Мы находим комнату со множеством шкафов и ящиков: в них полно одежды и туфель. Анна-Лиза вытаскивает одно платье. Оно бледно-розовое, шелковое.
– Какое красивое, – говорит она. – Думаешь, она их когда-нибудь носила? На вид они совсем новые.
– Не знаю. По-моему, Меркури всегда ходила в сером. – Вся женская одежда, судя по размерам, принадлежала одной женщине. Такой размер могла носить сама Меркури. Или ее любимая сестра-близнец, Мерси.
Следующая комната точно такая же, только с мужской одеждой. Но ее меньше. Три костюма, несколько рубашек, три шляпы, две пары туфель и две пары ботинок. Наверное, они принадлежали мужу Мерси, моему прадеду. Я прикладываю к себе один из костюмов. Вижу, что он подойдет.
Анна-Лиза говорит:
– Как по-твоему, ничего, если я возьму себе кое-что из одежды? Что-нибудь переодеться и еще в чем спать? И пару туфель?
– Все равно их никто не носит.
Я жду снаружи, пока она меряет. Она выходит ко мне с нервной улыбкой, в мужском светло-сером костюме немного похожая на Ван.
– Так приятно надеть все чистое. Вещи совсем не заношенные и не пахнут старыми тряпками. Может, ты тоже что-нибудь примеришь? – Я знаю, что она шутит, но мне все равно не хочется надевать пиджаки моего прадеда.
– В чем дело? – спрашивает она.
Я трясу головой и понимаю, что чувствую себя не очень, но пытаюсь не обращать на это внимания и говорю:
– Я рад, что ты довольна. Ты так расцвела, прямо как будто нашла смысл жизни.
– Мерить одежду?
– Нет, ты знаешь, о чем я. Идея альянса, похоже, тебя вдохновляет.
– Да, верно, и тебя тоже. Ты показал мне, как много ты можешь сделать, сражаясь за него. Впервые за много лет у меня появилась надежда. Для тебя, для меня, для всех ведьм.
Анна-Лиза протискивается между мной и стенкой коридора, поворачивается ко мне лицом и поднимается на носочки, чтобы поцеловать меня. Я прижимаю ее к себе. У меня кружится голова. Бункер превратился в тюрьму. Я делаю вдох и представляю себя снаружи: склон холма, лес, ручей, небесный простор над головой. И все это так близко – прямо у нас над головами – только руку протяни. Меня начинает тошнить, я теряю равновесие, прислоняюсь к стене и глубоко дышу. Стены начинают наезжать на меня со всех сторон. Такое чувство бывает, когда я в доме ночью. Я говорю:
– Мне надо на воздух.
По пути мы встречаем в большом холле Несбита. Я говорю ему, что мне плохо, и спрашиваю, в чем дело.
– Все страдают, – говорит он. – Ван думает, что дело в смерти Меркури – чары, наложенные ей на помещение, слабеют. Придется вернуться к дыму. – Он протягивает мне бутылку.
Он уже налил состав в миску и теперь поджигает его. Мы оба склоняемся над ним и делаем вдох.
Анна-Лиза и я в спальне, зеленовато светится ночной дым. Я опускаю ладонь в холодное зеленое пламя и смотрю, как она движется над молочно-белой жидкостью. Анна-Лиза стоит за моей спиной, прижавшись ко мне животом; ее ладони скользят по моему телу под футболкой, и она шепчет:
– Пойдем в постель.
Я поворачиваюсь и целую ее, но удерживаю ее руки и сам немного отстраняюсь.
– Я давно об этом думаю.
– И я. – И ее руки опять проскальзывают под мою футболку.
– Я про то, что мы спим вместе, секс, – это хорошо, очень хорошо. Но мы не… предохраняемся.
– А. Ты об этом.
– Я не хочу…
Она кивает.
– Да, я знаю. Я, конечно, тоже… Но… но у меня такое чувство, как будто мне подарили жизнь во второй раз, и мне так повезло, что я нашла тебя, что я просто не хочу быть благоразумной, я хочу быть с тобой. Я не хочу спать одна. – Она целует меня в губы. – Я хочу, чтобы ты остался со мной.
– И я тоже хочу остаться, но…
– Мы будем осторожны.
Кажется, я знаю, что она имеет в виду.
– Или ты будешь бороться с искушением? – И она прижимается ко мне всем телом, с улыбкой.
– Вряд ли у меня получится, если ты будешь так делать.
– А я надену ночную рубашку.
– Вряд ли это поможет.
Она целует меня.
– А тебе никогда не приходило в голову, что я могу считать тебя неотразимым?
Не приходило.
– А?
– Хм. Нет.
– Так вот знай. – И она тут же складывает на груди руки, делает шаг назад и говорит: – Но я буду бороться с искушением.
– Ладно. Тогда я тоже.
– Так… чем бы нам заняться? Будем играть в карты?
Я смеюсь.
– У нас их нет.
– В шпиона?
– Вообще-то я не люблю игры.
