– И опять ты избрал неверный путь, – заметил Гэндальф. – Эдак ты никуда не выберешься. Значит, помощь нашу ты отвергаешь? Ибо она тебе предлагается.
– Помощь? Мне? – процедил Саруман. – Нет уж, чем так улыбаться, ты лучше скалься. И Владычице я не верю: она всегда ненавидела меня и строила козни тебе на пользу. Да и сейчас, наверно, повела вас этим путем, чтобы полюбоваться на мое унижение. Знал бы я, что вы за мной гонитесь, не пришлось бы вам злорадствовать.
– Саруман, – сказала Галадриэль, – есть у нас дела и заботы поважнее, чем гоняться за тобой. Тебе просто-напросто повезло: в последний раз осенила тебя удача.
– Если и точно в последний, то я этому рад, – отозвался Саруман, – больше, стало быть, не осенит, вот и спасибо. Мои удачи все позади, а ваших мне не надо. Да и так ли уж вы удачливы? – И глаза его злобно засветились. – Езжайте, езжайте! – напутствовал он. – Я недаром был книжником столько долгих веков. Вы обречены, вы своими руками погубили себя. В скитаньях я буду тешиться мыслью, что, разрушив мой дом, вы низвергли свой собственный. И что же это будет за корабль, который унесет вас в безбрежный океан? – ядовито спросил он. – Это будет серый корабль, полный призраков. – И он разразился скрипучим, зловещим смехом. – Вставай, дурак! – крикнул он своему спутнику, который съежившись сидел на земле, и ударил его посохом. – Пошевеливайся! Нам с этой знатью не по пути, придется сворачивать. Живей, а то ни корки хлеба не дам на ужин!
Сгорбленный нищий с кряхтеньем поднялся на ноги, хныча:
– Бедный, бедный старый Грима! Бьют его и ругают, ругают и бьют. Да будь он проклят! Ох, как же мне уйти от него!
– Уходи – и все тут! – сказал Гэндальф.
Но Гнилоуст вскинул на Гэндальфа выцветшие глаза, вздрогнул от ужаса и заковылял вслед за Саруманом. Возле хоббитов Саруман остановился и ненавистно поглядел на них; те глядели жалостливо.
– Ах, и мелюзга тоже явилась потешаться над нищим! – сказал он. – А может, милостыньку подадите? Вон какие вы сытенькие, разодетые, все-то у вас есть, и отменного табачку небось тоже хватает. Знаем, знаем, откуда он у вас. Отсыпьте щепотку бедняге нищеброду, а?
– Я бы с радостью, но у меня нет, – сказал Фродо.
– Погоди-ка, – сказал Мерри, – у меня немного осталось, возьми вот. – Он спешился, пошарил в седельной сумке и протянул Саруману кожаный кисет. – Сколько там есть, все твое. Кури на здоровье – это с развалин Изенгарда!
– Мой это, мой табак, за него уплачено с лихвой! – воскликнул Саруман, хватая кисет. – Всего лишь подачка – уж вы там, конечно, награбились всласть. Что ж, спасибо и на том: вор, как говорится, на возврат не тороват. Поделом же вам будет, когда в Южном уделе вы увидите то, что увидите! Да поразит ваши земли табачный недород на многие годы!
– Спасибо на добром слове! – сказал Мерри. – Только уж тогда изволь вернуть кисет, он не твой, я протаскал его за тридевять земель. Пересыпь зелье в свою тряпицу!
– Вор на вора наскочил, – сказал Саруман, повернулся спиной к Мерри, пнул Гнилоуста и направился в лес.
– Ничего себе! – сказал Пин. – Оказывается, мы же и воры! А что нас подстерегли, изувечили и протащили по всей Ристании – это как?
– Да-а! – заметил Сэм. – Уплачено, он сказал. С какой это лихвой, хотел бы я знать? И совсем уж мне не по нутру его обещанье насчет Южного удела. Ох, пора нам возвращаться.
– Еще бы не пора, – сказал Фродо. – Однако ж не раньше, чем повидаемся с Бильбо. Будь что будет, а я все-таки сперва съезжу в Раздол.
– И правильно сделаешь, – сказал Гэндальф. – Да, а Саруман, похоже, увы, уж ни на что доброе не годится: сгнил на корню. Только, боюсь, Древень ошибся: как-нибудь напакостить он еще вполне в силах.
На другой день выехали на безлюдные, пышно заросшие долины северного Дунланда. Подступил сентябрь: дни золотились, серебрились ночи, и засверкала перед ними река Лебедянь у старинной переправы к востоку от водопадов, обрушивавших поток в низины. Далеко на западе сквозь дымку виднелись заводи и островки; река вилась, вилась и сливалась с Сероструем – там, в необъятных зарослях камыша, гнездились лебединые стаи.
Они заночевали на невысоком холме; просиял рассвет, и взорам их открылась отуманенная Остранна, а на востоке утреннее солнце озарило заоблачные вершины Карадраса, Келебдора и Фануиндхола. Неподалеку были Ворота Мории.
