– Мужчины говорят, ты неплохо сражался, но решать не мне. Только дама может позволить най’шаруму носить черное.
Наставник ввел его во внутренние покои Шарик Хора. Джардир с благоговением ступал босыми ногами по прохладному каменному полу.
– Наставник, можно вопрос?
– Быть может, это последний вопрос, на который я отвечу как твой наставник. Надеюсь, он того стоит.
– Когда дама’тинг пришла к тебе, сколько раз она бросила кости?
Наставник взглянул на него:
– Один. Они всегда бросают их один раз. Кости не лгут.
Джардир хотел сказать что-то еще, но они повернули за угол и увидели дама Хевата. Хеват был самым суровым из учителей Джардира, именно он назвал его верблюжьим ублюдком и швырнул в выгребную яму за дерзость.
Керан положил руку на плечо Джардира.
– Следи за языком, если не хочешь его лишиться, парень, – пробормотал он.
– Благослови вас Эверам, – произнес Хеват. Керан и Джардир поклонились. Дама кивком отпустил Керана.
Хеват провел Джардира в комнатку без окон, заваленную стопками бумаги. Пахло чернилами и светильным маслом. Такое место подошло бы скорее хаффиту или женщине, но даже здесь все было сделано из человеческих костей – стол, за который сел Хеват; стул, на который он указал Джардиру. Даже пресс-папье служили черепа.
– Ты продолжаешь меня удивлять, сын Хошкамина. Я не поверил, когда ты сказал, что прославишься за себя и за отца, но ты, похоже, решил доказать, что я ошибаюсь.
Джардир пожал плечами:
– Любой воин на моем месте сделал бы то же самое.
Хеват хмыкнул:
– Воины, которых я знаю, не столь скромны. Сколько демонов вы убили вшестером? Тринадцать?
– Двенадцать.
– Двенадцать, – повторил Хеват. – И еще ты помог Мошкаме умереть прошлой ночью. Немногим най’шарумам хватило бы мужества.
– Пришло его время.
– Пришло. У Мошкамы не было сыновей. Ты подарил ему смерть, а значит, должен отбелить его кости для Шарик Хора.
Джардир поклонился:
– Это большая честь.
– Дама’тинг пришла ко мне прошлой ночью.
Джардир с надеждой посмотрел на него:
– С меня снимут бидо?
Хеват покачал головой:
– Она говорит, ты слишком молод. Если ты вернешься на алагай’шарак, не успев выучиться и вырасти, Каджи останутся без доброго воина.
– Я не боюсь умереть, если это инэвера.
– Слова истинного шарума, но все не так просто. Она запретила тебе появляться в Лабиринте, пока не подрастешь.
Джардир нахмурился:
– Выходит, я должен вернуться в Каджи’шарадж с позором после того, как сражался бок о бок с мужчинами?
Дама покачал головой:
– Это невозможно по закону. Мальчик, побывавший в шатре шарумов, никогда не вернется в шарадж.
– Но если я не могу вернуться в шарадж и не могу остаться с мужчинами…
Внезапно Джардир понял, в каком затруднительном положении оказался.
– Я… стану хаффитом?
Впервые в жизни его охватил слепой ужас. Страх перед дама’тинг показался чепухой по сравнению с этим. Кровь отхлынула от лица Джардира, он вспомнил, как Аббан молил спасти ему жизнь.
«Ни за что, – подумал он. – Нападу на первого попавшегося даль’шарума, и ему придется меня убить. Лучше умереть, чем стать хаффитом».
– Нет, – произнес дама, и Джардир выдохнул. – Возможно, дама’тинг это не кажется важным, ведь даже худший из хаффитов выше женщины, но я не позволю воину, прошедшему все испытания, пасть так низко. Со времен Шар’Дама Ка ни одному юноше, пролившему кровь алагай в Лабиринте, не было отказано в черных одеждах. Запрет дама’тинг марает нас всех. Пусть она служанка Эверама, но всего лишь женщина и не понимает, как это отразится на всех шарумах.
– Тогда что со мной будет?
– Тебя заберут в Шарик Хора. Я уже говорил с Дамаджи Амадэверамом и заручился его благословением. Даже дама’тинг не сможет ничего изменить.
– Я стану священником? – Джардир попытался скрыть недовольство, но тщетно – его выдал надломившийся голос.
Хеват хмыкнул:
– Нет, мальчик, твое призвание по-прежнему Лабиринт, но ты будешь тренироваться здесь, пока не придет время. Учись, старайся, и станешь кай’шарумом, прежде чем твои ровесники снимут бидо.
– Это твоя келья. – Хеват отвел Джардира в комнату в глубине переходов Шарик Хора. Комната – десять на десять футов – была вырезана в песчанике. В углу стояла жесткая койка. На тяжелой деревянной двери не было ни щеколды, ни засова. Сквозь зарешеченное дверное окошко проникали лучи коридорной лампы – единственного источника света. По сравнению с общей комнатой с каменным полом в Каджи’шарадж даже это могло показаться роскошью, если бы не позор, приведший сюда Джардира, и не удовольствия шатра Каджи, в которых ему было отказано.
