Можете звать его безумцем. Можете считать его тщеславным, эгоистичным, высокомерным и лишенным всех нормальных человеческих чувств. Можете и вовсе отмахнуться от него как от дурака, ослепленного собственной гордыней. Но вы не можете сказать, будто Пеллинор Уортроп не был до самого конца, полностью, яростно жив.
Я отступил в безопасность мостика, откуда мог за ним хотя бы приглядывать, хотя плещущая в стекло и струящаяся по нему вода мешала моему обзору, превращая Уортропа в исступленную призрачную тень на светло-сером фоне увенчанного белым моря. Аваале как раз встал за штурвал. Его мощные руки то и дело бугрились мышцами, пока он боролся с рулем.
– Что он творит? – удивился он. – Он хочет, чтоб его сдуло в море?
– Ему не терпится, – ответил я.
– Не терпится что?
Я ничего не сказал. Не терпится посмотреть в лицо Безликому, мог бы ответить я, но не сказал ничего.
После заката шторм преследовал нас еще долго, вынудив «Дагмару» на мили отклониться от курса и оказаться далеко к югу от острова, как раз на пути дувших с севера муссонов. Когда погода наладилась, Расселл наметил курс, который должен был привести нас обратно к западному берегу Сокотры; это, объяснил он доктору, был единственный разумный путь.
– Мы не можем подходить с юга, не с такими ветрами, – сказал он.
– Это обойдется нам минимум в день, – указал монстролог. Желваки его напряглись от едва сдерживаемого гнева.
– Дольше, – угрюмо ответил Расселл.
– Насколько дольше?
– Два дня, два с половиной.
Уортроп с силой ударил по столу:
– Неприемлемо!
– Нет, доктор Уортроп, неизбежно. Я пытался объяснить вам еще в Адене. Никто не ходит до Сокотры в это время…
– Тогда чего ради, во имя всего святого, вы на это согласились? – огрызнулся доктор.
Расселл призвал на помощь всю свою английскую стойкость и сказал так спокойно, как только мог:
– Подойти с запада – единственная возможность подвезти вас достаточно близко, чтобы вы могли высадиться. Пробиваться на север против этого ветра может занять у нас ровно столько же времени и при этом удвоить риск.
Уортроп глубоко вздохнул, чтобы овладеть собой.
– Конечно, я подчинюсь вашему решению, капитан. Но надеюсь, что вы способны понять срочность моей задачи.
– Что ж, я ее не понимаю. Вы были изумительно уклончивы насчет своей цели, доктор Уортроп. Возможно, ваша надежда могла бы сбыться, если бы вы рассказали мне, что, к чертовой матери, на этой безлюдной каменюке такого важного, что вы готовы рисковать жизнью и здоровьем – моими жизнью и здоровьем.
Мгновение доктор молчал. Он уставился на пол, взвешивая что-то в уме. Затем Уортроп поднял глаза и сказал:
– Я не ботаник.
– В этом темном уголке мира я видывал странные вещи, – доверительно сообщил капитан после того, как исповедь монстролога подошла к концу. – Но ни одной настолько странной, как те, что вы описываете, Уортроп. Я слыхал про – как вы его назвали? – это поганое желе, что несет безумие и смерть, но никогда не думал, что оно в самом деле существует. Я еще слыхал, как люди говорят о так называемом красном дожде, крови, льющейся с небес аки библейская казнь, но я никогда особенно не верил в моряцкие байки. С тем же успехом вы можете быть просто сумасшедшим. Но это уж не мое дело – пока ваше сумасшествие не угрожает моему кораблю и безопасности моей команды.
– Уверяю вас, капитан Расселл, я не безумен и не наивен. Все эти рассказы – правда, и я намерен доказать вам это, когда вы за нами вернетесь. Если, конечно, мы вообще туда доберемся!
– Я довезу вас туда, Уортроп, но я обязан спросить вас, как вы намерены одержать верх над эскадроном русских и поймать этого вашего монстра, учитывая, что и те, и другой намерены вас убить, а на вашей стороне ничего, кроме этого мальчика и револьвера в кармане.
Мы с Расселлом оба ждали его ответа. Я не думал, что Уортроп ответит так же, как мне в Адене – «вот что спасет нас» – и он и не ответил.
– Я оставлю вопросы навигации вам, капитан Расселл, – сказал он, – если вы оставите мне вопросы монстрологии.
– Ты уже знаешь, walaalo? – спросил меня той ночью Аваале, когда мы лежали в гамаках на нижней палубе. Ему пришлось повысить голос, чтобы я расслышал его за гудением двигателей. – Я иду с вами.
Я был ошарашен.
– Что ты имеешь в виду?
