завистливые бояре Любомир и Пяст из-за княжны Зорицы. И что это именно он Черным Вороном прилетел из Навьего мира, чтобы отомстить своим обидчикам. На этом варианте настаивал боярин Ратибор, и настаивал он до тех пор, пока этот самый Воислав не объявился вдруг в княжьем тереме как ни в чем не бывало, повергнув в тихий ужас и самого Дира, и его ближников. Никто не осмелился спросить у варяга, где он пропадал все эти дни. А вскоре и вовсе не у кого стало спрашивать, ибо ротарии, во главе со своими атаманами, ударили веслами по еще не замерзшему Днепру и ушли в сгустившийся утренний туман. А о Любомире и Пясте в тереме великого князя больше не поминали, как будто и не было никогда рядом с Диром таких бояр.
Русалания готовилась к войне. Впрочем, эта война никогда и не прекращалась, но пока большей частью все ограничивалось набегами печенегов, подкупленных каганом Обадией, и бесчинствами ватаг ротариев на Хазарской земле. Последние для своих набегов на хазарские города использовали не только ладьи, но и лошадей. Особо выделялся своей непримиримостью Воислав Рерик, сделавший своей базой крепость Луку и не боявшийся тревожить хазар даже в предместьях их столицы Итиля. Великий князь Дир к войне с каганом не стремился. Более того, готов был даже оказать покровительство хазарским купцам в Полянской земле, но, увы, рахдонитские караваны перехватывались еще в Русалании, а попытки найти обходные пути натыкались на противодействие русов, которые оседлали не только Дон, но и Азовское море. А ныне, по слухам, готовили налет на Матарху, столицу Тмутараканского княжества, которое, оказавшись меж двух огней, пыталось найти союзника в лице Киева. Во всяком случае, правитель Матархи, князь Сагал, прислал в Киев своего посла гана Белингуса, дабы заручиться хотя бы моральной поддержкой великого князя Дира. В конце концов, кому как не Диру, одному из самых могущественных князей Руси, повлиять на князя Русалании Искара Урса. Конечно, Дир отлично понимал всю деликатность положения Таманских правителей, чья цветущая земля вот-вот могла превратиться в поле битвы между русаланами и хазарами. Князь Сагал честно платил дань кагану, но все же не спешил принимать иудаизм. Таманцы по-прежнему кланялись своим богам Хорсу и Даджбогу и не собирались вот так просто отрекаться от веры своих отцов.
