– Боже, как я рад тебя видеть.
Лилли улыбнулась ему.
– А уж я-то как рада, Келвин. Ты и представить себе не можешь, как хорошо дома.
– Похоже, миссия выполнена, – Келвин махнул рукой в сторону церковников, которые знакомились с жителями Вудбери. – Впечатляет!
Лилли пожала плечами.
– Поверь мне, они бы сделали для нас то же самое.
– Барбара сказала, что не могла с вами связаться.
– Рации некоторое время не ловили, аккумуляторы разрядились.
Келвин кивнул.
– Без тебя здесь было непривычно, – он положил руку на плечо Томми. – Томми стал настоящим садовником.
Мальчишка сверкнул глазами.
– Я высадил все дыни! – воскликнул он.
– Молодец, Томми. Может, завтра приступим к помидорам.
Томми кивнул.
– А когда они вырастут, мы сделаем спагетти?
Несмотря на усталость, Лилли хрипло усмехнулась.
– О боже… Я бы все отдала за тарелку феттучини Альфредо.
Келвин взглянул на нее с легкой, непринужденной улыбкой, но в глубине его глаз промелькнула искра чего-то более темного, скорее похожего на страсть.
– А как насчет старых овсяных хлопьев и сухого молока?
Лилли посмотрела на него и увидела у него на лице проблеск желания. Дыхание у нее перехватило. Она улыбнулась Келвину.
– Ты угощаешь?
Тем вечером преподобный Иеремия нашел время, чтобы лично представиться каждому из двадцати двух жителей Вудбери, не участвовавших в спасательной операции. Расточая обаяние и демонстрируя такую жизнерадостность, какой обитатели города не видели уже давным-давно, он устроил на главной площади прием, который продолжался и после наступления темноты, когда возле дверей и в окнах загорелись свечи и керосиновые лампы. Он несколько часов провел в свете костра под изогнутыми ветвями древних дубов, с любовью представляя жителям Вудбери свою скромную паству и по-доброму подшучивая над особенностями характера каждого из людей его группы. Он весело заметил, что сестра Роуз в брюках-капри считалась главной модницей среди церковников, а самый старый прихожанин, брат Джо, был ближе всех к Богу… в буквальном смысле. Он поддразнил двух парней студенческого возраста, братьев Стивена и Марка, сказав, что они вылетели из воскресной школы, и назвал единственного чернокожего прихожанина, мужчину среднего возраста с тонкими усиками, которого звали Гарольд Стаубэк, Голосом Валдосты, бывшим диджеем и прославленным солистом хора баптистской церкви в Калгари. Но большую часть вечера, попивая бульон и чай из пакетика, брат Иеремия на все лады благодарил жителей Вудбери за спасение жизней его паствы и дарование им шанса на жизнь среди этой чумы. Он обещал работать засучив рукава во имя процветания Вудбери. Он уверял, что вольется в коллектив, что будет вносить свою лепту и что его люди, без сомнения, поступят точно так же.
Если бы с такой речью он баллотировался на выборах, победа была бы ему обеспечена.
– Я знаю, что это старое доброе клише, – сказал он глубоким вечером, покуривая сигару, откинувшись на спинку хлипкого деревянного садового стула, стоящего возле костра, пока дрожащие языки пламени освещали лица верующих, собравшихся вокруг него, – и все же пути Господни неисповедимы.
– Что вы имеете в виду? – спросил Бен Бухгольц, который сидел по другую сторону костра.
В неровном свете огня его исчерченное морщинами лицо казалось зловещим, даже несколько волчьим. Сидя на пеньке и куря сигареты «Кэмел» без фильтра, Бен весь вечер внимательно слушал проповедника, смеялся над его шутками и задумчиво кивал при каждой житейской мудрости, срывавшейся с губ Иеремии. Тех, кто не первый день знал Бена, это несказанно удивляло, как удивляла и легкость, с которой преподобный Иеремия смог завоевать сердце главного городского ворчуна. Теперь около дюжины самых стойких слушателей, оставшихся на площади, чтобы поточить лясы, молча ждали ответа проповедника.
Тот зевнул.
