Сестра подошла к кровати. Капрал Новак выглядел спящим, с головой, повернутой набок, и с руками вдоль тела. Вот только вместо глаз у него были окровавленные раны, наверное, что-то ударило в лицо в момент катастрофы. Она слышала, как автомат разворачивается и встает у нее за спиной.
Она опустилась на колени.
– Requiem aeternam dona eis, Domine… – Что-то заскрежетало, и триста килограммов брони и боевого обвеса пали на колени, а глубокий металлический голос присоединился к молитве. – …et lux perpetua luceat eis. Requiescant in pace. Amen.
Она поднялась, натянула одеяло на лицо умершего.
– Ты не могла бы, – загудело позади, – не этими словами, если бы была демоном, суккубом, который хотел соблазнить меня… Кто ты?
«Хороший вопрос. Кто я?..
Нет.
Плохой вопрос».
– Не «кто». Люди всегда спрашивают: «Кто ты такая?», а должны: «Зачем ты такая?» Какова твоя роль в мире, брат мой. Для того ли ты, чтобы есть, пить, срать и плодить очередное поколение тех, кто станет есть, пить и трахаться? Удастся ли тебе придать своей жизни смысл? Понимаешь?
Автомат все еще стоял на коленях и не отвечал, и на миг ей показалось, что Завиша не встанет.
– А кто я такой и зачем существую? – спросил он наконец тихо.
– Ты – боевой автомат четвертого поколения. Модель «Knight V». В тебе записана симуляция личности давно умершего воителя, рыцаря. Мир, который ты до этого момента видел, был пропущен сквозь сенсорную завесу – ты видел демонов вместо военных машин и людей вместо боевых автоматов. Только… ад, в который тебя поместили, был лучшим местом, чем здешние края, верно?
Он молчал, пытаясь переварить новое знание. Конечно – автомат, симуляция личности, сенсорная завеса… Она с тем же успехом могла говорить по-китайски. Дошло до него только одно.
– Значит… искупления не будет?
Тон, каким он задал тот вопрос, несмотря на искусственный, металлом звеневший голос, заставил ее замереть.
– Каким бы ни был тот рыцарь, чьим двойником тебя сделали, он наверняка его получил. Он был дипломатом, воином, государственным мужем, с чьим мнением считались сильные мира сего. И он предпочел бы погибнуть славной смертью, но не бросить своих людей. Им… необходим кто-то вроде тебя, – сказала она быстро, видя, как Завиша стискивает руки в железные кулаки.
– Некогда, в начале войны, мы пытались использовать бездушные автоматы, управляемые искусственной… механической логикой. Но они не справились. Логику можно предвидеть, а на поле битвы предсказуемость – огромная дыра в броне. Логика не сделает ничего безумного или отчаянного, ничем не удивит и не станет импровизировать, бросит людей на верную смерть, если будет логично не идти на риск. Но мы сражаемся с врагом, который видит мир не так, как мы, и поэтому нам нужны безумцы и святые, отчаянные парни и берсерки, которые сопротивлялись бы, несмотря ни на что. Нам… им нужны герои, кто-то, кто останется с ними, когда демоны набросятся на их разумы и сделают людей безоружными. Мы выбрали величайших воинов в истории, легенды своих эпох, и постарались их оживить. Сделать такими, какими мы их себе представляли, какими они были в наших историях. Потому что кто-то должен остаться, когда наступают Чужие, и кто-то должен отправиться туда, где обычный человек не выживет.
Она встала и развернулась к Завише. Даже теперь, когда, коленопреклоненный, он опустил голову, – все равно оставался выше ее.
– Да… кто-то… я… А мои воспоминания? Битвы, поединки, Голубац [24]… Мои друзья, которых я помню… которые…
Он внезапно вскинул обе руки и ударил кулаками в шлем: раз, другой.
– Теперь я знаю… но не помню их… лиц… имен… ничего. Но когда-то он… они все были настоящими… Иначе он бы с ними не остался. Иначе они не играли бы в этом фальшивом спектакле… Да… кто-то должен остаться, чтобы банда трусов могла сбежать. Они так низко пали, что приказывают вести свои войны воспоминаниям погибших воителей? Вместо того, чтобы сражаться с честью, с гордостью. Они удирают, оставляя нас одних, а когда мы гибнем… – Он вдруг вскинул голову. – А я? Сколько раз я здесь умер? Сколько раз просыпался у врат Чистилища, убежденный, что должен сражаться с демонами, чтобы заслужить искупление?
– Согласно тому, что я знаю, – четырежды. Однажды я видела это собственными глазами, прежде чем «тушканчик» унес меня в тыл. Ты остался, чтобы прикрыть эвакуацию полевого госпиталя.
Она развернулась, взглянула на тело капрала Новака.
