Мы ехали дальше, и ощущение постепенно отступало, почти нехотя, как будто нечто пыталось привлечь наше внимание. Закат полыхал во все небо. И вдруг наша машина принялась петлять по дороге, и Древний Сарум завопил:
– Кыш, кыш! Кыш с ветрового стекла, лопни твои глаза!
И мы остановились, с воплем и страшным рывком.
– Эй, кто-нибудь, выйдите и прихлопните эту тварь, кем бы она ни была! То ли мышь летучая, то ли еще что! – распорядился Древний Сарум. – А то мне ничего не видно, когда она там.
Мы с Грундо принялись всматриваться в ветровое стекло из-за спины Древнего Сарума, но, насколько нам было видно, там ничего не было, кроме тонировки да разбившейся о стекло мошкары.
– Снимите ее! – взвыл Древний Сарум.
Мы со вздохом выбрались из машины на сумеречную дорогу и внезапно обнаружили, что вокруг пахнет росой и влажным сеном.
– Думаю, он двинулся крышей, – буркнул Грундо, не опасаясь, что Сарум услышит за шумом мотора.
– А может, у него с самого начала крыша была не в порядке, – поддержала я.
Мы подошли к ветровому стеклу. Нам по-прежнему казалось, что с ветровым стеклом все в порядке, пока мы не налегли на длинный коричневый капот, чтобы посмотреть поближе. Какое-то существо, цеплявшееся за дворник, бросилось прочь от нас и попыталось взбежать на крышу машины. Грундо ловко цапнул – и еще немного помог себе магией – и схватил существо за прозрачную перепонку, шедшую вдоль спинки. Он протянул его мне обеими руками. Существо дрожало и было почти невидимым.
– Как ты думаешь, кто это?
– Давайте прихлопните ее! – приказал Древний Сарум, высунувшись из своего окошка.
Существо было живое и очумевшее от ужаса. Оно начало слабо светиться.
– Не надо, – сказала я. – По-моему, это саламандра. Они очень редкие.
– Ой, она накаляется! Думаю, ты права, – согласился Грундо. – Напомни мне успокаивающее заклятие, скорее!
Я принялась читать заклинание, и Грундо подхватил его, как только вспомнил. Мы склонились над дрожащей саламандрой, а Древний Сарум иронически наблюдал за нами из машины.
– Это вредитель! – сказал он. – Она способна подпалить дом, вы же знаете.
– Да, но сейчас она не опасна, – возразила я. – Думаю, ты можешь выпустить ее в изгородь, Грундо.
– Она не хочет, – сказал Грундо. – Она не здешняя. Она заблудилась. Она сбежала из какого-то ужасного места и не знает, куда деваться, чтобы очутиться в безопасности.
– Что она с тобой, разговаривает, что ли? – ехидно спросил Древний Сарум. – Не верь ей! Это просто вредитель. Выкинь ее в траву.
– Не то чтобы разговаривает, – сказал Грундо, – но, думаю, она сообщает мне правду. Родди, нам лучше отвезти ее к твоему дедушке Хайду и спросить у него, что с ней делать.
– Хорошая идея, – сказала я, словно не замечая Древнего Сарума, подававшего мне дурной пример.
Я бы тоже могла начать ехидничать. Я действительно завидовала тому, что Грундо понимает саламандру.
Что касается Древнего Сарума, он снова принялся жутко кривляться, сперва вытянув лицо на манер яйца, потом скорчив сморщенную рожицу щелкунчика.
– Ну, вам же хуже, – сказал он, когда Грундо сел в машину, бережно прижимая к себе саламандру. – Это вы поджаритесь и сгорите, когда эта тварь подпалит машину. Я-то так просто не сгорю!
– Ну, значит, иногда не так уж плохо быть гнилым местечком? – сказала я, тоже садясь в машину.
После свежего росистого вечера вонь в машине сделалась просто невыносимой.
– Так-то оно так, но Солсбери будет просто вне себя, когда я вернусь и скажу, что его любимая машинка сгорела! – отпарировал Древний Сарум.
Он завел мотор и бурчал не переставая следующие миль десять.
– Если он узнает, что я так и не добрался до Лондона, он меня просто убьет! Я лишусь своей хартии и члена парламента, вполне возможно. И я ненавижу запах гари! У меня от него все кирпичи дыбом встают!
– Заткнулся бы ты! – шепнул Грундо.
Он вполголоса читал саламандре успокаивающее заклинание, пока та не взобралась по его руке к нему на плечо и не уселась там, пульсируя от удовольствия. Я так ему завидовала, в салоне стояла такая вонь, Древний Сарум так уныло зудел, что мне отчаянно хотелось вырваться из машины. Я отвернулась и прижалась лицом к открытой верхней половине окна.
Через некоторое время, когда на дороге стало почти темно, я осознала, что по дороге скачет белая лошадь, держащаяся вровень с машиной. Я подняла глаза и увидела, что на лошади сидит всадник в развевающемся плаще с белой подкладкой.