– Я тоже. К тому же я только что поняла, что бороться с искушением совсем не интересно. – Она целует меня, и я чувствую ее пальцы на молнии своих джинсов.
Мы лежим в постели, тесно прижавшись, и составляем список моих дурных и хороших качеств. Я называю хорошие, она – дурные.
– Вдумчивый.
– Ха! Необщительный.
– Я нормально общаюсь, когда надо. – Я целую ее. – Видишь, вот так. Это значит… – и я уже собираюсь сказать «ты мне нравишься», но тут же понимаю, что это означает гораздо больше, но я не могу сказать это вслух и застреваю.
– Что же это значит, мистер Общительность?
– Это значит…
Она возвращает мне поцелуй и говорит:
– Думаю, это значит, что этот раунд выиграла я.
– Тогда продолжай.
– Одиночка.
– Что плохого в независимости?
– Молчун.
– Думаю, ты хотела сказать, вдумчивый, но я это уже говорил.
– Неряха.
– Так и знал, что до этого дойдет. Жесткий.
– Грубый.
– Правда? – Я стараюсь быть с ней нежным.
– Я хотела сказать, у тебя кожа на ладонях грубая.
– Жесткий, как я и говорил.
– Твоя очередь.
Я говорю:
– Как насчет… сексуальный?
Она смеется.
Очевидно, я не сексуальный. В общем-то я себя таким и не считал, просто пошутил, но не думал, что она засмеется.
Она говорит:
– Мне так нравится, когда ты краснеешь и смущаешься.
– Я не краснею.
– Можешь добавить к своему списку еще «врунишку».
– Значит, я не сексуальный?
– По-моему, это какое-то неподходящее слово. Оно напоминает мне фейнов, которые часами вертятся у зеркала, укладывая волосы. А уж это точно не про тебя. Но зато в тебе есть что-то такое, отчего мне хочется целовать тебя, обнимать и быть с тобой.
– Я милый. Помню, ты однажды говорила, что я милый.
– Что-то я не помню. Вовсе ты не милый.
– Уже легче!
– Зато ты нежный, и тебя так и хочется потискать. – И она обнимает меня.
– Я думал, ты называешь мои недостатки.
– Давай лучше мои, – отвечает Анна-Лиза.
– Ладно. Ты – хорошее, я – плохое.
Она говорит:
– Так, ну, я, конечно… очень умная.
– Маленькая задавака.
– Аккуратная и пунктуальная.
– До того, что не можешь выполнить простое условие и называть по одному качеству за раз.
– Аккуратная и пунктуальная – это одно и то же.
Вдруг меня посещает одна мысль, и я спрашиваю:
– А ты уже нашла свой Дар?
– Вау! Вот это разворот темы! Или это тоже недостаток?
– Нет, просто ты аккуратная, пунктуальная и умная, вот я и подумал, что это похоже на снадобья.
– А, понятно. Знаешь, я тоже думала, что у меня будет это, но у меня совсем ничего с ними не получается. Так что точно не они.
– Значит, у тебя должна быть какая-то скрытая сила, которую мы пока не нашли. – И я целую ее в нос. Потом я целую ее щеку, ухо, шею и перекатываюсь на нее.
– Хм, Натан, я думала, мы собирались…
– Я понял, в чем твой Дар. – И я целую ее в шею, все ниже, а потом в плечо.
– В чем же?
– В том, чтобы быть неотразимой.
Дрезден, Вольфганг и Маркус
Наутро Ван зовет Анну-Лизу в библиотеку, где они сидят с Габриэлем. Нам с Несбитом велено продолжать искать все, что может как-то пригодиться альянсу. Мы направляемся в «коридор Меркури», как мы успели его окрестить.
Здесь две комнаты с «сокровищами»: в одной хранятся драгоценности, мебель и несколько картин, и мы приходим к выводу, что они либо очень дорогие, либо имеют какое-то отношение к волшебству.
– Но черт меня подери, если я знаю, что они делают или какой нам от них прок, – заявляет Несбит и выходит из комнаты.
Рядом «комната крови». В ней только полки, а на них флаконы с образцами крови: все, что Меркури похитила у Совета и меняла потом на зелья, либо проводила с ней церемонии Дарения для тех, чьи родители не могли или не хотели сделать это для своих детей. Здесь есть и кровь моей матери: именно ей воспользовалась бы Меркури, чтобы провести церемонию Дарения для меня. Каждый пузырек закрыт стеклянной пробкой и запечатан воском. Через воск пропущена ленточка, а на ней – ярлычок с фамилией и именем донора. Всего полок девять – по три на трех стенах, – на каждой по двадцати одному флакону. Правда, кое-где флаконов не хватает: незаполненные места зияют, как дырки от зубов. Наверное, их содержимое использовали или продали. Эта кровь может быть полезна для полукровок вроде Эллен, которая помогала мне в Лондоне после побега. Отец у нее фейн, мать умерла, а Совет разрешит ей пройти церемонию Дарения, только если она согласится работать на них. Возможно, здесь есть и кровь ее матери: мы могли бы провести для нее церемонию сами.
