– Дальше идти нельзя, – сказал Мерри Бродяжнику. – Фродо, сам видишь, на ногах не стоит. Очень я боюсь за него. Ну и что нам делать? Ты думаешь, как – в Раздолето его сумеют вылечить, если мы туда доберемся?
– Там посмотрим, – сказал Бродяжник. – Я больше ничего сделать пока что не могу; из-за его раны я вас так и подгоняю. Но сегодня – это ты прав – дальше нельзя.
– А что такое с хозяином? – тихо спросил Сэм, умоляюще глядя на Бродяжника. – Ранка-то была махонькая и уже затянулась: только белый шрамик на плече.
– Фродо пронзило оружие Врага, – отозвался Бродяжник. – Ядовитое, гибельное, колдовское оружие. Мне это черное чародейство неподвластно. Что еще я могу тебе сказать? Держись, Сэм!
Холодная выдалась ночевка на высоком уступе, хотя и развели костерок под скрюченными корнями громадной сосны: здесь, наверно, когда-то глину брали. Хоббиты съежились и прижимались друг к другу. Свиристел ледяной ветер, и слышны были стоны и вздохи нижних деревьев. Фродо одолел полусон: ему мерещилось, будто над ним плещут черные крылья, а на крыльях – мертвецы, отыскивающие, где это он укрылся.
Забрезжило ясное, прозрачное утро; воздух посвежел, и промытые дождем бледные небеса источали неяркий свет. Путники приободрились: вот бы еще солнышко пригрело, а то руки-ноги совсем окоченели. Как только рассвело, Бродяжник, прихватив с собой Мерри, отправился обозревать окрестности на восточный пик. Когда они вернулись с просветлевшими лицами, солнце уже сияло вовсю. Шли они почти что правильно, и теперь нужно было спуститься крутым откосом и оставить горы по левую руку. Бродяжник опять углядел вдали серый отблеск Бруинена, а путь к переправе хоть пока и не виден, но пролегает неподалеку от реки, вдоль ее ближнего берега.
– Надо нам снова выбираться на Тракт, – сказал он. – По горам не пройдем. Будь что будет, а торного пути нам никак не миновать.
Наспех позавтракали и сразу тронулись в путь. Медленно спускались по южному склону: но он оказался вовсе не так уж и крут, не то что вчерашний подъем, и вскоре Фродо снова усадили на пони. Бывший одер Бита Осинника на диво сноровисто выбирал путь и даже почти не встряхивал седока, точно заботился о нем. Путники мало-помалу повеселели. Даже Фродо под лучами утреннего солнца словно бы полегчало, но в глазах у него то и дело мутилось, и он поспешно протирал их обеими руками.
Пин шел чуть впереди прочих. Вдруг он обернулся и крикнул:
– Эй, здесь тропа!
Подошли – верно, тропа: она, виясь, выползала из нижних перелесков и терялась на пути к вершине. Местами она совсем заросла, ее загромоздили сброшенные валуны и сваленные стволы; но, видно, когда-то по ней очень и очень хаживали. Проложил ее какой-то дюжий тяжелоступ: старые деревья были срублены или сломаны и огромные скалы расколоты или отодвинуты.
Они пошли по тропе, потому что по ней легче всего было спускаться, но шли они очень осторожно, особенно когда забрели в тенистый лес, а тропа стала шире и отчетливей. Вынырнув из густого ельника, она устремилась вниз по склону, а потом исчезла за могучей скалой. Они свернули вслед и увидели, что тропа ринулась под тяжелое взлобье, обросшее деревьями. В каменной стене была дверца, приоткрытая и висевшая на одной петле.
Перед этой дверцей они все остановились. За нею виднелась то ли пещера, то ли чертог, утопавший в пыльной мгле. Бродяжник, Сэм и Мерри, нажав изо всех сил, растворили застрявшую дверцу, и Мерри с Бродяжником зашли внутрь. Там были груды истлевших костей, пустые кувшины и разбитые горшки.
– Как есть логово троллей! – возгласил Пин. – А ну-ка, выбирайтесь из пещеры, и ноги в руки. Теперь-то нам известно, кто тропу протоптал, – вот и припустимся от них подальше!
– Куда торопиться, – сказал Бродяжник, выходя из пещеры. – Логово-то логово, но уж очень заброшенное. Бояться, по-моему, нечего. Спустимся потихоньку, а там уж и припустимся, если на то пошло.
От натоптанной площадки у дверцы тропа вела круто вниз, лесистым склоном. Не желая трусить на глазах у Бродяжника, Пин побежал вперед и присоединился к Мерри. Сэм с Бродяжником шли за ними по бокам пони, везшего Фродо: тропа была такая широкая, что хоббиты могли при желании шествовать строем по четыре или по пять.
Но прошествовали они недалеко: Пин вернулся бегом, а за ним и Мерри, оба насмерть перепуганные.
– Тролли, ну тролли же! – вопил Пин. – Там, внизу, прогалина, и мы увидели их из-за деревьев. Огромные-то какие!
– Пойдем поглядим, – сказал Бродяжник, подобрав суковатую дубину. Фродо промолчал; Сэм таращил глаза.