– Ему было двадцать четыре. Четыре года назад он выиграл эвакуационную карту и мог сбежать из города. Но остался, потому что друзьям его так не повезло. Он отдал свою карту младшему брату. Был кибертроником… это ценная специальность, она защищает от того, чтобы тебя забрали в армию, но все равно год назад он завербовался, поскольку считал, что кто-то должен это сделать. Был ли просто чудаком? Дураком, который искал славы? Есть ли хоть какой-то смысл в его смерти? Он делал то, что считал нужным. И неважно, что боялся, плакал, проклинал и даже иногда богохульствовал. Он всегда находил в себе еще одно зернышко отваги, чувства долга, лояльности, которые заставляли его остановиться и сражаться. Понимаешь?
Он не отозвался, даже не вздрогнул. Железный голем, преисполненный отчаяния и неверия. Не могла позволить, чтобы они поглотили его.
– Встань, я тебе кое-что покажу.
Они вышли из бункера прямо на поле боя. Абандалакх неподвижно высился примерно в километре-полутора от них, его медузоподобная, переменчивая пульсация мешала оценить расстояние. Она огляделась. Земля, небо, масляные лужи, дым и пламень, догорающие или развалившиеся машины. Нигде не было калехов или их живого оружия. После применения покрова тварь чужих отвела своих слуг, словно решила, что людей можно уже предоставить их собственной судьбе.
И теперь – ждала.
В первой воронке оказалась аморфная масса из нескольких единиц брони, приклеившихся к боку транспортера. Покров вероятности сплавил их в форму, где из общего корпуса торчали головы, руки и ноги – во все стороны. За одной из заслонок шлема, кажется, что-то еще двигалось, вздрагивало в спазматическом ритме гигантского сердца.
– Они сражаются с врагом, который жжет, разрывает и калечит тела, который уничтожает и погружает в безумие разум, а еще умеет превращать людей в нечто вот такое. Но они – сражаются. Большинству из них – меньше двадцати, на фронт… на битву идут все более молодые, не хватает опытных командиров, ветеранов, которые поднимали бы дух этим детям, поддерживали их, давали бы пример. Но они сражаются, и поэтому не обвиняй их в трусости, рыцарь.
– Я – не он.
– Ты – он. Тут и сейчас ты – Завиша Черный из Гарбова, так же как я – Вероника Аманда Рэдглоу, хоть я и умерла пять лет назад в госпитале, после того, как истекла кровью от ран, нанесенных зубами и ногтями.
Он внезапно развернулся, схватил за руку, притянул поближе.
– Впервые она столкнулась с магхостами, – заговорила она быстро, – семь лет назад. Спасла ее молитва, отразила атаку без оглупителя, а не много людей на такое способны. С тех пор она прилетала на фронт, чтобы заняться солдатами, которых невозможно было эвакуировать. Она заставляла их молиться, концентрировать свое внимание, помогала справиться с волной безумия. Удавалось ей с тремя из четырех, она стала знаменитой, эти ребятишки пели о ней песни, порой даже непристойные. До того самого момента, когда она оказалась с четырьмя ранеными солдатами в бункере на линии Пуласского. Трое из них были католиками, один – протестантом. Взрыв завалил дверь тоннами земли, не сумели их откопать, прежде чем пришла волна. Ты должен понимать, молитва, медитация часто помогает при атаке магхостов, но они… питаются психозами: гримаса, жест, взгляд – и ты уже убежден, что тот, другой, хочет тебя убить, что он переспал с твоей женой или что он шпион калехов, – и бросаешься, чтобы разорвать его в клочья. Если рядом с человеком – верующим, практикующим – во время молитвы есть тот, кому он доверяет, у него шансы три к четырем, если рядом с ним двое – один к четырем, если трое – один к десяти. Пять человек шансов не имели. Через несколько минут один из них бросился на нее, и тогда она схватила табурет, крепкий, металлический, и лупила его, сколько было сил, крича: «Молись! Молись, а то расхреначу тебя, сукин ты сын!» Неплохой словарь для монашки, верно? Лупила его, пока он не потерял сознание. А потом стояла посреди зала, сжимая в одной руке окровавленный табурет, и орала, что они должны молиться, а если нет – то она их поубивает. И они стали молиться, все, глядя на нее с ужасом. Потому что ты можешь магхостов проспать, промолиться – но оказалось, что можешь и просто не заметить, если внимание твое что-то отвлекает. Если ты чего-то боишься. Или кого-то. Потому что ты видишь: тот первый солдат ранил ее так сильно, что она истекает кровью. А когда она упала без сознания, те же самые солдаты, которые несколькими минутами ранее могли ее убить, изнасиловать или сделать что-то и похуже, бросились ей на помощь. Она увела их мысли туда, куда магхостам не дотянуться. В место, где ты больше заботишься о других, чем о себе. А пока они пытались остановить кровотечение, пока делали ей искусственное дыхание – депрессионная волна ушла. Из пяти человек, запертых в том бункере, трое вышли почти неповрежденными, у одного были сломаны кости, а еще одна умерла от полученных ран. Сестра Вероника Аманда Рэдглоу.