– Постись и изгоняй своих демонов, – велел Хеват. – Обучение начнется завтра.
Священник вышел. Когда его шаги затихли, воцарилась тишина.
Джардир бросился ничком на койку, уткнувшись в скрещенные руки, но поза напомнила ему о Хасике, и стыд и ярость охватили его с новой силой. Он вскочил, схватил койку и с криком треснул о стену. Он швырнул ее на пол, пиная дерево и разрывая ткань. Вскоре он стоял посреди горы щепок и ниток, задыхаясь и охрипнув.
Внезапно осознав, что наделал, Джардир выпрямился, но никто не явился посмотреть, что за шум. Он смел обломки в угол и занялся шарукинами. Отточенная серия движений шарусака помогла ему успокоиться лучше всякой молитвы.
События последней недели мелькали в памяти. Аббан стал хаффитом. Джардир стыдился этого, но открылся стыду и узрел скрытую за ним правду. Аббан с самого начала был хаффитом, и Ханну Паш просто выявил это. Джардир сумел отсрочить исполнение воли Эверама, но не отменить. Это неподвластно никому из живущих.
«Инэвера», – подумал он и открылся утрате.
Он вспомнил, с каким восторгом убивал демонов в Лабиринте, и смирился с тем, что могут пройти годы, прежде чем он снова испытает подобную радость. Кости сказали свое слово.
Инэвера.
Он снова подумал о Хасике, но случившееся не было инэвера. Он сам во всем виноват. Незачем было пить кузи в Лабиринте. Нечего было доверять Хасику и ослаблять бдительность.
Телесную боль и кровотечение он уже принял. И даже унижение. Он видел, как седлали других мальчиков в шарадж, и был в состоянии с этим смириться. Он не мог стерпеть того, что Хасик сейчас расхаживает среди даль’шарумов и думает, будто победил, сломил Джардира.
Джардир нахмурился. «Возможно, я и сломлен, – мысленно признал он, – но сросшиеся кости становятся крепче, и мой звездный час еще впереди».
Судя по тому, что лампу в коридоре потушили, оставив келью в полной темноте, наступила ночь. Джардир не боялся мрака. Метки Шарик Хора – самые надежные в мире, но даже без них храм охраняют бесчисленные души воинов. Любой алагай, ступивший в это святое место, сгорит дотла, как если бы увидел солнце.
Джардир не уснул бы, даже если бы захотел, а потому продолжил повторять шарукины, пока движения не стали естественными, как дыхание.
Когда дверь кельи со скрипом отворилась, Джардир мгновенно насторожился. Он вспомнил первую ночь в Каджи’шарадж и бесшумно скользнул к двери, приняв боевую стойку. Если най’дама решили оказать ему теплый прием, они об этом пожалеют.
– Если бы я хотела тебе навредить, то не отправила бы сюда, – произнес знакомый женский голос. Вспыхнул алый свет, и Джардир увидел дама’тинг, которая приходила прошлой ночью. Она держала маленький череп огненного демона с ярко пылавшими в темноте резными метками. Когда вспыхнул свет, дама’тинг посмотрела Джардиру в глаза, как будто заранее знала, где он стоит.
– Ты не отправляла меня сюда, – осмелился возразить Джардир. – Ты велела дама Хевату отправить меня с позором обратно в Каджи’шарадж!
– Я знала, что он этого не сделает. – Дама’тинг не обратила внимания на его обвинительный тон. – И не превратит тебя в хаффита. Ему оставалось одно – послать тебя сюда.
– С позором. – Джардир сжал кулаки.
– В безопасное место! – прошипела дама’тинг, подняв череп алагай. Метки вспыхнули ярче, из пасти вырвалось пламя. Джардир ощутил его жар на лице и отпрянул. – Не тебе меня судить, най’шарум. Я буду делать то, что сочту нужным, а твое дело повиноваться.
Джардир прижался спиной к стене и понял, что отступать дальше некуда. Он кивнул.
– Учись, пока есть время, – приказала дама’тинг, выходя. – Грядет Шарак Ка.
Джардира словно ударили кулаком. Шарак Ка. Последняя битва грядет, и он будет в ней сражаться! В этот миг все мирские заботы перестали его волновать. Дама’тинг закрыла дверь и оставила его в темноте.
Через некоторое время коридорная лампа вновь зажглась и в дверь легонько постучали. Джардир открыл и увидел Ашана, младшего сына Хевата. Худенький мальчик был одет в бидо, край которого был переброшен через плечо, как у всех най’дама, будущих священников. Рот Ашана закрывала белая ткань. Джардир знал, что это означает первый год обучения, когда най’дама запрещено говорить.
