Он назвал еще сыновей Хауда Скитальца, Брогга, Девина Тюленебоя, Кайлега Деревянное Ухо, Морны Белой Маски, Великого Моржа…
— Великий Морж? Вот это да.
— У них на Стылом берегу чудацкие имена.
Отцом троих мальчиков, как уверял Тормунд, был Альфин Убийца Ворон, убитый Куореном Полуруким.
— Не похоже, что они братья, — заметил Джон.
— Потому что матери разные. Хрен-то у Альфина был махонький, поменьше твоего, но совал он его куда ни попадя. У него в каждой деревне по сыну. А тот вон, с крысиной мордочкой, отродье Варамира Шестишкурого. Помнишь его, лорд Сноу?
— Помню. Оборотень.
— И злющий мерзавец в придачу. Теперь вроде помер — после битвы его никто не видал.
Двое оказались переодетыми девочками. Джон велел Большому Лиддлю и Рори привести их к нему. Одна послушалась, другая кусалась и лягалась.
— У них тоже отцы именитые? — спросил Джон.
— У этих-то? Вряд ли. Жребий вытянули, небось.
— Так это же девочки.
— Да ну? Эй, ребята, мы тут с лордом Сноу поспорили, у кого из вас стручок больше. Спустите-ка штаны, дайте глянуть.
Одна залилась краской, другая прошипела:
— Отцепись, Тормунд Великаний Зад. Дай пройти.
— Хар-р! Твоя взяла, ворона, стручков у них нет, зато вот у этой фитюльки есть яйца — копьеносицей будет. Раздобудьте им девчачью одежку, — крикнул Тормунд своим, — не то лорд Сноу намочит подштанники.
— Мне нужны двое мальчиков вместо них.
— Зачем это? Заложник остается заложником. Что мальчишке снести голову, что девчонке, разницы нет. Многие отцы дочек тоже любят.
Джона заботили не отцы.
— Манс тебе о храбром Данни Флинте не пел?
— Вроде нет. Кто таков?
— Девушка, которая переоделась мальчиком, чтобы вступить в Дозор. Красивая песня, но грустная, и конец у нее плохой. — В песне говорится, что призрак Данни до сих пор блуждает в Твердыне Ночи. — Эти девочки поедут в Бочонок. — Единственные мужчины там — Железный Эммет и Скорбный Эдд. Джон доверял обоим, чего не мог сказать о большинстве своих братьев.
Тормунд, поняв его, от души плюнул.
— Экие вы гадкие птицы, вороны. Ладно, получишь еще двух мальчишек.
Когда в туннель прошли девяносто девять заложников, Тормунд представил последнего.
— Мой Дрин. Позаботься о нем, ворона, не то я съем твою черную печень.
Убитый Теоном Бран был бы теперь одного возраста с этим мальчиком, но Дрин не столь миловиден, как маленький Старк. Плотный, коротконогий, с широким красным лицом и буйной гривой темных волос — вылитый Тормунд.
— Он будет моим пажом, — пообещал Джон.
— Слыхал, Дрин? Смотри не озорничай. Иногда ему требуется хорошая трепка, только гляди в оба, милорд: он кусается. — Тормунд поднял рог и протрубил в него снова.
На этот раз из леса начали выходить воины — человек пятьсот, а то и вся тысяча. Все при оружии, каждый десятый конный. На плетеных, обтянутых шкурами щитах за спинами изображены змеи, пауки, отсеченные головы, окровавленные молоты, проломленные черепа, демоны. Кое-кто облачен в помятые, добытые в набегах доспехи, на других костяные латы, как на Гремучей Рубашке, на остальных вареная кожа, и на каждом сверху меха.
По длинным волосам Джон узнавал копьеносиц. При виде них он всегда вспоминал Игритт: ее огненные волосы, ее улыбку, когда она разделась перед ним в гроте, ее голос. «Ничего ты не знаешь, Джон Сноу», — твердила она и была, конечно, права.
— Что ж ты женщин не послал первыми? Я имею в виду матерей и девушек, не воительниц.
— Мало ли. Вдруг вы, вороны, решите закрыть ворота — тогда бойцы на той стороне будут кстати. Раз я купил у тебя коня, что ж мне, и в зубы ему не заглядывать? Ты не думай, что мы не доверяем тебе: мы вам доверяем точно так же, как вы нам. Тебе нужны были воины — вот они. Каждый стоит шестерых твоих черных ворон.
— Прекрасно… пока их оружие обращено против нашего общего врага.
— Я тебе слово дал. Слово Тормунда Великаньей Смерти крепче железа.