– Капитан Джулиус нынче вечером спросил меня, что я об этом думаю. «Этот чертов янки, может, самый большой дурак, что мне встречался, – сказал он мне. – Он с тем же успехом может быть спятившим на всю голову, но не могу я просто высадить его на берег и умыть руки». Он предложил удвоить мою плату, и я согласился, но не из-за денег. Я согласился ради тебя, walaalo, и ради того, чью жизнь отнял все эти годы назад. Я думаю, бог послал тебя мне, чтобы я мог спасти свою душу.
– Я не понимаю, Аваале.
– Ты мое искупление, ключ от темницы моего греха. Спасу тебя – и тем спасу себя от судилища.
Он погладил в темноте мою руку.
– Ты его дар мне, мой walaalo.
На глубине живут духи. Этой ночью, последней в долгой череде ночей, вы способны расслышать их голоса в открытом море, в брызгах морской воды, и в ветре, и в шлепанье и шлепанье воды, разбивающейся о нос корабля. Голоса стремительных и мертвых, как сирены, зовущие вас навстречу року. Стоя лицом к той точке, где море встречается с небом, вы слышите их зловещий плач. И затем, перед вашими изумленными глазами, горизонт разламывается, бросая ввысь иззубренные осколки себя самого, дабы заслонить звезды.
И голоса говорят с вами.
«Nullit! Вот и весь он!»
«На санскрите она называется Двипа Сукхадхара, Остров Блаженства».
Эта ночь – последняя в долгой череде ночей. Ночь, когда мистер Кендалл появился у нас на пороге. Ночь, когда монстролог привязал себя ко мне и вскричал: «Я не потерплю, чтобы ты умер!» Ночь, когда он меня бросил. Ночь, когда я бежал по реке крови и огня, чтобы спасти его. Ночь, когда Джейкоб Торранс показал Томасу Аркрайту две двери. Ночь отчаяния моего наставника – «Ты поступил в услужение к ха-Машиту, ангелу смерти» – и ночь моего собственного отчаяния в центре мира.
Остров, поднимающийся навстречу, черен – разрыв в небе, через который льется лишь чернота – и ветер причитает, толкая вас назад, пока прореха в бесконечной перспективе тянет все ближе, словно море изливается в бездну, унося вас за собой вниз. Сгусток темноты соскальзывает по левую руку, пока лодка вертится то на юг, то на восток. На миг кажется, будто вы неподвижны, а движется как раз остров – тяжелая черная баржа, беззвучно прорезающая море.
Это – дом Тифея Великолепного, Владыки Бездны, ужаснейшего монстра из всех, что живет в пространстве между пространств, на волосок за гранью вашего зрения. Я понимаю, что вам, возможно, хочется отвернуться. И вы вправе, если пожелаете. Ваше счастье.
Мы с монстрологом такой роскоши лишены. Мы трудимся во тьме, чтобы вы могли жить при свете.
Часть тридцать шестая
«Разве это не чудесно?»
По настоянию Уортропа «Дагмара» бросила якорь в полумиле от южного берега – ближе Расселл свое судно подвести не отважился. Течения в это время года коварны, объяснил он нам, и вьются вокруг Сокотры с яростью Харибды[141]; побережья завалены гниющими скелетами кораблей, что отважились подойти в муссон слишком близко. В июне горы Хагьера, в пять тысяч футов[142] высотой, гонят стратосферные ветры из Африки вниз, и те с воем несутся вдоль северной береговой линии. Три месяца ветры беснуются без передышки, с почти постоянной скоростью шестьдесят[143] миль в час и порывами хорошо за сотню[144]. Июнь – еще и месяц проливных дождей, затопляющих внутреннюю часть острова и южный берег, где мы и собирались попытать счастья с высадкой.
Мы с доктором последовали за Расселлом на полубак, где он разложил свою подзорную трубу и принялся выглядывать Гишуб – рыбацкую деревушку, что лежала (или должна была лежать) прямо к северу и примерно в миле от нашего местонахождения. Капитан тревожился. Он знал, что мы на правильном месте, но вдали не сияло никаких огней, что указывали бы на существование Гишуба.
– Совершенно темно, – пробормотал он. – Странно. Кажется, оттуда все ушли, – он передал подзорную трубу Уортропу, который несколько раз повернул ее туда-сюда в руках, прежде чем признать, что не увидел ничего, кроме камней разнообразных оттенков серого.
– Глядите на двенадцать часов, – посоветовал Расселл. – Найдите на берегу рыбацкие лодки, потом прямо назад… Туземцы строят дома из камня – на острове почти нет деревьев, – если они вообще дают себе труд что-то строить. Довольно много живет в пещерах Муми и Хока.
– Я не… Да, теперь я их вижу. Вы правы, капитан. Во всех окнах темно, ни одной свечи или лампы не горит.
– Есть еще деревушка, называется Стерох, примерно в десяти милях к востоку. Я мог бы подвести туда «Дагмару».
– Нет, – твердо сказал Уортроп. – С этим надо разобраться. Мы сойдем на берег здесь.
