Хоббиты искоса поглядывали на Бродяжника. Видно, ему были ведомы не только потаенные пути, но и старинные были.
– А кто такой Гил-Гэлад? – спросил Мерри, но Бродяжник не отвечал: он задумался.
Ответил негромкий голос:
Гил-Гэлад, светлый государь,
Последний всеэльфийский царь,
Хотел навеки превозмочь
Нависшую над миром ночь.
Сиял, как солнце, щит в ночи,
Ломались черные мечи,
А светлый меч меж черных скал
Разящей молнией сверкал.
И царь сумел развеять ночь —
Развеять, но не превозмочь, —
И закатилась навсегда
За край небес его звезда.
Все изумленно обернулись к Сэму.
– А дальше? – спросил Мерри.
– Дальше вот не помню, – признался Сэм. – От господина Бильбо я это слышал еще мальчишкой: он ведь знал, что я на эльфах вроде как помешался, и все-то мне про них рассказывал. Он меня и грамоте выучил, а стихов, какие сам сочинял, прочел без счету.
– Это не он сочинил, – сказал Бродяжник. – Это начало старинной «Песни о гибели Гил-Гэлада»; Бильбо просто перевел ее с эльфийского языка на всеобщий.
– Там еще много было – и все про Мордор, – сказал Сэм. – Меня, помню, страх взял, я и не стал запоминать дальше. Почем было знать, что самому туда выпадет идти.
– Ну, покамест все же не в Мордор! – сказал Пин.
– Потише, – одернул его Бродяжник. – Осторожнее с этим словом.
Было уже за полдень, когда они подошли к южному сходу тропы и увидели перед собой в неярком и чистом свете октябрьского солнца серо-зеленую насыпь, вкруговую подводящую к северному склону горы. Решено было немедля взойти на гору. Куда уж тут скрываться, одна надежда, что никого кругом нет, ни недругов, ни соглядатаев. Склоны, сколько их было видно, пустовали. Если Гэндальф здесь и побывал, то никаких следов не оставил.
На западном склоне Заверти обнаружилась невидная лощина, а в глубине ее – сырое русло, густо поросшее высокой травой. Там они оставили Сэма, Пина, пони и всю поклажу. И полезли наверх, а через час или около того Бродяжник выбрался на вершину; Фродо и Мерри из последних сил поспевали за ним, одолевая каменистые кручи.
На вершине Заверти они нашли, как и предсказывал Бродяжник, древнее кольцо обомшелых руин. Но посредине плоской вершины сложенные пирамидою камни хранили черные следы недавнего пламени. Земля вблизи была выжжена дотла, траву кругом опалило, словно язык огня жарко облизал вершину; и царила мертвенная, непроницаемая тишь.
С редкозубого венца древней твердыни озирали они широко простертую даль: все больше однообразную пустошь, лишь кое-где к югу редкие рощи и проблески воды. Отсюда, с южной стороны, был хорошо виден извилистый Незапамятный Тракт, змеившийся от западных пределов холмами и низинами и пропадавший за первым темным восточным взгорьем. На всем Тракте, сколько его видать, не было ни живой души. Они посмотрели дальше – и увидели сумрачно-бурые отроги Мглистых гор; за ними высокие серые склоны и наконец снеговые выси, поблескивающие в облаках.
– Вот и пожалуйста! – сказал Мерри. – Было зачем сюда торопиться – ни тебе деревца, ни ручейка, ни укрытия. И Гэндальфа, конечно, нет: что ему тут делать-то?
– Да, делать ему здесь нечего, – задумчиво согласился Бродяжник. – Хотя если он был в Пригорье дня через два после нас, сюда он мог добраться раньше нашего – и подождать.
Вдруг он резко нагнулся, разглядывая верхний камень в груде закопченных булыжников, плоский и белый, не тронутый огнем. Потом поднял его и повертел в пальцах.
– Ну-ка, посмотри, – предложил он Фродо. – Что это, по-твоему?
На исподе камня Фродо заметил несколько глубоких царапин.
– Четыре палочки и две точки, – сказал он.
– Не совсем так, – улыбнулся Бродяжник. – Отдельный знак слева похож на руническое «Г». Может быть, это весть от Гэндальфа: царапины свежие. Однако же необязательно, ибо Следопыты тоже пишут рунами и нередко бывают в этих местах.
– Ну а если от Гэндальфа, то что это значит? – спросил Мерри.
– «Гэ» – три, – ответил Бродяжник. – «Третьего октября здесь был Гэндальф» – три дня назад, значит. И еще это значит, что писал он второпях, застигнутый опасностью: написать длиннее и яснее не успел. Тогда дела наши плоховаты.
– Пусть так, а хорошо бы, это все-таки был он, – сказал Фродо. – Насколько спокойнее – знать, что он где-то рядом, впереди или хоть позади.
