Ознакомительная версия.
Покосившись на нее, Джейми объявил, что первую вахту будут нести они, следующую – я и Джоси, последнюю – Кеси с Питером. Никто не возразил.
Долгий день, проведенный в седле, – лучшее снотворное. Я прилегла рядом с Джейми, благодарная уже за то, что могу принять горизонтальное положение – ощущение, способное компенсировать неудобство самой жесткой кровати. Джейми мягко положил руку мне на голову; я повернула лицо и поцеловала его ладонь, чувствуя себя под защитой.
Питер с близнецами заснули в мгновение ока; по ту сторону костра доносился дружный храп. Я тоже почти задремала, убаюканная едва слышным разговором между Джейми и Бри, как вдруг почувствовала перемену.
– Переживаешь за своего, дочка?
Брианна грустно усмехнулась.
– С тех самых пор, как его повесили. А теперь еще и боюсь…
Джейми издал низкий горловой звук, видимо, призванный ее утешить.
– А толку? Что изменилось с прошлой ночи? Или с тех пор, как он ушел? Вокруг него все то же самое.
– Да, – сухо ответила она. – Но если тогда я не знала о медведях-призраках и черных убийцах, это не значит, что их не было.
– Вот именно. От того, что ты за него боишься, ему лучше не станет.
– Полагаешь, мне спокойнее?
В ответ послышалась невеселая усмешка.
– Вряд ли.
Ненадолго воцарилось молчание.
– Просто я думаю… Что я буду делать, если… если он не вернется? Днем еще ничего, но по ночам никак не могу заснуть – все представляю…
– Ясно… – откликнулся Джейми и запрокинул голову, глядя на звезды. – Сколько ночей в двадцати годах? Сколько часов? Сколько времени я провел, тревожась за свою жену, – жива ли, здорова ли… За нее и за ребенка.
Он нежно погладил меня по волосам. Брианна издала нечленораздельный звук.
– Для этого и нужен бог. Переживать без толку, зато молитвы помогают. Иногда, – честно добавил он.
– Да. – В голосе Брианны звучала неуверенность. – А если…
– А если бы она не вернулась, – твердо прервал ее Джейми, – если бы ты не вернулась… если бы я так и не узнал – или точно знал, что вас обеих больше нет… – Он убрал руку с моих волос и коснулся ее плеча. – Я бы все равно жил, девочка, и делал то, что должно, – и ты тоже.
Весь в поту, Роджер продирался сквозь густые заросли амбрового дерева. Вода совсем рядом; шум реки еще не слышен, но уже доносится смолистый аромат кустарников, растущих на берегу. Он не знал, как они называются, однако запах помнил.
Ремень мешка зацепился за ветку. Роджер рывком освободил его, и желтые листья взметнулись вокруг, словно стая маленьких бабочек. Скорей бы добраться до воды, и не потому, что фляга опустела – ночами холодало, но дни стояли жаркие. Больше всего он нуждался сейчас в открытом пространстве. Внизу, в долине, заросли лавра и кизила сплелись так тесно, что даже неба не видно; а там, где проглядывало солнце, поднималась высокая, по колено, трава.
Роджер взял с собой Кларенса, поскольку мул лучше приспособлен к путешествию по пересеченной местности, но кое-где даже ему было трудно, поэтому он оставил бедное животное вместе со скаткой и подседельной сумой на поляне.
Из-под куста внезапно выпорхнула каролинка. Роджер остановился, пытаясь унять сердцебиение. С деревьев, весело щебеча, к нему слетелась стая любопытных попугайчиков, однако что-то их напугало, и они брызнули во все стороны яркой радугой.
Было жарко. Он снял сюртук и обвязал вокруг талии, утер пот рукавом, поправил астролябию, висевшую на шее, и продолжил путь. Глядя с вершины горы на туманные лощины и поросшие лесом хребты, Роджер испытывал приятное изумление: надо же, это его земля! Внизу же, в хитросплетении дикого винограда и зарослей тростника, сама мысль о собственности казалась нелепой – как можно в принципе владеть этой первобытной трясиной?
Надо поскорее покончить с чертовыми джунглями и пробираться выше. Даже ощущая себя карликом возле гигантских стволов девственного леса, здесь можно найти пространство для вздоха. Ветви тюльпанных деревьев и каштанов образовали над головой полог, затенявший землю, под ним могли пробиться лишь хрупкие лесные цветы, венерины башмачки, триллиум, а упавшие листья образовали мягкий пружинистый ковер.
Невозможно себе представить, что когда-нибудь все изменится, – и тем не менее так и будет. Роджер знал это наверняка; да что там знал – сам видел, своими глазами! Не раз ему случалось проезжать на машине там, где когда-то царило дикое буйство природы. Да, все можно изменить. Однако, продираясь сквозь заросли сумаха, он еще отчетливей понимал, что дикий хаос поглотит его в одну секунду.