Здесь они задержались на неделю, растягивая еще одно печальное расставание: Келеборну и Галадриэли со свитой пора было сворачивать на восток, к Багровым Воротам, Черноречному Каскаду и Серебрянке – в Лориэн. Они возвращались западным, кружным путем, чтобы наговориться с Гэндальфом и Элрондом, и казалось, не будет конца их беседе. Хоббиты видели десятый сон, а они сидели под звездным небом и вспоминали минувшие века, былые радости и невзгоды или же обсуждали грядущее. Если бы случился тут путник, он бы ничего не увидел и не услышал: разве что заметил бы серые изваянья, памятники былых времен, затерянные в необитаемой земле. Ибо они были недвижны и безмолвны, не отягощенные словами думы их сливались воедино, и глаза то излучали, то отражали тихое сиянье.
Но наконец все было сказано, и они снова расстались – до той недалекой поры, как выпадет срок Трех Эльфийских Колец. Владыки Лориэна и свита их в серых плащах поехали к горному склону, мешаясь с тенями, исчезая среди камней. Остальные же, чей путь лежал в Раздол, сидели на холме и смотрели им вслед – в густеющем тумане вспыхнула звезда, и мгла сомкнулась. Фродо понял: это Галадриэль помахала рукой им на прощанье.
Сэм отвернулся и вздохнул:
– Эх, кабы еще разок побывать в Лориэне!
Долго ли, коротко ли, но однажды вечером взъехали они на вересковое всхолмье – и вдруг, как всегда неожиданно, увидели далеко внизу, в долине, светящийся дворец Элронда. Они спустились, проехали по мосту к воротам – и дворец засиял, и зазвенели приветственные песни.
Прежде всего, не поевши, не умывшись и даже не сняв плащей, хоббиты кинулись искать Бильбо – и нашли его в собственной комнатушке, замусоренной бумажным хламом, обломками перьев и огрызками карандашей. Сам он сидел в сторонке, в кресле у пылающего камина. Он был старый-престарый, очень спокойный и сонный.
Когда они ввалились, Бильбо поднял голову и приоткрыл глаза.
– А, привет, привет! – сказал он. – Уже вернулись? Между прочим, завтра мой день рождения. Здорово вы подгадали! А знаете ли, что мне стукнет сто двадцать девять? Ежели еще годок протяну, сравняюсь со Старым Кролом. Хорошо бы обставить его, ну, поживем – увидим.
Отпраздновали день рождения, и четверо хоббитов до поры до времени остались в Раздоле. День за днем просиживали они в комнатушке Бильбо, откуда он спускался лишь ради трапезы. На этот счет он был точен как часы: сон слетал с него мгновенно. Рассевшись у камина, они по очереди повествовали ему о своих странствиях и приключениях. Сперва он притворялся, будто записывает, но то и дело начинал клевать носом, а очнувшись, говорил:
– Ну и чудеса! Даже не верится! Про что бишь вы рассказывали?
Они припоминали, на каком месте он заснул, и рассказ повторялся. Не пришлось повторять только рассказ о коронации и свадьбе Арагорна: это он выслушал, не смыкая глаз.
– Ну, меня, конечно, чуть не силком тащили на эту свадьбу, – сказал он. – И я ее давно дожидался. Но как нарочно – впору выезжать, а тут дела, дела, бросай все, поди укладывайся, нет уж.
Прошло недели две, Фродо, взглянув поутру в окошко, увидел, что ночью был мороз: паутинки осеребрились. Стало быть, время ехать, надо прощаться с Бильбо. После дивного, невиданного лета наступила тихая и ясная осень, но в октябре все равно хлынут дожди и задуют ветры. А от Раздола до Хоббитании путь не близкий. Да и не в погоде, конечно, было дело: просто он вдруг почуял, что больше медлить никак нельзя. Сэм тоже растревожился, как раз накануне он сказал:
– Вот ведь, сударь, где мы только не побывали, всякого навидались, а здесь все равно какое-то главное, что ли, место. Тут всего, понимаете, есть понемногу: и тебе Хоббитания, и Златолесье, и Гондор с княжескими дворцами, гостиницами, лугами, полями и горами – словом, чего душа пожелает. И все-таки не пора ли нам отсюда, а? По правде говоря, Жихарь мой у меня, хоть ты что, из головы нейдет.
– Да, Сэм, всего-всего здесь есть понемногу, только нет Моря, – отвечал Фродо и повторил про себя: «Только Моря нет».
В тот день Фродо переговорил с Элрондом, и решено было, что они отправятся в путь наутро. И Гэндальф сказал, им на радость:
– Поеду-ка я с вами, хотя бы до Пригорья: мне с Наркиссом надо повидаться.
На ночь глядя они пошли прощаться с Бильбо.
– Ну, раз надо, так надо, – сказал он. – Жаль, конечно: тоскливо мне будет без вас, я уж привык, что вы тут неподалеку. Но что-то меня все время в сон клонит.
И он подарил Фродо свою мифрильную кольчугу и Терн, забыв, что он их давно уж ему подарил, а потом отдал ему на придачу три книги преданий и песен, плод многолетнего труда; листы были тесно исписаны его мелким почерком, и на малиновых обложках красовались ярлыки: «Перевод с эльфийского Б.Т.». Сэму он вручил мешочек с золотом.
