– Он никогда не был таким, как мы с тобой, – заявил Дафиро. – Нам не снились пророчества с обещанием короны. Пожалуй, тебе лучше помалкивать, что мы вообще видели ту рыбу: у меня такое чувство, что королю не понравится история о его скромном происхождении.
Чтобы заручиться поддержкой богов, Хуно Крима собрал каменщиков, плотников, скульпторов и жрецов – почитавших всех богов – в Диму и приказал им за три дня создать восемь совершенно новых статуй богов Дара, подходящих для коронации.
– Ма… эээ… сир, – попытался возразить главный жрец Фитовео, который был смелее остальных, – невозможно создать статуи для такой высокой цели всего за три дня. В моем храме десять скульпторов трудились целый год, чтобы высечь статую Фитовео. Требуется время, чтобы собрать необходимые материалы; чтобы нарисовать достойные эскизы, обладающие сходством; выполнить резьбу и уложить золотую фольгу; написать лики… Вы требуете невозможного.
Крима презрительно посмотрел на жреца и сплюнул на пол. «Я заставил дрожать императора, восседавшего на троне, я инструмент в руках богов, выражающий их волю. Кто этот червяк, как он смеет указывать мне, что возможно, а что – нет?»
– Ты говоришь, что потребуется десять человек и целый год для создания одной статуи. Но я могу дать тебе хоть тысячу. Они наверняка смогут проделать ту же работу за три дня.
– Если следовать такой логике, – возразил жрец, – то девять женщин смогут родить для вас ребенка за один месяц.
Дерзкий тон жреца привел Криму в ярость. Служителя богов тут же назвали богохульником – ведь он осмелился усомниться, что их волю богов возможно исполнить быстро, после чего публично казнили: вспороли живот перед храмом Фитовео, чтобы все могли увидеть, какими спутанными стали его внутренности из-за упрямства и душевной слепоты.
Остальные жрецы заверили короля Хуно, что его логика справедлива, и дали обещание работать не покладая рук.
Так что теперь восемь гигантских статуй богов стояли по сторонам огромного банкетного зала-конюшни. Из-за отсутствия времени жрецы и рабочие не могли гордиться проделанной работой. Статуя Тутутики, к примеру, была сделана из снопов пшеницы, наскоро обернутых тканями. Неровности кожи замазали штукатуркой, поверх которой наложили толстый слой слишком яркой краски. В результате получилось нечто больше напоминающее чучело, чем статую богини красоты.
Остальные боги, если такое вообще возможно, выглядели еще хуже. Для их статуй использовали смесь самых разных материалов: камни и древесину, оставшиеся после строительства храмов, осколки крепостных стен, мусор, собранный на берегу Лиру, набивку старых зимних одеяний. Отчаявшиеся рабочие даже разобрали несколько соседних домов, чтобы добыть хоть что-то полезное. Все статуи стояли в неестественных позах, что упрощало задачу, но не имело ни малейшего отношения к характеру богов. Их лица получились предельно грубыми, а сверху художники наложили еще и золотую краску, которая даже не успела просохнуть.
Статуя Фитовео вышла самой уродливой. После казни старшего жреца его помощник решил, что безопаснее всего разбить на куски статую, стоящую в храме, перенести осколки в конюшню и снова собрать вместе. Жрецов Фитовео уже не беспокоил факт святотатства – угроза страшной публичной казни быстро изменила доктрины. Перевозка осколков сюда и соединение их воедино при помощи толстого слоя штукатурки оказались грандиозным предприятием, и его удалось закончить лишь в самый последний момент.