– Пожалуй, – согласился Бродяжник. – Я-то уверен, что он был здесь и что здесь на него обрушилась какая-то напасть: вон как пламя прошлось по камням. Помнишь, Фродо, те вспышки на востоке? Мы как раз три дня назад их видели. Наверно, его здесь окружили и застали врасплох; неизвестно только, чем это кончилось. Короче, его нет, поэтому нам надо пробираться к Раздолу на свой страх и риск.
– А далеко до Раздола? – спросил Мерри, усталыми глазами озирая неоглядные дали.
С вершины Заверти мир казался хоббитам удручающе огромным. Где-то далеко внизу нескончаемой узкой лентой тянулся пустой Тракт.
– В лигах не меряно, – отозвался Бродяжник. – Я знаю, сколько ходу по сносной погоде: отсюда до Бруиненского брода, до реки Бесноватой моих восемь дней. Наших не меньше четырнадцати – да и пойдем мы не по Тракту.
– Две недели! – сказал Фродо. – Всякое может случиться.
– Всякое, – подтвердил Бродяжник.
Они стояли у южного края вершины, и Фродо впервые в полную силу почувствовал горький, бездомный страх. Ну что же это такое, почему нельзя было остаться в милой, веселой, мирной Хоббитании? Он повел взглядом по ненавистному Тракту – на запад, к дому. И увидел, что дорогою медленно ползут две черные точки; еще три ползли с востока им навстречу.
– Смотрите-ка! – воскликнул он, указывая вниз.
Бродяжник тут же упал наземь, в траву за каменными зубьями, и потянул за собой Фродо. Рядом шлепнулся Мерри.
– В чем дело? – прошептал он.
– Пока не знаю, но готовьтесь к худшему, – ответил Бродяжник.
Они подобрались к закраине и снова выглянули из-за камней. Утренний свет потускнел; с востока надвигались тучи. Пять крохотных, еле заметных черных пятнышек – казалось бы, ничего страшного, – но и Фродо, и Мерри сразу почуяли, что там, на дороге, неподалеку от подножия Заверти, собрались они самые, Черные Всадники.
– Да, это они, – сказал Бродяжник, у которого глаза были куда зорче. – Враг рядом!
Тем временем Сэм с Пином не дремали. Они обследовали ближнюю лощинку и склон возле нее. У родника натоптано, круг от костра, примятая трава – чья-то наспех устроенная стоянка. За обломками скал на краю лощины Сэм нашел груду валежника.
– Это, поди, старина Гэндальф наготовил, – сказал он Пину. – Может, конечно, и не он, но у кого-то был расчет сюда вернуться.
– Что же это я, – встрепенулся Бродяжник, узнав про их открытия, – мне самому надо было первым делом здесь все проверить! – и поспешил к роднику. – Проворонил, – сказал он, вернувшись. – Сэм и Пин успели все затоптать. Топливо-то заготовили Следопыты довольно давно – но есть тут и свежие следы сапог, несколько пар… – Он задумался, как бы что-то решая.
Хоббитам явственно припомнились Черные Всадники в длинных плащах и огромных сапогах. Если они эту лощину разведали, то лучше бы из нее поскорее убраться. Сэм беспокойно огляделся: враг, значит, неподалеку, мили, может, за две, а они-то с Пином разбегались!
– Давайте-ка отсюда удирать, господин Бродяжник, – просительно сказал он. – И час-то поздний, и вид у этой лощинки какой-то подозрительный…
– Да, лощинка ненадежная, – отозвался Бродяжник, подняв глаза к небу и соображая время. – И все-таки, знаешь, Сэм, вернее будет остаться здесь, хоть мне тоже здесь не нравится. Но до ночи мы ничего лучше не сыщем. По крайней мере хоть укрылись – у них ведь везде шпионы. Нам надо пересечь Тракт, а он под надзором. И за Трактом пустошь.
– Всадники же незрячие, – заметил Мерри. – При дневном свете они и пробираются-то нюхом – или как это лучше назвать, не знаю. А ты нас и на вершине вмиг положил плашмя, а теперь говоришь «увидят» – непонятно как-то получается.
– На вершине я был очень неосторожен, – ответил Бродяжник. – Я все искал – нет ли других вестей от Гэндальфа, и мы втроем долго проторчали на виду. Всадники незрячие, это верно; а черные кони видят, и кругом – на земле и в воздухе – снуют вражеские шпионы, кишат мелкие прислужники и подсказчики. Сколько их оказалось в Пригорье, помните? Всадники распознают мир по-своему: днем им приметны наши тени, а в темноте они различают черную тайнопись природы, нам неведомую. И теплую кровь они чуют все время, чуют с жадной и мстительной злобой. Есть ведь иное чутье, помимо обонянья и зрения. Мы же чуем, что они здесь; а они нас – вдесятеро острее. И еще, – он понизил голос, – их притягивает Кольцо.
– Неужто же нет никакого спасенья? – затравленно озираясь, воскликнул Фродо. – Тронешься с места – увидят и поймают! Останешься на месте – учуют и найдут!