Отцы взятых в заложники мальчиков смотрели на Джона холодными мертвыми глазами, не отнимая рук от мечей, или улыбались, как вновь обретенному родичу, — он сам не знал, что вызывает в нем большее беспокойство. На колени никто не вставал, но клятву давали многие.
— В чем Тормунд поклялся, клянусь и я, — сказал немногословный черноволосый Брогг.
— Топор Сорена твой, Джон Сноу, — проворчал Щитолом, на дюйм склонив голову.
Рыжебородый Геррик Королевич вел с собой трех дочерей.
— Хорошие будут жены, — похвастал он, — и подарят своим мужьям сыновей королевской крови. Мы ведем свой род от Реймуна Рыжебородого, Короля за Стеной.
Игритт говорила Джону, что происхождение у вольного народа мало что значит. У дочерей Геррика волосы тоже рыжие, но длинные и прямые в отличие от ее курчавой копны. Поцелованные огнем.
— Все три принцессы прелестны, — сказал Джон их отцу. — Я позабочусь, чтобы их представили королеве. — К ним Селиса наверняка будет благосклонней, чем к Вель: они моложе, смирного нрава и собой хороши, хотя батюшка у них, похоже, дурак.
Хауд Скиталец поклялся на мече — столь щербатой и обшарпанной железяки Джону еще не встречалось. Девин Тюленебой поднес ему шапку из шкуры тюленя, Харл Охотник — ожерелье из медвежьих когтей. Ведьма-воительница Морна, сняв маску из чардрева, поцеловала перчатку Джона и поклялась быть его человеком или его женщиной, как он пожелает. И так далее, и так далее.
Каждый воин бросал свои ценности в одну из тачек, поставленных стюардами у ворот. Янтарные подвески, золотые шейные обручи, кинжалы с дорогими каменьями, серебряные брошки, браслеты, кольца, чаши из сплава золота с серебром, боевые рога и рога для питья, нефритовый гребень, бусы из речного жемчуга — Боуэн Мурш всему вел учет. Один отдавал кольчужную рубаху из серебряной чешуи, сделанную не иначе как для знатного лорда, другой — сломанный меч с тремя сапфирами на эфесе.
Встречались вещи и подиковиннее: игрушечный мамонт из шерсти настоящего мамонта, костяной фаллос, шлем из черепа единорога. Джон понятия не имел, сколько в Вольных Городах за них могут дать.
За воинами двинулись жители Стылого берега. Их костяные тележки дребезжали не хуже Гремучей Рубашки, санки на полозьях катились бесшумно. Псы, которые их везли, не уступали величиной лютоволку. Женщины кутались в тюленьи шубы, дети поглядывали на Джона черными что твой кремень глазенками. Одни мужчины носили на шапках оленьи рога, другие моржовые бивни — Джон быстро смекнул, что друг друга они не любят. Поезд замыкало небольшое оленье стадо, подгоняемое собаками.
— Опасайся их, Джон Сноу, они дикари, — предостерег Тормунд. — Бабы еще хуже, чем мужики. — Он отцепил от седла мех и дал Джону. — На. Не так страшно будет, да и согреешься на ночь. Нет-нет, оставь себе. Пей на здоровье.
От крепкого меда у Джона защипало в глазах и загорелось в груди.
— Хороший ты человек, Тормунд Великанья Смерть. Для одичалого то есть.
— Найдутся многие похуже меня, найдутся и лучше.
Солнце свершало свой путь по синему небу, а одичалые шли и шли. Ближе к полудню случилась заминка: в туннеле застряла телега. Джон сам пошел посмотреть, в чем там дело. Задние грозились изрубить телегу в щепки и зарезать вола. «Попробуйте только, — отвечали хозяева, — сами не уйдете живыми». С помощью Тормунда и Торегга Джон предотвратил кровопролитие, но дорогу освобождали чуть ли не час.
— Ворота у вас больно узкие, — пожаловался Тормунд, косясь на небо, где появилось несколько облачков. — Все равно что Молочную через соломинку пьешь. Эх, дунуть бы разок в Рог Джорамуна, мы бы мигом перелезли через обломки.
— Мелисандра сожгла этот рог.
— Да ну? — расхохотался вождь одичалых. — Большой рог был, красивый — просто грех губить такое добро. Тысячелетний рог. Мы его нашли в великаньей могиле — такого ни один человек еще не видал, вот Манс и придумал выдать его за Рог Джорамуна. Хотел, чтоб вы, вороны, поверили, будто он способен сдуть вашу Стену. Настоящий-то мы не нашли, сколько ни копали, а нашли бы — все поклонщики Семи Королевств запаслись бы ледком, чтоб в вино летом класть.