И все же было в бескрайней первобытности что-то успокаивающее. Блуждая среди исполинских деревьев, Роджер постепенно обретал душевное равновесие, отдыхал от всего, что давило дома: от застрявших в горле слов, от молчаливой тревоги в глазах Брианны, осуждения во взгляде Джейми – невысказанного, но все же висящего над ним, словно дамоклов меч. От любопытных и сочувствующих, от болезненных попыток заговорить, от воспоминаний о музыке…
Он скучал по ним, особенно по Бри и Джему. Ему редко снились связные сны, как Бри, – интересно, что она сейчас записывает? – однако под утро вдруг привиделся Джем: ползал по нему, как обычно, тыкал всюду пальчиком, хлопал по лицу, исследовал глаза, уши, нос, рот, словно искал недостающие слова.
Первые дни своего похода Роджер наслаждался молчанием, однако мало-помалу начал разговаривать сам с собой. Звуки выходили грубые, корявые, – ну и плевать, никого рядом нет.
Послышалось журчание воды. Раздвинув плотную занавесь ивовых веток, Роджер вышел к реке. Опустившись на колени, он напился и умыл лицо, затем выбрал на берегу несколько объектов для визирования и выудил из заплечного мешка тетрадь, перо и чернила.
В голове снова вертелась какая-то песня. Слова проскальзывали незаметно, вкрадчиво звеня в ушах, словно сирены на скалах. Сняв с шеи астролябию, Роджер улыбнулся, поправил визирную линейку и навел прибор на соседнее дерево. Это была детская песенка, считалочка, которую Бри пела Джему; одна из тех кошмарных мелодий, что привязываются насмерть, и никак их не выбросить из головы. Записывая показания в тетрадку, он напевал себе под нос, не обращая внимания на искаженные слова:
– Муравьишки д-друг за другом… с-семенят…
Пять тысяч акров! Что ему с ними делать?
Что ему делать – точка.
– Д-дождик каплет – в норку сп-прятаться с-спешат… бум-бум-бум…
* * *
Я довольно быстро поняла, отчего Цаца’ви придает моему имени особое значение: деревня называлась Калануньи – «Лисий поселок». Правда, лисы нам по дороге не встретились, зато мы слышали одиночный хриплый крик в кустах.
Деревня располагалась в живописной местности: в узкой долине реки у подножия небольшой горы, в окружении полей и садов. Протекающий мимо ручей ниспадал маленьким водопадом и утекал куда-то в заросли сахарного тростника, издали казавшиеся огромной бамбуковой рощей; гигантские стебли отсвечивали на солнце пыльным золотом.
Нас пригласили поучаствовать в ритуале воззвания к божеству охоты: на следующий день планировалась экспедиция на медведя-призрака, и местный шаман собирался просить для нас удачи и защиты.
До встречи с Джексоном Джолли мне не приходило в голову, что индейские шаманы, как и христианские священники, могут различаться по степени таланта. В жизни доводилось встречать и тех, и других, но прежде трудности языка мешали понять, что звание шамана еще не гарантирует наличия харизмы, силы духа или умения проповедовать.
Наблюдая, как взгляды людей, набившихся в хижину тестя Питера, постепенно начинают стекленеть, я решила, что последним талантом Джексон Джолли, к сожалению, обделен. Когда он, одетый во фланелевое одеяло и птичью маску, занял свое место у очага, на лицах паствы возникло выражение усталой покорности судьбе. Раздался громкий голос, полилась монотонная речь, и женщина, стоявшая рядом со мной, тяжело переступила с ноги на ногу и вздохнула.
Вздохи оказались заразными, но еще хуже – зевки. Уже через несколько минут у половины собравшихся слезились глаза. У меня у самой свело челюсть от неимоверных усилий, а Джейми часто моргал, как филин.
Джолли был искренен в своих верованиях – и столь же скучен. Единственным, кого ему удалось заинтересовать, оказался Джемми: сидя на руках у матери, он зачарованно уставился на шамана, открыв рот.
Заклинание на медвежью охоту оказалось довольно монотонным: бесконечные повторения «Хи! Хайюуа-ханива, хайюуа-ханива…», затем повторение с небольшими вариациями; каждый стих заканчивался довольно резким «Йохо!», словно мы собирались отплывать на испанском галеоне, потрясая бутылкой рома.
Впрочем, тут паства несколько оживилась, и до меня дошло, что, возможно, дело вовсе не в шамане. Медведь-призрак досаждал деревенским месяцами, и подобные церемонии наверняка проводились не раз – безо всякого успеха. Да, пожалуй, проблема не в талантах Джексона Джолли, а в отсутствии веры у его «прихожан».
Ознакомительная версия.