* * *
Солнце поднялось высоко и пронизывало почти безлистные ветви, ярко озаряя прогалину. Они подобрались к ней и застыли, затаив дыхание. Вот они, тролли: три громадных чудовища. Один склонился, а два других смотрели на него.
Бродяжник пошел к ним как ни в чем не бывало.
– Ну, ты, каменная дохлятина! – сказал он и обломал свою дубинку о задницу склонившегося тролля.
И хоть бы что. Хоббиты так и ахнули, а потом даже Фродо расхохотался.
– Ну и ну! – воскликнул он. – Хороши, нечего сказать: забываем собственную семейную историю! Это же те самые трое, которых подловил Гэндальф, когда они спорили, как вкуснее изготовить тринадцать гномов и одного хоббита!
– Вот уж не думал, что мы в тех местах! – удивился Пин. Он прекрасно знал семейную историю: сколько раз ему рассказывали ее что Бильбо, что Фродо; но, по правде-то говоря, он ей ни на грош не верил. Да и теперь тоже он очень подозрительно глядел на каменных троллей, ожидая, что они вот-вот оживут.
– Ладно там ваша семейная история, вы хоть бы о троллях что-нибудь помнили! – усмехнулся Бродяжник. – Время за полдень, солнце сияет, а вы туда же: тролли, мол, в прогалине засели! Дела не знаете – пусть; ну как не заметить, что у одного за ухом старое птичье гнездо. Хорош был бы живой тролль с таким-то украшением!
Всех одолел хохот. Фродо точно ожил, радостно припоминая первую удачную проделку Бильбо. И солнце правда так тепло сияло, и муть перед глазами немного рассеялась. Они сделали привал в этой прогалине: так вкусно было закусывать в тени огромных ног тролля.
– Может, кто-нибудь надумает спеть, пока солнце светит? – предложил Мерри, когда ложки отстучали. – А то ведь мы давно уж ничего этакого не слыхивали, а?
– С Заверти не слыхивали, – сказал Фродо. Все поглядели на него. – Да не во мне дело! – сказал он. – Мне-то как раз говорили… я гораздо лучше себя чувствую, но куда мне петь! Разве вот Сэм что-нибудь такое сообразит…
– Ну, Сэм, давай, раз уж никуда не денешься! – сказал Мерри. – Пускай голову в ход, ежели больше нечего!
– Там разберемся, чего до времени в ход пускать, – сказал Сэм. – Вот, например, чего же… Ну, стихи не стихи, а в этом роде: так, пустяки. Был разговор, я и подумал.
Он встал, сложил руки за спиной, точно в школе, и произнес, то ли пропел на старинный мотив:
На утесе, один, старый тролль-нелюдим
Думает безотрадно: «Й-эхх, поедим!..»
Вгрызся, как пес, в берцовую кость,
Он грызет эту кость много лет напролет —
Жрет, оглоед! Тролль-костоглот!
Ему бы мясца, но, смиряя плоть,
Он сиднем сидит – только кость грызет.
Вдруг, как с неба упал, прибежал, прискакал,
Клацая бутсами, шерстолап из-за скал.
– Кто тут по-песьи вгрызается в кости
Люто любимой тещи моей?
Ну, лиходей! Ох, прохиндей!
Кто тебе разрешил ворошить на погосте
Кости любимой тещи моей?
– Я без спроса их спер, – объяснил ему тролль, —
А теперь вот и ты мне ответить изволь:
Продлили бы кости, тлевшие на погосте,
Жизнь опочившей тещи твоей?
Продлили бы, дуралей?
Ты ж только от злости
Квохчешь над прахом тещи своей!
– Что-то я не пойму, – был ответ, – почему
Мертвые должны служить твоему
Безвозмездному пропитанью для выживанья.
Ропщет их прах к отмщенью, а проще —
Мощи усохшей тещи —
Ее священное посмертное достоянье,
Будь она хоть трижды усопшей.
Ухмыльнулся тролль с издевкой крутой,
– Не стой, – говорит, – у меня над душой,
А то, глядишь, и сам угодишь
Ко мне в живот,
Крохобор, пустоболт,
Проглочу живьем, словно кошка – мышь:
Я от голода костоед, а по норову – живоглот!
Но таких побед, чтоб живой обед
Прискакал из-за скал, в этом мире нет:
Скользнув стороной у обидчика за спиной,
Пнул шерстолап его,
Распроклятого эксгуматора вороватого, —
Заречешься, мол, впредь насмешничать надо мной
И тещу грызть супостатово!
Но каменный зад отрастил супостат,
Сидя на камне лет двадцать подряд.
И тяжкая бутса сплющилась, будто
Бумажный колпак или бальный башмак.
Истинно, истинно так!
А ведь если нога ненадежно обута,
То камень пинать станет только дурак!
На несколько лет шерстолап охромел,
Едва ковыляет, белый как мел.
А тролль по-песьи припал на утесе
К останкам тещи —
Ледащий, тощий, —
Ему не жестко сидеть на утесе,
И зад у него все площе.
– Это нам всем в науку! – рассмеялся Мерри. – Ну, Бродяжник, повезло тебе, что ты его дубиной двинул, а то бы рукой, представляешь?
