Именно в этот момент кто-то из его товарищей метко рубанул широким двуручником и рассек наплечник короля, ранив прикрытое им плечо. Кираса Конана немедленно наполнилась кровью.
Завидев это, Вольмана расшвырял своих товарищей вправо и влево и в победном нетерпении подскочил ближе, нацеливая смертельный удар в ничем не защищенную голову короля. Конан, однако, успел пригнуться, и вместо головы лезвие смахнуло лишь прядь его густых черных волос. Не теряя время даром, Конан с разворота всадил топор во вражеские доспехи. Сталь беспомощно хрустнула, проминаясь и лопаясь под ударом, и заговорщик упал замертво.
– Вольмана, – выдохнул Конан. – Ну, коротышка, доберусь же я до тебя, когда попаду в преисподнюю…
Выпрямляясь, он оказался нос к носу с Ринальдо. Безумный поэт ринулся на него, беспорядочно размахивая кинжалом. Конан отшатнулся прочь, защитным движением вскидывая топор.
– Назад, Ринальдо! – приказал он с яростью и отчаянием. – Ну не хочу я тебя убивать!..
– Умри, тиран!!! – завизжал спятивший стихотворец и, не разбирая дороги, бросился на короля.
Конан всячески пытался его уберечь, он до последнего медлил с ударом, которого очень не хотел наносить, и отмахнулся, только когда кинжал Ринальдо ткнулся ему в незащищенный бок.
Иначе ему пришлось бы умереть самому…
Ринальдо запрокинулся и осел, Конан же, шатаясь, привалился к стене. Левой рукой он зажимал рану в боку, и между пальцами густо текла кровь.
– Вперед, вперед, добейте его! – кричал Аскаланте.
Опираясь на стену, Конан снова поднял топор… В эти мгновения с него можно было ваять памятник несгибаемому первобытному мужеству. Ноги широко расставлены, одна рука упирается в стену, другая заносит топор, синие глаза жутко горят на оскаленном, залитом кровью лице, жилистые мышцы вздулись коваными буграми…
Он был до того страшен, что нападающие невольно попятились. Все эти отпетые головорезы и прожженные негодяи вышли из худо-бедно цивилизованной среды, а тут перед ними был истинный варвар, дикий хищник, природный убийца. И они отступили, потому что умирающий тигр был способен причинить смерть еще не раз и не два…
Конан ощутил их неуверенность и ощерился еще страшнее.
– Ну? – прохрипел он разбитым, окровавленным ртом. – Кому первому не терпится на тот свет?..
Аскаланте прыгнул, как волк. И, как волк, сумел остановиться на середине прыжка, чтобы с невероятным проворством распластаться на полу и уйти от смерти, с шипением взметнувшейся навстречу. Кое-как он успел подобрать ноги и откатиться в сторону, ибо Конан, промазав с ударом, замахнулся опять. На сей раз лезвие глубоко врубилось в мраморный пол совсем рядом с ногами вертящегося волчком Аскаланте.
Один из головорезов выбрал этот момент для стремительного броска. Он намеревался убить Конана, пока тот будет выкорчевывать из пола топор, но ошибся в расчетах. Кровавая сталь взвилась навстречу… и отбросила под ноги нападавшим нечто бесформенное, совсем недавно бывшее человеком.
И в этот самый миг у пятерых негодяев, приставленных стеречь дверь, слитно вырвался ужасающий вопль, а на освещенную стену пала непроглядная уродливая тень. На вопль обернулись все, кроме Аскаланте… а еще через миг вся толпа уцелевших ломанулась в дверь, богохульствуя и по-собачьи подвывая от невыразимого страха.
Вот уже крики мерзавцев затихли в темноте коридора, но Аскаланте так и не оглянулся. Он смотрел лишь на израненного короля. Не иначе отчаянные вопли беглецов подняли на ноги весь дворец, так что следовало ждать скорого прибытия стражи… и оставалось неясным, что же могло обратить его закаленных разбойников в столь поспешное бегство…
Конан на дверь тоже не смотрел – он следил за бывшим вельможей немигающим взглядом обреченного, но все еще грозного волка. А потом Аскаланте вдруг заговорил, и оказалось, что даже в такой момент аквилонцу не изменила его циничная философия.
– Все пропало, в особенности – честь, – пробормотал он. – Зато король, чего доброго, так стоя и помрет, и…
К каким дальнейшим умозаключениям он еще мог прийти, так и осталось навсегда неизвестным, ибо, не довершив последней фразы, Аскаланте снова устремился на Конана, подгадав, когда тот будет вынужден свободной рукой утереть кровь, заливавшую ему глаза.
