Поэт лишь услышал негромкий, на болезненный стон-вскрик. Потом стук чего-то упавшего на пол.
Когда им позволили вновь повернуться, они увидели, что в кабинете, кроме них, появился и третий представитель собачьего племени. (Если, конечно, не считать Псоглавца с огненным мечом, неотступно следовавшего за поэтом по этому дому.)
Очаровательная поджарая сука такого же рыжего окраса. Лишь на лбу была прядь шерсти цвета воронова крыла. Напоминание о дивных волосах Брюнеты.
– Ладно, – хлопнул в ладоши граф. – Полно бездельничать. Пора в подвал. Дело есть дело…
Marlbrough s'en va-t-en guerre,
Ne sait quand reviendra.
Псица неслась впереди них, как бы указывая путь.
Мимо мелькали комнаты, наполненные разнообразными диковинами, похожими на те, которые находились в восточном кабинете. Но больше было роскошной мебели, копий античных статуй, ковров, гобеленов, дорогой посуды. Как видно, чародей не бедствовал. Хотя, возможно, вся обстановка предназначалась не ему, а тем высоким гостям, которых время от времени приходилось принимать здесь «поручику Р…ну».
Но вот они притишили свой бег. Начался спуск в подвальные помещения.
Здесь был один бесконечный коридор, обложенный камнем. Если бы Иван был в своем привычном обличье, то ему наверняка пришлось бы нагибаться, пробираясь по этому тоннелю. А так двигались легко и споро.
По обе стороны коридора размещались какие-то покои – то ли жилые помещения, то ли кладовые, а может, и другие лаборатории, где старый колдун проводил свои непонятные опыты. Разобрать было нельзя, поскольку почти все были заперты. Двери прочные, дубовые, с металлическими полосами и огромными амбарными замками.
Остановившись наконец у одной из таких, самой большой, псица жалобно заскулила. Иван подскочил к двери и зачал ее обнюхивать и изучать. Замка здесь не было. Но открыть, как ни пытался нажать на нее ни он сам, ни барон, ни оба они разом, не получалось. Уж больно тяжелой была преграда.
Пришлось дожидаться подмоги, благо граф ненамного отстал от своей «своры». Вот тебе и старец. Причем ему таки приходилось склоняться. С версту коломенскую вымахал.
– Ну детки, приготовьтесь. Там, – он указал на дубовые доски, – тьма, хлад и скрешет субовный.
И толкнул дверь плечиком. Легонько так, особо не напрягаясь. И сам же первым и шагнул в открывшийся перед ним мрак. За ним – псица. Третьим стал Ваня. Однако уже на пороге отчего-то запнулся и обернулся на товарища. Пристав стоял в раздумьях, не решаясь сдвинуться с места. Иван прыгнул к нему и легонько ткнул носом в бок. Барон всхлипнул и поплелся в дверной проем. То же проделал поэт.
А замыкающей в их процессии стала человеческая фигура с песьей головой…
Это было помещение, напоминавшее то, в котором проходили жертвоприношения Гекате. Но раза в полтора больше и значительно лучше освещено. Свет лился из-под потолка, где находились некие непонятные стеклянные светильники.
У стен стояли лавки, покрытые черным сукном. Тут же размещалось и несколько кресел для почетных зрителей. Сих последних было немного. С десяток или два. Среди них Иван узнал Колдунью и Опекающую, так и не сменивших своего наряда. Они сидели в креслах и с откровенным любопытством наблюдали за пришлецами. Поэт злобно ощерился на жриц.
Куда большим ударом стало для него то, что рядом с каргами преспокойненько восседал в таком же кресле и его самозваный «крестный». И даже не смотрел в сторону троицы. Словно не он втравил их в это дело. Знать не знаю, ведать не ведаю.
А вдруг это была ловушка?! – молнией пронеслось в разгоряченном Ивановом мозгу. Предательство?!
В центре покоев размешалась круглая площадка, с краю которой был установлен небольшой алтарчик, укрытый неизменной черной тканью, поверх которой блестел жезл, усыпанный каменьями. Перед алтарем стояла чаша, а рядом с нею лежал кривой нож.
Но главным было не это, а небольшая, в рост человека, каменная арка, возведенная в центре площадки. Под нею стояла бронзовая чаша с сильно дымящимися курениями, среди которых чувствовался запах селитры и хвои. По бокам и впереди арки были воткнуты пылающие факелы.
Так это и есть те самые Врата?! Которые надобно запечатать?
– Славная работа, Мастер, – со смехом прощебетала Опекающая, наклоняясь к графскому уху. – Экие милые песики получились!
– Вижу, и наша сестра среди них, – проскрипела Колдунья, тыча корявым пальцем в псицу. – Надо же! Сколь далеко завела ее страсть… А я ведь говорила: молись, смиряй плоть постом и воздержанием…
– Это был ее выбор, матушка, – пояснил чародей. – Я пытался отговорить.
– Добро, отец мой, – решительно молвила дама в черном облачении. – Но не пора ль начинать? Того и гляди ночь кончится. Да и солдаты неровен час нагрянут.
– Да, – кивнул старец. – Выпускаем Свору. Стравливаем их между собой. Тот, кто выйдет победителем, и будет нашей жертвой.
Вот старая сволочь! Чего удумал. А они попались в его хитроумную ловушку. Своим, видишь, прикинулся. На тот свет ему захотелось! Вот я тебя сейчас спроважу!
Метнулся изо всех сил вперед, намереваясь вцепиться мертвой хваткой в горло предателя. И рвать, рвать, рвать. Но на лету наткнулся на некую невидимую преграду и не преуспел в своем намерении. Бессильно сполз на пол.
– Не торопись, крестник, – оскалил зубы-гнилушки граф. – Всему свое время.
Он трижды хлопнул в ладоши, и в стене открылась невидимая до этого потайная дверь, откуда с визгом, воем и лаем выскочила добрая дюжина собак.
Псы Гекаты! Адская свора.
Что ж, покажем им, где раки зимуют.
Пошел бузник, тускнеют вежды,
Исчез от пыли свет в глазах,
Летят клочки власов, одежды,
Гремят щелчки, тузы в боках.
Как тучи с тучами сперлися,
Секут огнем друг друга мрак.
Как сильны вихри сорвалися,
Валят древа, туманят зрак.
Стеной так в стену ударяют,
Меж щек сверх глаз тычки сверкают…
Сцепился с первым противником. Это был пес темной масти с оторванным правым ухом и раненой скулой. Ба! Да не старый ли это знакомый? Что ж, самое время довести начатый спор до конца.
В стороны полетели клочья шерсти и мяса, брызнула первая кровь, остро ударившая по обонянию Ивана. Он словно обезумел. В голове было одно: уничтожить врага любой ценой. Выжить должен сильнейший. И этим сильнейшим должен стать он.
Взвился вверх и всей силой навалился на хребет одноухого. Впился зубами ему в холку и резко сжал челюсти. Раздался отвратительный хруст, и тело под ним обмякло. Этот готов.