– Ой! – сказала я.
Дедушка Гвин наклонился к открытой половинке окна.
– Они призвали меня в третий раз, – сказал он, – чтобы унести гораздо больше людей, чем раньше. В каком-то отношении это хорошие новости. Если они призовут меня снова, я могу забрать их. Но насчет остального – извини…
И не успела я ответить, как он цокнул языком на серую кобылу, она рванулась и исчезла впереди.
Грундо уставился ему вслед.
– Он скачет быстрее машины! – удивленно произнес он. – Что он говорил? Я не все расслышал.
– Это было личное, – сказала я.
Мне почему-то не хотелось признаваться Грундо, как меня это встревожило. В конце концов, Сибилла – мать Грундо, и она только что затеяла что-то еще. Сейчас мне больше всего на свете хотелось добраться к моему милому, надежному, по-военному подтянутому дедушке-магиду Хайду. Дедушка должен знать. Он мне расскажет, что Сибилла и ее дружки затеяли на этот раз. Мне очень хотелось, чтобы он был здесь и рассказал мне все прямо сейчас. Каждый раз, как Древний Сарум притормаживал перед поворотом или перекрестком, мне хотелось прикрикнуть на него, чтобы ехал быстрее. Когда он притормозил и остановился на окраине Лондона, я почти заорала:
– Едем дальше!
– Дальше не могу, – возразил Древний Сарум. – Это Лондон. Сперва надо с ним договориться.
И, к моему крайнему негодованию, он заглушил мотор и вылез из машины. Я распахнула дверцу и тоже выскочила наружу. Немного погодя вылез и Грундо, оставив саламандру на сиденье. Нас окутали запахи жаркой городской ночи, жаркой загородной ночи и Древнего Сарума. За спиной у нас шуршали живые изгороди. Впереди фары нашей машины ярко освещали пригородную дорогу, вдоль которой стояли фонари, и две огромные блестящие штуковины, которые стояли перед нами, точно бетонные блоки.
Это были ботинки. Мы не сразу поняли, что это ботинки.
Мы медленно задрали головы и увидели Лондон, огромный и темный, возвышающийся на фоне фиолетового городского неба.
– А ты что тут делаешь? – осведомился он у Древнего Сарума.
Голос у Лондона был очень странный. Он походил на вой и грохот оживленной улицы, сливающийся с хором множества голосов, высоких, низких, теноровых, голосов с аристократическим произношением, басов, говорящих на чистом кокни, и голосов с иностранным акцентом, и всяких других голосов. Это был какой-то невероятный хор.
Древний Сарум поскуливал, кланялся, нервно потирал руки. Его лицо, освещенное светом фар, подвергалось самым удивительным трансформациям.
– Я всего лишь гнилое местечко, ваша честь, я не хочу ничего дурного! Я бы ни в коем случае не подумал проникнуть во владения вашей чести, но, понимаете ли, мне дали поручение. Мне нужно отвезти сюда этих двоих, доставить их к магиду. Я понимаю, ваша честь, это может казаться наглостью, но что остается делать такому гнилому местечку, как я, когда вышестоящие особы отдают приказы? Ни в коем случае не хотел вас оскорбить…
– Кто отдал тебе такой приказ? – хором проревел Лондон.
Он склонил свою темную голову, слушая Древнего Сарума, но даже в слабом свете сумерек его лицо выглядело удивительно. Как будто в раму сильного и благородного лица вставили другие лица. Часть щеки все время менялась. Конец брови и уголок рта, казалось, ухмылялись. Один глаз выглядел стеклянным. По крайней мере, левый глаз блестел иначе, чем правый. От Лондона несло кирпичом и асфальтом и еще немного речным илом.
– Это все та женщина, Кендейс, ваша честь! – проскулил Древний Сарум. – Солсбери делает, как она скажет. Я тут вообще ни при чем, на меня просто свалили грязную работу! Как всегда.
– Миссис Кендейс была замечательная красавица, – пропел хором Лондон. – Я ее хорошо знал. Она держала салон на Беркли-сквер. А потом вышла замуж за итальянского графа.
– Да, но он помер, и она все это забросила, – сказал Древний Сарум. – Теперь живет в Солсбери и оттуда распоряжается страной.
– Знаю! – пророкотал Лондон. – А тебе следовало бы отзываться о ней с бо́льшим уважением!
– Да уж я ли ее не уважаю, ваша честь! – возразил Древний Сарум. – Вам виднее, конечно. Но не мне говорить тому, кто, подобно вам, стоит над великой рекой, что люди – всего лишь вода под вашими мостами. Вода под всеми вашими мостами. И миссис Кендейс, и эти двое юнцов, что со мной, все они одинаковы. Они приходят и уходят. А вы остаетесь. И даже я остаюсь, ваша честь.