Но едва он начал атаку, как в воздухе наметилось некое движение, и тут же ему на спину между лопаток обрушился удар чудовищной туши. Аскаланте швырнуло вперед, в его тело мучительно впились кривые длинные когти… Корчась в муках под придавившей его тяжестью, Аскаланте кое-как вывернул шею… только для того, чтобы уставиться прямо в морду воплощенному кошмару, порождению безумия. Его терзала черная тварь, просто не имевшая права принадлежать к этому миру. Клыки, облитые темной слюной, тянулись к его горлу, а взгляд желтых глаз заставлял душу и тело трепетать былинками на жестоком ветру.
Ни одно обычное животное, даже самое лютое, не способно было навевать подобный ужас. Такая морда могла бы быть у злобной древней мумии, пробужденной темными чарами к чудовищному подобию жизни. Но самое страшное было то, что в чертах иномировой твари лезущие из орбит глаза жертвы вдруг уловили некое ускользающее сходство с физиономией презренного раба – Тот-Амона. Вот тут Аскаланте не помог весь его привычный цинизм. Дико закричав, он испустил дух еще прежде, чем слюнявая пасть добралась-таки до его глотки.
Конан между тем наконец протер от крови глаза – и застыл в недоумении. Сперва ему показалось, будто над телом Аскаланте стоял громаднейший черный пес; потом, окончательно проморгавшись, он понял, что это был не только не пес, но даже и не бабуин.
С криком, который словно эхо повторил предсмертный вопль Аскаланте, Конан качнулся вперед от стены – и встретил прыгнувшую тварь броском топора, в который была вложена вся сила его отчаяния, вся резкость воспламененных нервов… Сталь со звоном отскочила от покатого черепа, который должна была разрубить, и силой столкновения короля отбросило на другой конец опочивальни.
Падая, Конан вскинул руку защитить горло, и его кисть немедленно оказалась в отвратительной пасти чудовища… Но оно почему-то не поспешило смыкать челюсти в мертвой хватке. Оно лишь вперило взгляд в глаза короля, в которых скоро начало возникать подобие того же самого страха, что до сих пор отражался в зрачках мертвого Аскаланте. Конан ощутил, как подались самые корни его души, как ее начало исторгать из тела и затягивать в желтые колодцы вселенского ужаса, что громоздился над ним, готовясь поглотить его жизнь и ясный рассудок. Глаза монстра все росли и росли, заставляя уверовать в вещественность непостижимо богомерзких созданий, таящихся во внешней тьме мироздания. Конан хотел закричать от ненависти и омерзения, но из горла вырвался только сухой хрип…
Но даже для этого порождения преисподней киммериец не оказался легкой добычей! Не в пример Аскаланте, умершему от страха, Конан взорвался лютым бешенством, не имевшим никакого отношения к здравому смыслу. Невероятным усилием всего тела он рванулся прочь, наплевав на неистовую боль в пронзенной клыками руке. Ему удалось сделать движение и увлечь с собой навалившееся чудовище, его свободная ладонь зашарила по полу… и вдруг нащупала что-то, в чем недреманная память воина тотчас опознала знакомую рукоять поломанного меча. Не думая, Конан схватил подвернувшееся под руку оружие и ударил им, точно кинжалом, собрав воедино всю мощь мускулов, сухожилий и нервов… Обломанный клинок вошел неожиданно глубоко, и пасть на руке Конана вдруг разжалась, а у чудища вырвалось нечто вроде болезненного всхлипа. Выползок из тьмы оказался в итоге не таким уж и неуязвимым!.. Вот по телу монстра прошла жуткая судорога, короля отбросило далеко прочь, и, приподнявшись на локте, он оцепенело следил, как бился и корчился на полу его враг, а из раны, нанесенной обломком клинка, тугими струями хлестала черная кровь… Вот корчи постепенно затихли, сменившись последними подергиваниями… И наконец тварь распростерлась на мраморе, глядя в потолок остановившимися желтыми зенками. И Конан, заморгав, принялся тереть кулаком глаза: ему показалось, будто мертвая туша тает, теряет очертания и расползается в черную слизь…
И тут на пороге зазвучали знакомые голоса, и опочивальня заполнилась наконец-то проснувшимися придворными – рыцарями, вельможами, дамами, воинами, советниками… Все они одновременно пытались что-то говорить или кричать, суетились и мешали друг дружке. Подоспели Черные Драконы, раздосадованные и разъяренные, и, ругаясь на множестве языков, мигом растолкали придворных.
Недоставало лишь одного молодого старшины, отвечавшего в эту ночь за охрану королевской спальни. Его так и не разыскали – ни в ту ночь, ни потом…