Людям, которым пришлось выполнять эту работу, очень повезло – в их распоряжение предоставили крупную ломовую лошадь. Крима и Шигин захватили ее вместе с другими обитателями конюшни, и поначалу удивительный конь поражал воображение победителей: он был вдвое длиннее самых больших скакунов Ксаны и почти в полтора раза выше. Гигантский угольно-черный конь с развевающейся гривой казался скакуном великого короля, поэтому Крима тут же забрал его себе, однако очень скоро понял, почему его держали в самом темном углу конюшни. Злобный и упрямый, он двигался без малейшей грации и отказывался выполнять любые приказы. Командир гарнизона Ксаны объяснил, что даже лучшие укротители ничего не смогли сделать с гордым животным. Очевидно, оно было слишком глупым, чтобы слушаться поводьев. Никому не удавалось удержаться в его седле, он годился только для перевозки тяжелых грузов, но и тут приходилось постоянно охаживать его хлыстом.
Разочарованный Крима передал коня рабочим для перевозки материалов, и теперь животное дрожало от усталости у ног статуи Фитовео, еще не придя в себя после тяжелой работы в течение всей предыдущей ночи. Рядом лежали рабочие, совершенно обессиленные, которым хотелось только одного: укрыться от взглядов короля и поспать.
Теперь, когда поздравительное письмо короля Туфи развеяло последние сомнения в истинности прав Хуно на престол, капитаны и лейтенанты по очереди поздравляли своего короля, который успел напиться, и не просто напиться, а допьяну. Крима едва сидел на временном троне – подушка старого мэра, украшенная золотым шитьем, лежала на четырех водяных бочках, – кивал после каждого тоста и подносил кубок к губам.
Он был счастлив. Очень счастлив.
Казалось, никто больше не замечает – а если и замечает, то молчит – отсутствие герцога Шигина.
В начале пира один из лейтенантов короля – очевидно, столь же умный, как большая ломовая лошадь – громко спросил у своих спутников, почему на пиру нет герцога Шигина. Его спутники сделали вид, что не услышали вопроса, и стали поздравлять короля еще громче, но лейтенант не унимался.
Шум привлек внимание короля Хуно, он нахмурился и посмотрел на нарушителя спокойствия. Через минуту капитан королевской стражи – очень умный человек, который, казалось, всегда знал, чего хочет Хуно, – отдал приказ. Спутники глупца нырнули под стол, а болтливый дурак рухнул на пол, пронзенный дюжиной стрел, выпущенных королевскими стражниками.
С этого момента могло сложиться впечатление, что герцога Шигина никогда не существовало, во всяком случае для тех, кто собрался на пиру.
У Дафиро появилась любопытная мысль, что перед ним не настоящий король, а скорее актер, исполняющий роль короля в пьесе. В детстве они с братом любили смотреть выступления театра теней, который путешествовал по островам со своими разноцветными куклами, яркими шелковыми экранами, звонкими цимбалами и звучными трубами. Они приезжали к ним в деревню днем и устраивали свой маленький театр на площади между домами.
После наступления сумерек появлялись первые зрители, закончившие работать в полях и поужинавшие, и кукольная труппа начинала легкую комедию, чтобы развлечь постепенно увеличивавшуюся аудиторию. Актеры прятались за сценой, ревущий огонь за их спинами отбрасывал красочные тени от изящных разнообразных кукол под аккомпанемент непристойных шуток и пронзительный звон цимбал.
Потом, когда наступал поздний вечер и возле сцены собиралась большая часть населения деревни, труппа начинала главный спектакль: обычно это была трагическая старая история о родившихся под несчастливой звездой влюбленных, прекрасных принцессах и отважных героях, злых премьер-министрах и глупых старых королях. Куклы пели длинные красивые арии в сопровождении кокосовых и бамбуковых лютней. Дафиро и Рато часто засыпали, прижавшись друг к другу, слушая западающие в души песни и глядя, как небо наполняется звездами, медленно вращающимися над их головами.
В одном из таких спектаклей, который Дафиро сейчас вспомнил, нищий в костюме шлюхи и бумажной короне изображал из себя короля. Он был так смешон, и жители деревни покатывались от хохота, когда кукла танцевала на сцене: ну есть павлин… нет, скорее петух, возомнивший себя павлином.
После очередной цветастой речи, скопированной из разных исторических книг, капитан сел на место и вытер лоб, довольный, что не сказал ничего лишнего и не рассердил нового короля.