– Я имею в виду, что нам было предначертано прийти сюда и быть с вами, – он улыбнулся, и даже в темноте его белозубая улыбка ослепила всех и каждого. – Здесь наша судьба, Бен. Вы все Божьи люди. Я даже рискну сказать, что вы избраны Богом, а мы получили благословение, когда вы, рискуя своей жизнью, пришли к нам на помощь, – он сделал паузу и затянулся. – Мы потеряли несколько человек в Карлинвиле. Мы молимся, чтобы их души нашли дорогу домой и упокоились в любящих объятиях Бога, – он опустил глаза. Из уважения все молчали – даже Бен наклонил голову в знак почтения к проповеднику. Вскоре Иеремия снова обвел всех взглядом. – Я обещаю вам, мы не примем ваш преисполненный добра, любви и милосердия поступок за данность. Мы заслужим свое место здесь. Я засучу рукава и буду помогать всем тем, что в моих силах. Как и мои люди. Как я понимаю, главная здесь Лилли, так что она получит все, в чем нуждается. Мы обязаны вам жизнью.
Он бросил окурок сигары в тлеющие угли костра, как будто подчеркивая свои слова этим резким жестом.
Остальные молча слушали его. Рядом с Беном на садовых стульях, задумчиво кивая, сидели Дэвид и Барбара, на коленях у которых лежало одеяло. Спид и Мэттью полулежали на траве за спиной у Штернов, внимая каждому слову и передавая друг другу небольшую трубку, как будто никто не понимал, что они наслаждаются плодами своего секретного урожая. По другую сторону костра на шезлонге сонно развалилась Глория, которая держала в руке пластиковый стаканчик с дешевым вином и то и дело проваливалась в дрему. На земле вокруг проповедника сидело еще около полудюжины людей, ловивших каждую его мысль. Здесь были и стойкая сестра Роуз, и певец из хора Гарольд Стаубэк, который лежал на земле, подперев голову рукой. Все они безмолвно впитывали прочувствованный монолог проповедника и думали, как радостно им оттого, что два племени людей в такие времена слились в одно, чтобы работать рука об руку, помогать друг другу и любить ближних.
В общем-то, даже за границами небольшого круга, освещенного неровным светом костра, практически все в Вудбери в тот вечер разделяли это чувство: они верили, что темные дни позади, что будущее этого города еще никогда не казалось таким светлым, что наконец-то у них появилась надежда.
Единственного человека, который не поддался всеобщему ощущению блаженства, никто не видел уже несколько часов.
Вернувшись домой со спасательной операции, Боб Стуки сторонился людей. Он решил не высовываться – и не делиться ни с кем своими опасениями, – пока его подозрения не подтвердятся.
Но тогда уж он выведет на чистую воду этого никчемного жулика, который выдает себя за посланца Божьего.
В предрассветные часы того утра на первом этаже ратуши, где находился скромный кафетерий, некогда обслуживавший секретарей и бюрократов средней руки, которые работали в правительстве округа Мэриуэдер, Лилли и Келвин наблюдали за тихо посапывавшим Томми. Он уронил голову на старый складной стол, и вокруг нее, подобно огромному нимбу, валялись пустые жестянки из-под «Ред Булла», пенополистироловые стаканчики, опустошенные коробки из-под хлопьев и мятые обертки от шоколадок. На стене за парнишкой висел старый знак, на котором дружелюбный медведь в шляпе лесника просил всех проезжающих через округ Мэриуэдер беречь местные леса от пожара. Последние полтора часа Томми отчаянно пытался не заснуть в компании отца и Лилли, которая рассказывала о ходе операции и о своих приключениях в подземных тоннелях, но в конце концов он все же стал клевать носом и несколько минут назад чуть не упал лицом в тарелку с кукурузными хлопьями. Келвин решил не мешать сыну и позволить ему подремать прямо здесь, пока они с Лилли обсуждают личные вопросы.
Теперь они подошли к длинному столу, и Лилли села на край, а Келвин принялся беспокойно ходить из стороны в сторону.
– Не буду врать, у меня были сомнения по поводу всей этой спасательной операции, – пробормотал он.
– О чем ты? – Лилли посмотрела на него. – Ты сомневался, стоит ли искать этих людей?
– Пожалуй, да… А еще я сомневался, сможете ли вы пересечь весь круг по этому тоннелю. И он тоже очень беспокоился, – Келвин показал на сопящего паренька. – Он все это время места себе не находил. Я пытался занять его в саду, но в последнее время на него столько всего свалилось – гибель матери и все остальное… – Келвин опустил глаза. – Лилли, он ведь души в тебе не чает, – Келвин снова взглянул на нее. – И остальные дети тоже.
Последовала краткая пауза, в которую Лилли ужасно захотелось спросить у Келвина, вдруг и он в ней души не чает, но она сумела сдержаться и просто ответила:
– Я их обожаю, – она облизала губы. – Ты ведь сам сказал, у нас не было выбора. Мы должны были так поступить. Только так и было правильно.
– Само собой. Вы спасли много людей. С ними Вудбери станет сильнее.
– Проповедник – тот еще кадр, правда?
